— Не вышло, говорите?!. — воскликнул Кранге. — Не вышло потому, что…

Кранге умолк.

Эверс не прерывал молчания и, закинув голову на спинку кресла, спокойно пускал струйки голубоватого дыма.

— Я слушаю вас, герр профессор, — наконец заговорил Эверс, стараясь всем своим видом и интонацией голоса показать полнейшее равнодушие к затронутому вопросу. — Так почему, говорите, не вышло?

Кранге так же быстро успокаивался, как и приходил в возбуждение. Он подошел к креслу, стоявшему напротив кресла Эверса, удобно уселся в нем и заговорил медленно, отчеканивая каждое слово:

— Вы напрасно думаете, мистер Эверс, что, заводя со мной разговор о «новом оружии», вы сможете узнать у меня что-нибудь о величайшем секрете нации. Напрасно! О, я знаю, вы, американцы, действительно деловой народ и вы уже сумели прибрать к рукам многое из того, что было сделано нами, немцами!

Кранге некоторое время сидел молча, как бы обдумывая дальнейшее.

Пожевав беззвучно губами, он произнес тихо и даже, как показалось Эверсу, злобно:

— Я хочу предупредить вас — у меня вы ничего не узнаете! Да, ничего. Я всю жизнь работал над овладением одной из сокровеннейших тайн природы. Я был близок, очень близок к открытию этой тайны! Я почти овладел ею! глаза Кранге заблестели, он стал говорить почти шепотом, но быстро и отрывисто. — Мы, мы и только мы, немцы, владеем этой тайной. Я верю — в этом залог восстановления могущества нации, и я считаю своим долгом стоять на страже этой тайны!

Кранге устало поднялся с кресла и подошел к окну. Цветник с посыпанными влажным песком дорожками простирался до высокой металлической ограды, увитой белыми цветами каприфолии. Стража, приставленная охранять преступника, медленно совершала обход особнячка.

Эверс вытер платком вспотевший лоб, а Кранге позвонил, чтобы распорядиться об ужине.

Беседу никак не удавалось вести в нужном направлении, и Эверс начал нервничать. Кранге часто бросал из-под густых бровей испытующие взгляды на американца и, хотя оставался внешне спокойным, все же немало волновался, прикидывая, что могли означать участившиеся визиты заокеанского радиофизика.

В комнату вошла стройная розовощекая женщина в накрахмаленной наколке, толкая перед собой хромированную тележку-столик. Профессор поочередно приподнял крышки на всех судках и удовлетворенно прищелкнул языком.

Эверс не без интереса наблюдал, как старик со знанием дела переставил приборы на столике и небрежным жестом отпустил горничную.

Кранге еще раз осмотрел поданные кушанья, поправил кольца на салфетках и радушно пригласил гостя к завтраку.

За ужином, сдобренным несколькими бокалами рейнвейна, беседа пошла живее.

«Ну, что же, — подумал Эверс, — по зверю надо подбирать капкан».

Кранге уселся за стол и, довольный своими достойными ответами слишком любопытному американцу, не без ехидства продолжал:

— Вы говорили, мистер Эверс, о цели вашего приезда сюда. Вы желали получить консультации по поводу своих работ. Ну что же, давайте продолжим. В прошлой беседе мы остановились на вопросах, касающихся динамики электрической активности головного мозга. Поскольку я понял, вас интересует…

— Меня интересует, — перебил профессора Эверс, — знаете ли вы что-нибудь о последних работах советского ученого Зорина?

— Зорина? — настороженно переспросил Эверс.

— Да, да, Зорина.

— Я не совсем понимаю вас. — Смущение Кранге было столь велико, что он не мог сразу подобрать слова для ответа Эверсу. — Я не совсем понимаю, какое отношение имеют работы Зорина к вопросам, по которым вы хотели получить консультацию?

— Оставим, герр Кранге, разговор о «консультации». Я и так потерял уже несколько дней без всякой пользы для себя и для вас. — Кранге удивленно взглянул на Эверса. — Да, да, для вас. Мне не понятна ваша настороженность, ведь быть откровенным — это прежде всего в ваших интересах.

— Мои интересы — это интересы нации! — напыщенно произнес Кранге.

Эверс уже давно понял, что фанатика-физиолога не удастся ни подкупить, ни запугать. Старик упрям, и к тому же его фанатизм стал манией, граничащей с помешательством. Вкрадчиво, очень умело Эверс стал внушать Кранге, что он напрасно старается скрыть результаты, полученные в его лабораториях. Скрывать нельзя. Более того, скрывать опасно. Опасно потому, что теперь уже во всем мире идут работы по изучению электромагнитного воздействия на процессы, протекающие в живых клетках. И очень успешно. А если наибольшего успеха достигнут русские?

— Русские? — не без страха и злобы переспросил немец.

Эверс удовлетворенно улыбнулся и рассказал Кранге о своем пребывании во время войны в Советском Союзе, о посещении института, руководимого Зориным. Эверс не преминул щегольнуть своей будто бы осведомленностью в секретных разработках советского института. О том, что ему пришлось слишком поспешно покинуть Советский Союз, он умолчал, разумеется.

— Вы понимаете, дорогой профессор, нас могут опередить. Подумайте над тем, что я рассказал вам о работах Зорина.

Приезд Эверса встревожил Кранге, всегда подозревавшего, что у него хотят выведать секрет. Уж очень близко к охраняемой им тайне была тема, по поводу которой Эверс выразил желание консультироваться. Когда Эверс упомянул о работах Зорина, у Кранге не оставалось сомнений — Эверс что-то знал о великой тайне. Но что? Откуда он мог узнать?

Однако Кранге был доволен собой: он не дал себя провести, не проговорился, не обольстился обещаниями американца — он охранял тайну нации, он… Но работы Зорина?.. Что если действительно опередят? Какой тогда смысл охранять тайну? Быть может, прав Эверс: надо действовать? И кто же, как не американцы, могут помочь именно сейчас, могут создать условия для продолжения дела, которому он посвятил всю свою жизнь!

Наступила ночь. Темная, душная и, как казалось старику, тревожная. Свет фонарей, окружавших особняк, едва пробивался сквозь заросли зелени и причудливыми пятнами стлался по полу.

В ночной тишине назойливо звучали мерные шаги часового.

Эверс несколько дней не появлялся у Кранге. Он считал, что упрямство старика сломить нелегко и отправился в управление «Полевого агентства» с намерением получить дополнительные сведения, которые помогли бы ему справиться со старым маньяком.

Сведения были получены.

Он явился к Кранге в прекрасном расположении духа и держался теперь гораздо развязнее, чем в предыдущие посещения.

— Вы провели несколько тоскливых дней без меня, не так ли, профессор?

Кранге с явной неприязнью смотрел на полного, подвижного и жизнерадостного американца. Эверс тщательно обрезал сигару, раскурил ее и несколько раз затянулся ароматным дымом.

— На этот раз я приехал к вам не за консультацией, — усмехнулся Эверс, — я приехал с конкретными деловыми предложениями. Ваше согласие — и вы будете свободны!

Кранге подскочил, намереваясь выпалить несколько негодующих фраз, но Эверс остановил его энергичным жестом.

— Спокойно, спокойно, герр Кранге, я еще не закончил. Я не сказал о главном. Мы дадим вам полную возможность продолжать ваши работы. Поймите, мы с вами — представители цивилизованных наций, и мы вместе должны бороться с нависшей угрозой. Мы должны приложить все усилия к тому, чтобы не допустить такого положения, при котором Москва…

Эверс перегнулся через ручку кресла и, понизив голос, спросил:

— Вы, надеюсь, в эти дни подумали над тем, о чем я вас просил? Вы подумали, как могут быть опасны для нас работы Зорина?

— Я думал, — медленно произнес Кранге, — я очень много думал над этим, но я… Вправе ли я один решать вопрос о судьбе открытия, которое является достоянием нации?

— Один? О, это пусть вас не смущает. Учтите, мы знаем об этой тайне больше, чем вы думаете. Не забывайте — мы с вами, немцами, были союзниками еще тогда, когда русские ждали открытия второго фронта. Вы напрасно, герр доктор, играете в прятки. Я могу сказать вам больше… Я могу… А впрочем, давайте говорить откровенно — вы стараетесь скрыть от меня секрет «плана ММ». Не так ли?