Декабрь 1962 г.

Если попытаться в нескольких словах охарактеризовать те критические замечания, которые были направлены в мой адрес, то можно сказать, что все они, признавая, что мои исследования не лишены интереса, в то же время указывают на то, что они являются теоретически и политически опасными.

Эти критические замечания выражают, порой видоизменяя формулировки, два существенных опасения:

1. Я «сделал акцент» на дисконтинуальности, которая отделяет Маркса от Гегеля. Результат: что же остается тогда от «рационального зерна» гегелевской диалектики, от самой диалектики, а следовательно, от «Капитала» и от основополагающего закона нашей эпохи?[74]

2. Предложив понятие «сверхдетерминированного противоречия», я заменил «монистическую» марксистскую концепцию истории концепцией «плюралистической». Результат: что же остается от исторической необходимости, от ее единства, от определяющей роли экономики — а следовательно, и от основополагающего закона нашей эпохи?[75]

Эти опасения, как и мои работы, затрагивают две проблемы. Первая касается гегелевской диалектики: в чем заключается «рациональность», которую признает за ней Маркс? Вторая касается диалектики марксистской: в чем заключается та специфичность, которая строго отличает ее от гегелевской диалектики? Две проблемы, которые на деле суть одна и та же проблема, поскольку речь здесь идет лишь о двух аспектах более строгого и более ясного понимания мысли Маркса.

Вскоре я обращусь к вопросу о «рациональности» гегелевской диалектики. Но сейчас я бы хотел ближе рассмотреть второй аспект проблемы (который определяет собой первый): специфичность марксистской диалектики.

Позволю себе обратить внимание читателя на то, что я, по мере своих сил, пытаюсь придавать используемым мною понятиям строгий смысл; что для того, чтобы понять эти понятия, необходимо иметь эту строгость в виду и в той мере, в какой она не является всего лишь воображаемой, следовать ей. Нужно ли напоминать, что без строгости, которую требует ее объект, невозможна никакая теория, т. е. теоретическая практика в строгом смысле слова?

Проблема, которая была поставлена в моем последнем исследовании: «Что представляет собой «переворачивание» гегелевской диалектики, которое совершил Маркс? Каково специфическое отличие марксистской диалектики от диалектики Гегеля?» — есть проблема теоретическая.

Утверждение, что это теоретическая проблема, предполагает, что ее теоретическое разрешение должно дать нам новое знание, органически связанное с другими знаниями, содержащимися в марксистской теории. Утверждение, что это теоретическая проблема, предполагает, что речь идет не о всего лишь воображаемой трудности, но о трудности действительно существующей, такой, которая выражена в форме проблемы, т. е. в форме, подчиненной следующим императивным условиям: определение поля (теоретических) знаний, в котором мы ставим (располагаем) проблему; определение точного места ее постановки; определение понятий, необходимых для того, чтобы ее поставить.

Только постановка, исследование и разрешение проблемы, т. е. теоретическая практика, в которой мы участвуем (в которую мы входим), могут дать доказательство того, что эти условия выполнены.

Между тем в данном случае то, что необходимо выразить в форме проблемы и теоретического решения, уже существует в практике марксизма. Марксистская практика не только столкнулась с этой «трудностью» и подтвердила, что она действительно была реальной, а не воображаемой, но и на деле, в своих собственных границах «свела с нею счеты» и преодолела ее. Решение нашей теоретической проблемы уже давно существует в практическом состоянии, в марксистской практике. Поэтому постановка и разрешение нашей теоретической проблемы заключаются в конечном счете в теоретическом выражении того существующего в практическом состоянии «решения», которое марксистская практика дала реальной трудности, встреченной ею в процессе ее развития, на существование которой она указала и с которой она, если судить по ее собственным утверждениям, свела счеты[76].

Речь, таким образом, идет лишь о том, чтобы преодолеть «разрыв» между теорией и практикой. Мы отнюдь не ставим перед марксизмом какую — то воображаемую или субъективную проблему, мы не требуем от него «разрешения» «проблем» «гиперэмпиризма» или тех трудностей, которые, по словам Маркса, тот или иной философ испытывает в своих личных отношениях с понятием. Нет. Поставленная проблема[77] существует (существовала) в форме трудности, на которую указывала марксистская практика. Ее решение существует в марксистской практике. Речь, таким образом, идет лишь о том, чтобы выразить его в теоретической форме. Тем не менее это простое теоретическое выражение решения, существующего в практическом состоянии, не происходит автоматически: оно требует совершения реальной теоретической работы, которая не только разрабатывает специфическое понятие или знание этого практического решения, но и действительно, посредством радикальной (доходящей до самых корней) критики разрушает все возможные идеологические заблуждения, иллюзии или предположения. Поэтому простое теоретическое «выражение» предполагает в одно и то же время и производство знания, и критику иллюзии.

И если кому — то придет в голову спросить: «Но зачем же прилагать такие усилия, если речь идет лишь о том, чтобы выразить давно «известную» «истину»?»[78] — то мы ответим, используя слово в его строгом смысле: существование этой истины было намечено, признано, но не познано. Поскольку (практическое) признание существования только в предположениях смутного мышления может считаться знанием (т. е. теоретическим элементом). Но предположим, что теперь нас спросят: «Но что нам дает такая постановка проблемы в теории, ведь решение уже давно существует в практическом состоянии? Зачем давать этому практическому решению теоретическое выражение, без которого практика до сегодняшнего дня вполне могла обойтись? Что нового сможем мы приобрести в этом «спекулятивном» исследовании?»

На этот вопрос мы могли бы ответить одной фразой, фразой Ленина: «Без революционной теории не может быть революционного движения»; обобщая это высказывание, мы можем сказать: теория имеет существенное значение для практики, как для той практики, теорией которой она является, так и для тех практик, рождению и росту которых она может способствовать. Но очевидность этой фразы недостаточна: мы нуждаемся в основаниях ее истинности, и поэтому мы должны поставить вопрос: что следует понимать под теорией, которая имеет существенное значение для практики?

Эту тему я попытаюсь развить лишь в пределах того, что является совершенно необходимым для нашего исследования. Я предлагаю следующие определения, которые следует понимать в качестве предварительных и приблизительных.

Под практикой как таковой мы будем понимать любой процесс преобразования данного определенного материала в определенный продукт, преобразования, осуществляемого определенным человеческим трудом, использующим определенные средства («производства»). Во всякой понятой таким образом практике определяющим моментом (или элементом) процесса является не материал и не продукт, но сама практика в узком смысле слова: момент самой работы преобразования, которая в пределах специфической структуры задействует людей, средства и технический метод утилизации средств. Это общее определение практики включает в себя возможность обособления: существуют различные практики, которые реально отличны друг от друга, хотя и представляют собой органические составные части одной и той же сложной целостности. Таким образом, «общественная практика», сложное единство практик, существующих в том или ином определенном обществе, содержит в себе значительное число отличных друг от друга практик. Это сложное единство «общественной практики» структурировано таким образом (далее мы увидим, каким именно), что практика, являющаяся определяющей в конечном счете, есть практика преобразования данной природы (материала) в продукты потребления деятельностью существующих людей, которые выполняют работу посредством методически упорядоченного использования определенных средств производства в рамках определенных производственных отношений. Помимо производства общественная практика содержит в себе и другие существенные уровни: политическую практику — которая в марксистских партиях уже не является спонтанной, но организована на основе научной теории исторического материализма, и которая преобразует свой материал, т. е. общественные отношения, в определенный продукт (новые общественные отношения); идеологическую практику (идеология, будь то религиозная, политическая, моральная, юридическая или художественная, также преобразует свой объект: «сознание» людей); наконец, практику теоретическую. Существование идеологии как практики часто не принимают всерьез; между тем такое предварительное признание является необходимым условием для любой теории идеологии. Еще реже принимают всерьез существование теоретической практики, между тем это предварительное условие является совершенно необходимым для понимания того, чем для марксизма является сама теория и ее отношение к «общественной практике».