— Ну, спасибо тебе, товарищ секретарь, — обиженно сказал юбиляр, о котором в споре все забыли. — Спасибо за речи твои, утешил!.. Значит, нас, стариков, теперича и в хлам можно, в музей?.. Вот юбилей справим — и куда ж: на слом али под стекло в музей?

— Зачем же на слом, Степан Павлович? — ласково улыбаясь, говорит Кравцов. — Тебе теперь только жить да жить!.. Да уголек давать!.. — Он высоко поднял бокал и крикнул: — Друзья мои! — Все стихли. — Все мы — шахтеры с детства, на угле родились, углем живем. Меня, — усмехнулся он, — мать даже в штреке родить догадалась. Оттого ж я такой черный… И с детских лет знали мы — каторжный этот труд шахтеров, проклятый труд, тяжелый труд. Но большевики сказали: «Нет! Не смеет святой труд быть таким!» И каторжный труд стал свободным. Но остался он тяжелым трудом, грязным и во многом еще ручным. И опять говорят большевики: «Нет! Нет! Облегчим мы шахтеру его труд, сделаем его светлым, чистым, умственным и полностью механизированным!» Ты не думай, Степан Павлович, — вдруг повернулся он к юбиляру, — что я к тебе на праздник с пустыми руками приехал. Привез я тебе подарок, как же, привез! Человека я тебе одного привез. Эй, Дмитрий Иванович, — крикнул он, — а ну, прошу, прошу сюда! Стесняться теперь нечего!..

К столу смущенно подходит спутник Кравцова.

— А это кто же за человек такой? — растерянно спрашивает у Кравцова юбиляр.

— А ну, Дмитрий Иванович, — весело говорит Кравцов, расскажи шахтерам, что ты за человек такой.

— Что ты, Алексей Федорович! — совсем смутился Дмитрий Иванович. — Да что мне рассказывать? — обернулся ко всем, низко поклонился. — Здравствуйте! Трофименко Дмитрий Иванович… Инженер… Ну, как видите, обыкновенный человек…

— А вы не верьте ему! — закричал Кравцов. — Обманывает, не совсем-то он обыкновенный человек. Беспокойный он человек! Даже нашего Сидора Трофимовича покоя лишил.

— Верно, лишил! — подхватил, блестя глазами, Горовой. — Эй, хлопцы! — зычно крикнул он шахтерам. — Великая честь выпала нашей шахте! Великий нам труд, и за то будет великая слава! Это, — показал он на Трофименко, — инженер-конструктор, изобрел угольный комбайн.

— А-а! — прошелестело по залу.

— Слыхали, слыхали! — улыбаясь, сказал Степан Павлович Недоля. — Еще до войны вы опыты делали, — кажись, на тридцатой шахте?

— То был не я, — виновато поясняет Трофименко, — там был другой комбайн — и, действительно, еще не совсем удачный.

— Да и у нас испытывали когда-то, на «пятой-бис»… — раздается голос. — Помню!

— А на «пятой-бис», — быстро поворачивается на голос Трофименко, — опять же совсем другой комбайн был… Бахмутского… Видите ли, мы над этой машиной много лет работаем… И в лабораториях, и в институтах, и в конструкторском бюро…

— А теперь вы новую, значит, привезли? — ласково обращается к нему юбиляр. — Вашу?

— Да, новую. Только не мою, — смущенно улыбается Трофименко. — Нас целый коллектив… В общем, — признается он, — семеро нас…

— Ой, гляди: у семи нянек… — добродушно смеется старик.

— Нет, я в эту машину верю!

— А пойдет она? — спрашивает кто-то из глубины зала.

Все тихонько засмеялись.

— Пойдет! — сердито закричал Горовой. — У меня на шахте — да не пойдет? Я хоть машину сам лично не видел, а понятие имею. Одним словом — комбайн. Сам косит, сам молотит, сам и в мешки насыпает. Ясно? Так и тут. Ну вот, в ближайшее время прибудет эта мудрая машина к нам на шахту — сами увидите…

— Нет! — спокойно перебил его Кравцов. — Не в ближайшее время…

— То-есть как? — опешил Горовой.

— Не в ближайшее время, а… — Кравцов посмотрел на часы, — а в данную минуту прибыла на шахту эта мудрая машина и внимания к себе требует.

Горовой растерянно взглянул на него, да так и остался с разинутым ртом. Неясный гул прошел по залу. И капельмейстер на хорах, не разобрав, в чем дело, на всякий случай взмахнул своей палочкой, и грянул туш…

Яркий полдень. У эстакады стоит толпа шахтеров. С удивлением и интересом разглядывают они необычную машину.

Конструктор Трофименко и его помощник испытывают угольный комбайн на поверхности перед спуском в шахту. Спокойно гудит мотор, споро вращаются диски с густо посаженными зубцами.

Длинный, приземистый корпус комбайна медленно движется по земле, словно утюжит ее своей тяжестью.

Шахтеры — одни с восторгом, другие с недоверием — следят за всеми эволюциями машины.

— Это, хлопцы, шо за танк такой?

— Та цэ ж нэ танк, цэ комбайн!

— Вот зверь-машина! «И гудэ, и шумэ, дрибен дощик идэ!»

Продвигаясь вслед за комбайном, конструктор и слесарь не обращают внимания на град шуточных реплик:

— Хлопцы, а как же он в шахту попадет?

— Говорят, для него особый ствол построят!

Дружный смех в толпе.

— Так ведь он, чертяка, ни в какой ствол не пролезет!

Трофименко спокойно объясняет шахтерам:

— Комбайн собирается и разбирается по частям. Ведущая часть с мотором — отдельно, «грузчик» для навалки угля — отдельно, бар с режущей частью — тоже отдельно…

— А что ему резать полагается?

— Уголь!

— Так это же просто врубовка новой конструкции — и все дело! — убежденно замечает молодой круглолицый врубовый машинист в полосатой тельняшке.

— Нет! — терпеливо отвечает Трофименко. — Горный комбайн ведет одновременно и зарубку, и отбойку, и навалку угля на транспортер.

— Вот это да-а! — восхищенно ахает парень в тельняшке. — Ледокол!

Резкий автомобильный сигнал. Толпа раздается в стороны, уступая дорогу грузовику, груженному углем.

На плитах антрацита стоит с лопатой через плечо Василий и рядом с ним такой же могучий здоровяк.

Шофер, веснушчатый малый с копной выгоревших на солнце волос, аккуратно пристраивает борт своей трехтонки к комбайну.

— А ну, показывай, где тут твой навалоотбойщик? — деловито спрашивает Вася и, напрягаясь, подымает огромную глыбу угля.

— Вот он, — просто указывает конструктор на «грузчик» и отходит чуть в сторону.

Описав дугу, с грохотом падает глыба антрацита. Облако черной пыли, скрежет железа — и тотчас же слева от комбайна прямо в толпу брызжет поток угля.

— А ну, еще!

— Еще, еще давай!

— Держись, Васька!

Подстегиваемые выкриками, Вася и его напарник азартно сбрасывают вниз глыбу за глыбой.

Из комбайна широкой струей льется уголь.

Лица молодых шахтеров лоснятся от пота. Им трудно поспевать за машиной, с неуловимой быстротой перебрасывающей уголь.

— А ну, нажми! Давай!

— Мало каши поели!

Еще несколько взмахов — и, выбившись из сил, Вася бросает лопату и, устало дыша, вытирает рукавом вспотевшее лицо.

Смех, крики и свистки встречают побежденных.

Протяжный сиплый гудок зовет людей на работу. Толпа начинает медленно расходиться, спрыгивают с трехтонки Вася и его злополучный товарищ. Через несколько секунд вокруг комбайна остаются только четыре человека: конструктор, слесарь, молодой врубмашинист в тельняшке и вышедший из грузовика веснушчатый шофер.

В прищуренных глазах шофера прыгают веселые искорки.

— Чуда-а-аки, ей-богу, я ж им говорил: «Не лезьте на позор», — а они на мускулы свои понадеялись, тоже мне умники нашлись — с машиной тягаться!

Осматривая машину, шофер не в силах скрыть своего восторга:

— Ах, машина! Сила-то какая, а? Сил на сто, сто двадцать, не меньше!

— Восемьдесят сил, — поправляет врубмашинист.

— Восемьдесят, верно, угадал!

— А я не угадываю, я по звуку определяю, — солидно отвечает шахтер.

Трофименко заинтересован:

— А вы что же, врубмашинист?!

— Врубмашинист! — с достоинством произносит шахтер. — Потомственный врубмашинист! С самой, можно сказать, колыбели, как появились врубовки, их мой отец тут на шахтах нянчил… и меня к делу приучил. Много мы видели с ним, а такой еще не было.

— Можно ближе посмотреть? — Он наклоняется к комбайну. — Хитро, хитро!.. — говорит он, продолжая приглядываться к машине. — Красивая ваша машина, ничего не скажешь… Не видел такой. Новая?