При медицинском осмотре у легализованного обнаружено четыре пулевых ранения в области груди, причем два сквозных. После извлечения остальных двух пуль путем операции арестованный очнулся и заявил, что он — Батюта Василий Николаевич, уроженец г. Сумы, 1891 г. р. Он признался в том, что огнем прикрывал бегство своих соучастников, но отказался наотрез давать какие-нибудь показанияотносительно личности сбежавших. В настоящее время он опять лежит без сознания. По мнению врача, к допросу можно будет приступить через три дня, если не возникнет осложнений…

Потянулись долгие месяцы — больница, следствие, суд, тбилисская, новосибирская, ванинская, магаданская пересылки… Сухой, спокойный старик, затерявшийся в толпе: никто и не знает, что скрывается под его статьей. Срок что у него, что у какого-нибудь украинца-западника, накормившего несколько бандеровцев, одинаков — «четвертак». Личное дело лежит в магаданском управлении Берлага, да кому охота читать, копаться в бумагах каждого зека? Обложка объемистой папки истрепалась, писарь на ванинской пересылке заменил ее новой и был невнимателен, новую уже не пересекает зловещая красная полоса, предупреждающая о том, что преступник особо опасен. По этой причине на «Днепровском» старик ходит практически без конвоя, достает себе спички, крепкие башмаки, продукты. После побега быстро все это выявилось, лагерь всполошился, и нам пришлось несладко.

Сперва закрыли для нас «американскую зону». Поселок, где можно было иногда разжиться табаком и едой в ответ на услуги вольному населению, назывался «английской зоной». Но в ней надзиратели ловили на улице слоняющихся «шестерок» и жестоко наказывали. Рабочая территория на участках и сам лагерь именовались «советской зоной». «Американская» была, конечно, самой желанной, там находились пекарня, клуб, магазин и управление рудника. В управлении был буфет, во всех кабинетах полно вкусных вещей, и зека, который заходил туда по делу, никогда не выпускали, не пригласив закусить или хотя бы не снабдив куревом. В «американской зоне» жило крупное начальство, у него были дневальные из расконвоированных уголовников, которые обычно нанимали наших зеков для таких работ, которые им полагалось выполнять самим, и весьма щедро за это расплачивались.

Теперь все эти возможности исчезли за невысоким забором из колючей проволоки с шаткими воротами. В деревянной будке, крытой добротными досками, сидел краснолицый старшина и проверял пропуска вольнонаемных. Осмотрев пропуск, он делал небрежный жест рукой и возвращал документ владельцу. На зеков же гортанно рявкал: «Назад!» Был он явно нерусским, но ни один из представителей многочисленных национальностей нашего лагеря не признал в нем своего. Высокий лоб и громадный нос были в разительном контрасте с типично монгольскими скулами и веками, наполовину прикрывавшими светло-голубые глаза. Я обратил внимание на кисти его рук, когда он сворачивал козью ножку, — прекрасные узкие пальцы.

На разводе и съеме начали придираться даже к фуражке, надетой набекрень, к кирзовым сапогам — полагалось носить только грубые башмаки казенного образца. У меня не раз отбирали замерную книжку и потом возвращали на вахте — дежурные знали о моем занятии. Изолятор был битком набит дровоколами, подметалами, няньками, которых вылавливали в поселке, ибо после мучной затирухи (в течение недели, бывало, не находилось никаких других продуктов — мукою заменяли сахар, мясо, овощи) или одних капустных листов — пищи, явно недостаточной для тяжелой работы под землей, люди толпами рыскали по поселку в надежде утолить голод.

На допрос к оперу вызывали всех, кто знал беглецов. Тех, кого подозревали в содействии, нещадно били. Арестовали невинно пострадавшего водителя Лешу, потом выпустили. На зеков то и дело сыпались тумаки, пощечины, удары железных тростей. Скоро стало очевидным, что в лагере немало доносчиков — опер оказался осведомленным о многих мелких нарушениях, и люди в разговорах начали опасаться друг друга.

Иногда мы с затаенной усмешкой наблюдали, как уезжали из «американской зоны» надзиратели, переодетые в лагерную одежду, в «наших» ботинках. Узкие пиджаки сзади оттопыривались над кобурами, в больших рюкзаках провисали автоматы. Мы не видели смысла нелепой маскировки: беглецы должны были опасаться любого человека без конвоя.

Один из участников побега потом мне рассказал, как им с самого начала не повезло. Оборвав полевой телефон за поселком, они проехали несколько километров и вдруг заметили военного в шинели, двигавшегося им навстречу верхом на лошади. Заподозрив, что преследователи успели вызвать помощь на трассу и будучи вооружены лишь самодельными кинжалами, беглецы решили остановить машину и укрыться на ближайшей сопке. Тщательно разработанный план срывался при первом же непредвиденном препятствии. А «военным» оказался завхоз обогатительной фабрики, однорукий старик, которого попросили на развилке — где от большой колымской трассы ответвлялась дорога на прииск и где стоял домик, служивший одновременно и складом и постоялым двором — взять с собой на «Днепровский» и передать там надзирателю шинель, забытую им здесь накануне. Над дорогой нависли низкие тучи, и завхоз, опасаясь дождя, накинул шинель на плечи, чтобы доехать до фабрики сухим. Все остальное — вооруженного военного, преследование — дорисовала встревоженная фантазия беглецов. Напрасно их удерживал Батюта, отчаянно гаркнув: «С одним мы, что ли, не справимся, идиоты?!» — они уже полезли на сопку, и старик был вынужден следовать за ними.

Перепуганный насмерть водитель, который лежал на дне кабины с ножом у горла, неожиданно обрел свободу, объяснил ошеломленному завхозу ход событий, развернул самосвал и помчался назад. Встретив на дороге машину с опергруппой, он показал, куда скрылись беглецы, и так началась погоня.

Судьба побега была предрешена. На небольшой территории сосредоточились значительные силы преследователей, которые без устали рыскали по сопкам, долинам, зарослям, заняли все хибарки, брошенные бараки, приисковые постройки, стремясь отрезать беглецов от любых средств питания и лишить их приюта. Трассу закрыли, оцепили все подозрительные сопки, слишком большие, чтобы их прочесывать — пешком Батюте далеко не уйти! Сопротивления не боялись — бежавшие ведь не имели огнестрельного оружия.

Пятеро загнанных, измученных голодом мужчин, насквозь промокших под многодневным дождем, метались от сопки к сопке, питаясь сырыми грибами, остатками сухарей и сахара. Теперь они послушно шли за неутомимым стариком, который вел их по тайге без компаса, по только одному ему ведомым приметам, точно выходил к нужным местам, домишкам — но везде они наталкивались на преследователей. В ясную погоду они взбирались на гребни сопок — самолеты тогда редко появлялись, да от них легко можно было спрятаться в стланике — и наблюдали за долинами. Несколько раз замечали цепь преследователей и выходили из окружения, но силы быстро покидали их, они страшно исхудали, обросли — ими двигал только дух свободы, а солдаты сменялись, спали в палатках и получали хорошие пайки. От собак оперативники скоро отказались — лай предупреждал беглецов, а дождь мгновенно уничтожал следы… Так прошла первая неделя.

Потом погода изменилась, стала жаркой, безоблачной, преследуемых начал снова тревожить собачий лай. Поэтому Батюта решил сделать большой бросок, уйти с контролируемой солдатами территории и, захватив на трассе машину, отобрать у первого поста оружие, домчаться до Магадана, силой прорываясь вперед. Обойдя город, Батюта надеялся исчезнуть в горах и продолжать путь на юг.

Лоци и Антон, самые молодые и сильные, однако, запротестовали, заявив, что голодными не выдержат такой операции. К тому же у Лоци развалились ботинки, кровоточила нога — он хотел во что бы то ни стало добыть себе обувь. Их целью сделался барак дорожников вблизи поселка Мякит, расположенного в двадцати семи километрах от «Днепровского». Оба надеялись догнать потом товарищей. Вдвоем они ушли по гребню на север, остальные — на юг. Наткнувшись вскоре на пустой лагерь геологов с тремя палатками и догорающим костром, около которого валялись куски хлеба и полупустой котелок с кашей, Лоци с Антоном, забыв осторожность, набросились на еду. Но не успели они и куска проглотить, как их окружили и связали притаившиеся в палатках оперативники: «лагерь» оказался одной из многочисленных засад, которые предусмотрительный Батюта обходил издалека.