Вскоре начальник уехал в Ново-Мариинск, а в Усть-Белой появились новые гости: председатель окрисполкома, его заместитель, уполномоченный ОГПУ и судья. Приближались перевыборы местных советов, совпадавшие по времени с ярмаркой, т. е. периодом наибольшего наплыва сюда чукчей.
База экспедиции превратилась в самый настоящий постоялый двор. Здесь то чаевали анадырцы, то приезжие со Снежной, то местные организации экспромтом устраивали совещания. Чаще стали наведываться чукчи. Красный уголок превратился в дом туземца, где проводились беседы с беднотой и готовилось помещение для делегатов районного съезда.
Положение с транспортом опять обострилось, так как на служебные разъезды окружных работников были мобилизованы все каюры и переводчики и для нужд экспедиции пока не оставалось ни одного. Окрисполком в этом отношении ничем не мог помочь экспедиции, так как передача ей переводчиков грозила срывом предвыборной кампании.
Кое-кто из камчадалов знал чукотский язык, но в большинстве случаев это были малонадежные люди, еще недавно занимавшиеся спекуляцией и жестокой эксплоатацией бедняков-чукчей.
Однажды в полдень заскрипела дверь, и в комнату ворвался белый, морозный туман. Какой-то, седой от инея, бородатый человек остановился у порога.
— Экспедиция здесь живет? — голос показался знакомым.
— Меньшиков? Ты это?
— Я-то и есть! Собак где взять можно?
Меньшиков приехал для выяснения некоторых вопросов в отношении транспорта, с которым у него обстояло дело еще хуже, чем у устьбельской партии. Он жаловался, что марковские власти не только не помогали, а даже тормозили его работу.
Представители округа в это время находились в Оленсовхозе, поэтому работникам экспедиции пришлось выехать на Снежную, где, кстати, надо было проведать рабочих, уехавших к табунам.
Подъезжая к ярангам, увидели толпу чукчей, которая при приближении нарт немедленно раздалась в стороны. На земле лежал коротко привязанный к шесту олень, непрерывно бивший головой о твердый снег, забрызганный кровью. Перебитая нижняя челюсть животного болталась из стороны в сторону.
— Зачем мучаете оленя?
— Не мучают, а учат, — прошептал Аймет, отворачиваясь.
Первак отозвал Скляра в сторону.
— Это уже другой олень из наших двенадцати пропадает. Этот челюсть поломал, первый ноги переломал. Бьются — пугливые очень и дикие… Впрочем, Иван Андреевич, не у нас одних такие неудачи. Зато вон четыре быка стоят… Те уж почти готовы — за человеком идут.
— А ну, покажи, как?
Первак взял за конец чаута, на котором один из быков ходил вокруг кустов, и начал осторожно подтягивать его к себе. Бык слегка упирался, но все же уступал силе человека. Подтянув оленя совсем близко, Первак ловко схватил его левой рукой за шею. Олень взвился на дыбы, но под тяжелой рукой Первака скоро присмирел. Василий переждал минутку и шагнул… Олень упирается… Первак сделал еще пару шагов… Короткий повод заставил и оленя сдвинуться с места. Еще два-три усилия — и покоренный бык спокойно пошел за человеком.
— Вот молодец! — похвалил его Первак. — Ну, а теперь иди гуляй, завтра запрягать попробуем…
Освобожденный бык отряхнулся, как собака, выбравшаяся из воды, и легкой рысцой побежал в табун.
В упряжке олени некрасивы, но свободный их бег прекрасен. Олень несет ветвистые рога как корону, голова поднята вверх, грудь рассекает воздух. Кажется, что олень не бежит, а летит над землей.
— Что же, Вася, не плохо получается. Как думаешь, с десятком управишься?
— Если не будет таких упрямых, как тс два, управимся. Завтра начнем запрягать с ездовым вместе до тех пор, пока не привыкнут к упряжи и к саням. Как привыкнут в паре ходить, то и по одному тянуть будут. Пастухи так говорят!
Меньшиков спешил со Снежной к себе в Марково, где уже шли сборы: его отряд отправлялся на ярмарку в Еропол. После ярмарки геодезист Васильев, зимовавший с Меньшиковым, должен был приехать в Усть-Белую и вместе с отрядом Скляра выйти в намеченный поход. Скляру и Марии тоже надо было спешить в Усть-Белую, где уже готовились к большому наплыву людей со всего района, так как ко времени ярмарки был приурочен и местный съезд.
Ярмарка еще не началась, но чукчи уже стягивали кольцо своих кочевий вокруг Белой.
Настали хлопотливые дни.
База экспедиции стояла на бойком месте, между Домом туземца и кооперативом, и постоянно была полна людей.
На видном месте были поставлены чайник и медный таз, неизбежно привлекавшие внимание посетителей. Попив чайку, благо кипяток грелся весь день и на камбузе и на примусах, чукчи принимались обсуждать качество меди таза.
Он казался им безукоризненным, и гостей постепенно начинал интересовать вопрос — как бы приобрести эту необходимую в их обиходе вещь.
В конце концов разговор сводился к ездовым оленям и нартам. Скляр вел переговоры на эту тему. Беседы осложнялись тем, что Аймет уехал в Ново-Мариинск за кормом для собак и в качестве переводчиков приходилось использовать случайных людей.
Во время этих переговоров Мария усердно потчевала гостей; продукты, особенно мука, сахар и масло, таяли с катастрофической быстротой.
В домике уже привыкли к тому, что каждое утро, чуть покажется из-за гор солнце, к двери начинали стягиваться пестрые камлейки. В ожидании чая гости сами кололи дрова и пытались растопить камбуз. Надо отдать им должное, что ни к сахару, ни к галетам и маслу они не притрагивались, терпеливо ожидая, пока неушка (женщина, девушка) сама не предложит угощение.
Наконец прибыли самые дальние гости — кавраляне. Ярмарка открылась. В этом году все было необычно. В тундру и горные стойбища проникли какие-то слухи. Богачи почему-то сначала присылали на разведку своих пастухов и уже после приходили сами, а некоторые и совсем не прикочевывали. Последними появились многотабунные хозяева — толстяк Танатыргин и Тынян-Пиляу.
Однажды вечером кто-то тихонько стукнул в окошко. Оказались Алеша Собольков с чукчей в пестром стаканчике.
— Иван Андреич, я к тебе хорошего человека привел. Этот тебя с оленями выручить может…
— Кто такой?
— Тынян-Пиляу.
О Тынян-Пиляу в экспедиции не раз слышали от Чекмарева. Этот чукча первый продал Оленсовхозу «дикарей», на чем сумел хорошо разбогатеть. Он же кормил камчадалов в голодный год, а после милостиво принимал в подарок песца и лисицу. Про него же говорили, что он прогнал своего брата, когда тот потерял силы па работе.
Большая была слава у Тынян-Пиляу. Он не просто кулак, но и тончайший политик, и оборотливый торговец. Своих невесток старик заставлял умываться. Говорят, в его пологах поддерживается небывалая для чукотского быта чистота.
Что же привело его в домик экспедиции?
— Помочь он вам хочет, — объяснил за чаем Собольков.
— После ярмарки посылает он своего сына, хромого Ковранто, на Чаун. Так вот, говорит, что, если вам надо, он вам грузы подбросит на Мухоморную и оленей продаст, сколько сможет.
Тынян-Пиляу и чай пил не так, как все. После третьей чашки сказал по-русски «спасибо» и смахнул рукой крошки со стола. Когда налили ему супа, старик вытащил из-за па зухи серебряную столовую ложку. Поел и опять сунул ложку за пазуху.
Наутро старик сел в углу и долго смотрел, как приходили и уходили чукчи и как чаевали приезжие.
В обед подозвал молодого парня и что-то сказал ему.
Часа через два пастух привез на санках тушу большого жирного быка.
— Это зачем?
Кто-то из камчадалов объяснил:
— Вам дарит быка Тынян-Пиляу.
С того дня у Марин прибавилось дела: кроме чая, пришлось варить для гостей и мясо… Хитрый был старик, ничего не скажешь.
Как-то зашел Чекмарев. Скляр рассказал ему о предложении Тынян-Пиляу.
Чекмарев рассмеялся.
— Ну и бестия! Вы, конечно, всех этих тонкостей не знаете, а дело ведь вот в чем: у чукчей узаконен обычай, по которому пастух работает в сущности бесплатно, за одежду, кров и пищу. Правда, из нового приплода хозяин иногда выделяет одного-другого теленка в пользу пастуха. Но стоимость работы пастуха остается неоплаченной. В этом году будут судить многих кулаков, на которых их пастухи подали иск за проработанное время. Будут судить и Тынян-Пиляу.
