— Давай…

Я распустил подлиннее ремень на автомате, забросил его за шею и рванул вперед. Бежал я почти на четвереньках, вприсядку и петляя, как учили нас на КУОСе, веером палил из автомата.

И тут словно гигантской раскаленной иглой меня ударило в левую — мою невезучую руку!

Не помню, как я оказался под сводами подъезда дворца. Приткнулся к стене. Рука почти полностью отключилась. Я ее просто-напросто не чувствовал! Рукав набух от крови. Вот черт, второе ранение, и все в одну руку! Попробовал шевелить пальцами. Чуть двигаются! Но руки я почти не чувствовал!

Опираясь рукой о стену, встал. В полутьме мимо пробегали наши.

— Миша! Яша! — кричали со всех сторон.

«Чтоб своих не перебить!» — сообразил я и тоже закричал:

— Миша! Яша!

Куда дальше? Что делать? Ах, да! По приказу наша группа должна работать на первом этаже. Надо подавить сопротивление противника, освободить от него все помещения, взять под охрану сейфы с документами.

Выставив вперед ствол автомата (благо он висел у меня на шее на длинном ремне) и удерживая его правой рукой за рукоятку — левая отнялась окончательно, я двинулся по коридору.

И тут я вспомнил свой сон в Ваграме. Елки-палки! Даже дыхание перехватило! Это же был тот самый коридор, и двери были те же самые, ну, которые я видел во сне! Что же это было? Может быть, это Господь Бог предупреждал меня? Ох, чувствую, что не зря предупреждал!

Впереди кто-то из наших палил из автомата в дверь кабинета. Потом подбежал, положил под дверь гранату и отскочил за угол. Я тоже прижался к стене. Оглушительно грохнуло. И вдруг на всем этаже выключилось освещение. Темень — хоть глаз коли. Мигнул свет, еще раз мигнул… Ф-фу, слава Богу, перевел я дух. Электричество врубилось. Наверное, осколками замкнуло проводку.

Кто-то закричал:

— Мужики, «эфки» не кидайте!

Да, наверное, бросили оборонительную гранату «Ф-1» в ребристом чугунном корпусе, а у нее убойная сила — не приведи господь! Да еще в замкнутом помещении! Конечно же, лучше использовать наступательные РГД.

Я пробежал еще несколько шагов по коридору, который показался мне бесконечно длинным, и дернул на себя ручку какой-то двери. Она открылась, внутри была полутьма, но я разглядел, что там стоят какие-то столы, диван… Я выхватил из кармана гранату, зубами рванул чеку и накатом запустил ее в глубь комнаты. Постукивая, граната покатилась по паркету, а я захлопнул дверь и отскочил к косяку. Внутри рвануло, скрипнув, распахнулась дверь, выпуская из кабинета клубы дыма и пыли…

Вот тут меня настигла автоматная очередь. Стреляли откуда-то сбоку слева, видимо из приоткрытой двери. Пуля пробила мой морально и физически устаревший бронежилет и, разворотив его металлические пластины, развернувшись, как розочка, вошла мне в левый бок, прямо под нижнее ребро. Удар был такой, будто ломом шибануло. Меня сшибло с ног, я правым боком упал на пол, в голове на секунду все помутилось, но сознания я не потерял. Инстинктивно выставив автомат в сторону предполагаемого противника, я наугад выпустил веером в полутьму длинную очередь и услышал чей-то дикий вопль. Как на кошку наступили…

Меня тошнило. В раненом боку будто кто-то ковырял раскаленной кочергой — так было больно. Попробовал приподняться. Получилось.

Кто-то из наших ребят наткнулся на меня:

— Ты что, ранен? Идти можешь? — Я кивнул. — Подгребай к выходу… Там наших перевязывают. Смотри осторожней, как бы свои не добили! Из здания не выходи: приказ всех, кто выходит из дворца, мочить!

Черт возьми! Как обидно! Еще чуть-чуть — и победа, а мне выходить из игры? А победа ли? Вокруг шла стрельба, грохнул взрыв гранаты, на каску посыпалась штукатурка.

Слабо соображая, что делаю, я сунулся в какой-то темный закоулок. Прямо передо мной была металлическая лестница. Рядом оказались двое солдат из «мусульманского батальона». Вид у них несколько растерянный, но достаточно воинственный. Я машинально отметил про себя, что солдатам вроде бы не было команды заходить во дворец. Они должны обрабатывать его снаружи… Эти молодые ребята, которые смогли себя пересилить, смогли войти во дворец, теперь, наверное, должны быть хорошими вояками… Если останутся в живых…

Они со страхом смотрели на меня.

— Товарищ офицер, вы ранены? — спросил один.

— Все нормально! Вперед, ребята! — сказал я им, стараясь выглядеть оптимистично, бодро и уверенно.

В этот момент рядом, в пяти шагах справа от меня, разорвался огненный шар. Видимо, это была РГ-42, которую швырнули вниз с лестничного пролета. Отчетливо помню, что за сотую или тысячную долю секунды до того, как осколки гранаты и гранитная крошка долетели до меня, я судорожно и крепко зажмурился, сжал веки. Жестко хлестнуло осколками по лицу, по рукам, по ногам… Взрывная волна сбила с ног…

27 декабря моя жена Таня весь день чувствовала себя плохо: болела голова, было плохое настроение, угнетало какое-то непонятное чувство тревоги. Вечером она прямо с работы зашла в детский сад за детьми. Приготовила ужин. Ребята поели, а сама есть не стала.

— Коля! — обратилась она к старшему сыну, которому было тогда шесть лет. — Я прилягу, немного отдохну, присмотри за Андрюшей… Поиграй с ним…

— Хорошо, мам…

Таня уже задремала, но вдруг ее словно подбросило. Она вскочила с дивана и подбежала к окну. За окном шел снег. Было тихо и темно.

Сзади подошел двухлетний Андрюшка и прислонился к ноге.

— Ночь… Темень… — тоскливо проговорила Таня. — Где же наш папа, Андрюша? Что он сейчас делает?

Андрюша посмотрел в окно на декабрьский снегопад и вполне серьезно вдруг сказал:

— Убили, наверное…

А тогда сознание ушло от меня только частично, на несколько секунд. И в эти секунды мне казалось, что я медленно, как в невесомости, лечу по чуть наклонной траектории внутри какой-то огромной и темной трубы. У меня ничего не болело и было ощущение какой-то бестелесности. И все же я попробовал шевелить руками и ногами, запрокидывал голову, чтобы придать «полету» какую-то направленность, но все мои вялые попытки были тщетны. Потом пришло ощущение боли. Болело лицо, руки, ноги, все тело. Мне чудилось, что лицо вдруг начинает раздуваться до неимоверных размеров и при этом как бы все онемело…

Наконец я пришел в себя. Попытался приподнять голову, увидел, что один солдат лежит без движения, другой шевелится, пытается встать…

Дальше я действовал, как на автопилоте, не особо соображая, и тем не менее, как потом выяснилось, действовал совершенно правильно. Здесь, в полутьме, меня запросто могли застрелить свои. Кровь залила обе белые повязки на рукавах, лица не разобрать — тоже в крови. Форма на мне — афганская. Поэтому единственно верным решением было ползти к выходу, туда, где посветлее.

И я полз, стараясь при этом кричать: «Миша! Яша!»

Но вряд ли из моего рта вырывалось что-нибудь членораздельное. От сильнейшего динамического удара взрывной волной у меня шатались все зубы, а язык распух так, что не помещался во рту…

Володя Быковский ввязался в перестрелку на втором этаже. Именно там он видел в последний раз Бояринова. Григорий Иванович с группой ребят рванул на третий этаж…

Бояринова нашли на лестничной площадке уже мертвого. Од-но-единственное ранение — пуля под сердце — оказалось смертельным.

Мне ребята рассказывали, что, когда его уже в Ташкенте обмывали в морге и одевали в полковничью форму, чтобы положить в гроб, из маленькой пулевой дырки под левым соском еще слабо вытекала мутная струйка крови. Чтобы не испачкать мундир, санитар морга запихивал карандашом в ранку вату…

…Потом я помню, как сидел где-то, приткнувшись спиной к стенке, опираясь правой рукой о пол… На полу был ковер — толстый, с большим ворсом, настоящий восточный ковер. В голове ворохнулась идиотская мысль: вот бы домой его. Нет, наверное, у меня никогда такого ковра не будет… Ну и хрен с ним… Тут я обнаружил, что ничего не слышу на правое ухо. Пощупал пальцами — горячо и липко. Из уха шла кровь. А в левом ухе слышался непрерывный звон…