Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вопрос об участии России в заключении Сербо-Болгарского союза (в расширении его путем привлечения к нему Греции и Черногории русское правительство не принимало непосредственного участия) был единственный повод к некоторому разномыслию между нашим французским гостем и мной. По всем остальным вопросам нам удалось без труда прийти к удовлетворительным заключениям, хотя в числе этих вопросов был один довольно деликатного свойства. Он касался личности французского посла в Петрограде, г-на Жоржа Луи. Этот дипломат совершенно не отвечал требованиям занимаемого им поста, с условиями и особенностями которого ему никак не удавалось освоиться. Благодаря этому пребывание его в России служило помехой той дружной и доверчивой дипломатической работе, которую, в собственных интересах, необходимо вести правительствам союзных государств, особенно в том случае, когда они имеют дело с противниками, которые достигли полной согласованности в области внешней политики. К счастью, г-н Жорж Луи был в скором времени отозван и заменен самым выдающимся из государственных людей Франции того времени Теофилем Делькассе, потерю которого оплакивают в настоящее время его соотечественники, не сумевшие оценить его по заслугам при жизни. Делькассе удалось без труда, в весьма короткий срок, занять в Петрограде подобающее ему место и приобрести горячую симпатию и полное доверие русских правительственных кругов.

Незадолго перед посещением г-ном Пуанкаре Петрограда между Россией и Францией была подписана морская конвенция. Этот акт не вносил ничего нового в наши союзные отношения и являлся только дополнением и расширением русско-французского союза, как логически необходимое его развитие.

В лице г-на Пуанкаре мы видели с полным основанием убежденного сторонника союза между Россией и Францией. В нем, как и мы сами, он усматривал единственную надежную гарантию европейского мира. Прямота характера и непреклонная твердость воли г-на Пуанкаре делали его в наших глазах особенно ценным союзником, миролюбие которого было так же несомненно, как и его горячий патриотизм. Император Николай, часто ценивший в людях те качества, которыми он сам не обладал, был более всего поражен во французском первом министре определенностью и твердостью воли, которые являются основными чертами его характера и тем более замечательны, что встречаются довольно редко в такой степени у французов, по природе своей впечатлительных и изменчивых.

Провожая г-на Пуанкаре, я расставался с ним ненадолго, потому что в середине сентября собирался поехать по приглашению короля Георга Английского в Шотландию и на обратном пути намеревался остановиться на несколько дней в Париже. Положение на Ближнем Востоке было настолько неустойчиво, что личный обмен мнениями с руководителями внешней политики нашей союзницы Франции и дружественной нам Великобритании был в моих глазах очень желателен, так как он облегчал нашу совместную работу в целях предотвращения в эту минуту более возможных, чем когда-либо, европейских осложнений.

В конце сентября я прибыл в Лондон, откуда, через день или два, выехал вместе с нашим послом в Англии графом Бенкендорфом в Шотландию, где в это время находились король Георг и его семья. Я провёл в замке Бальмораль шесть дней в качестве гостя короля и сохраняю самое приятное воспоминание о любезном гостеприимстве, которое при этом случае оказала мне королевская семья и которым я обязан близким отношениям, существовавшим издавна между покойным Государем и его английскими родственниками.

На другой день по моём приезде в Бальмораль прибыл приглашенный королем для свидания со мной английский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей, а вслед за ним глава бывшей в то время в оппозиции консервативной партии г-н Бонар-Ло, нынешний первый министр Великобритании. По мудрому обычаю, установленному в Англии вековой парламентской практикой, внешняя политика исключается из области политических вопросов, в которых правительство и оппозиция занимают непримиримое друг к другу положение. Благодаря этому иностранная политика Великобритании приобрела в течение последних двух столетий ту последовательность и устойчивость, которой так редко удается достигнуть другим, более молодым парламентским правительствам.

Наше утро было посвящено деловым переговорам, касавшимся очередных политических вопросов. Таковых было немало в тревожную осень 1912 года, и многие из них требовали принятия быстрых и решительных мер со стороны тех обеих групп государств, на которые разбились европейские великие державы. Нетерпеливые порывы балканских государств, торопившихся осуществить на деле незадолго перед тем заключенный между ними союз и воспользоваться внутренними и внешними затруднениями Турции, чтобы свести с ней свои старые счеты, могли быть введены в должное русло только совместными усилиями Тройственного согласия и Тройственного союза, в ту пору ещё одинаково заинтересованных в предотвращении всяких осложнений, могущих легко выйти из рамок балканской войны и превратиться в войну европейскую. Австро-Венгрия и Германия считали, что час этой войны ещё не пробил. Ни та, ни другая не были в достаточной мере подготовлены в военном и финансовом отношениях, и поэтому не считали минуту благоприятной для сведения окончательных счетов с соседями. Благодаря этому обстоятельству миролюбивые усилия Тройственного согласия не встретили препятствий ни в Берлине, ни в Вене, и разразившаяся 8 октября война началась в условиях, которые позволяли державам надеяться на возможность её локализации.

Во время моего пребывания в Бальморале французское правительство сделало предложение, на основании которого великие державы поручали России и Австро-Венгрии, как державам, наиболее заинтересованным в балканских делах, выступить совместно в балканских столицах с серьезными представлениями в целях предотвращения военного столкновения. Это предложение могло быть принято мною без колебаний, так как и в этот раз, как и в предыдущие, главная опасность положения находилась гораздо более в Вене, чем на Балканах. Только непосредственное вмешательство австро-венгерского правительства в балканскую войну могло сделать безнадежными усилия держав Тройственного согласия локализовать её и превратить эту войну в общеевропейскую. Этого вмешательства было необходимо избежать прежде всего и во что бы то ни стало. Ещё из Бальмораля я поручил нашему послу в Париже подробно изложить г-ну Пуанкаре наш взгляд на этот вопрос, и результатом сообщения Извольского и явилось вышеозначенное предложение французского правительства.

На обратном пути из Шотландии я навестил в Лондоне австро-венгерского посла, графа Менсдорфа, чтобы сообщить ему о том значении, которое мы придавали сотрудничеству с его правительством в эту критическую минуту. При этом я обратил его внимание на то обстоятельство, что воздержание России от вмешательства в балканскую смуту обуславливалось в глазах русского правительства подобным же воздержанием со стороны Австро-Венгрии.

Предложение г-на Пуанкаре представляло для нас ещё и ту выгоду, что давало нам возможность без того, чтобы почин исходил от нас, находиться в постоянном общении с Веной по всем текущим балканским делам, причём благодаря такой постановке вопроса на свободу действий венского кабинета налагалась некоторая узда.

Кроме обсуждения злободневного балканского вопроса, к которому в Англии были склонны относиться, как мне показалось, с преувеличенной осторожностью, чтобы избежать всего, что могло быть истолковано как поползновение произвести нажим на Турцию, во время моего пребывания в Бальморале был поставлен на очередь вопрос довольно сложных взаимоотношений России и Англии в персидских делах. Несмотря на самое искреннее желание русского правительства идти рука об руку с англичанами, между нами накапливалось немало всякого рода недоразумений, и нам не всегда удавалось вполне согласовать наши взгляды, особенно в области внутреннего управления Персии, находившейся в состоянии близком к анархии, что крайне вредно отзывалось на русских интересах. Общественное мнение в Англии, а за ним и правительства, видели спасение Персии в представительном образе правления и применяли к ней мерило, мало подходящее к степени культурного развития этого азиатского государства, этнографически разношерстного и не пережившего ещё в отношении едва ли не половины своего населения кочевого быта.

14
{"b":"240588","o":1}