Приятные новости. У меня засосало в груди от обиды. Все могу простить. Трусость, глупость, слабость... Не могу простить только предательства. Предают свои... Только свои... Мужья, жены, дети, друзья...

– Понял. Я активизируюсь встречно.

– Варианты связи и инструкции получите у куратора. Надеюсь на скорую встречу. И берегите здоровье, не перенагружайтесь нервно.

На курорт меня полковник – мать его! – отправляет! Что ж, я отдохну и слегка развеюсь...

...Хорошо, что голоса в салоне предупредили вовремя о местной посадочной полосе. Иначе я предположил бы, что мои носилки катают по гигантской стиральной доске. Даже мне, привычному к грунтовым военным аэродромам, местный не сильно понравился. А запах пыли я ощутил, кажется, сквозь авиационную герметизацию. Это потому, что все грунтовые аэродромы, насколько я помню, могут быть занесены в Книгу рекордов Гиннесса по содержанию пыли на один кубический сантиметр воздуха.

– Сейчас, пыль уляжется, встретят... – Тот голос, который показался мне наиболее сострадательным, к счастью, любит комментировать то, что другим и без него понятно. Есть такая категория людей. К моему незрячему удовольствию, есть.

Самолет тем временем вырулил на стоянку и остановился. После шума двигателя тишина показалась блаженной. И шаги – в мою сторону.

– Развязывать?

– Зачем? Все равно вывозить.

– Вывезем, все равно развязывать. Носилки в машину не влезут.

Может, пора и проснуться?

– Что-то долго он спит.

– На наше счастье, спит. Если проснется, ствол от него не отводи. Уж на что шеф был в этих делах дока, а он его с шести шагов точно в горло...

– А как одной стрелой сразу двоих в будке положил? Откуда узнал, что там прикрытие выставили?

– С его-то опытом...

Вообще-то, если рассудить здраво, я уже часть поставленной задачи выполнил. Прибыл к месту дислокации. Со стволом, любующимся мной, или без оного – хотелось бы произвести рекогносцировку. И, если вдруг представится возможность, – подтвердить свою репутацию. Пусть Юрок был у них шефом, это значит, что я был шефом их шефа. Юрок учил их, следовательно, я смогу тоже сделать это. И даже на более высоком уровне. А уменьшить количество соперников – на данном этапе это предел моих мечтаний.

И я открыл глаза.

– Привет, Ангел, – насмешливо, с подленькой издевкой, как только со связанным и разговаривают, проговорил мелкий человечек с прокуренным голосом. Именно таким я и представлял его. – Мы тебе сейчас, наверное, чертями кажемся?

К подобному юмору лично я привык еще в военном училище. Хотя и поговаривали, что сама шутка относится к тем временам, когда древние шумеры стада по пустыням гоняли. Тогда она еще казалась особо недоразвитым людям смешной. Но каждый современный придурок считает ее плодом собственного штампованного остроумия.

– А ты, браток, похоже, намедни в аду дыма с жадности пережрал – хрипишь, словно у тебя метательный нож из горла торчит, как у твоего бывшего командира.

Хриплый разинул рот и не нашел, что ответить. Он стоял позади моей головы, следовательно, видеть его я мог только кверху ногами, но и в таком положении я заметил, как он ощупал собственное горло. Предчувствует...

– Если нет еще, не расстраивайся. Дело твое молодое. Обещаю сделать все качественно. Даже хрипнуть не успеешь.

Я почти с разбега включился в словесную дуэль с надеждой перевести ее в дуэль настоящую. Даже с тремя противниками. Счастье подвалило – им меня убивать нельзя. Только усыпить. А мне можно делать, что душа пожелает. Не могу же я отставать от Пулатова настолько. Пока девять – три в его пользу. К тому же я знаю, что ничем не рискую. А со снотворным или без него – поспать я всегда люблю. Только не всегда удается.

– Какой дурак натянул на меня смирительную рубашку? Так и будете катать?

– Сейчас развяжем. – Парень с сочувствующим голосом – ростом метра под два дотягивает – наклонился надо мной. – Только сразу имей в виду: при первом резком движении – стреляем. Сережа у нас – мастер по биатлону. Промаха не дает, – кивнул он в сторону третьего.

Третий рассматривает меня с любопытством и почти с восхищением. Определяю его по взгляду. Я хорошо знаю такую категорию людей. Сами они, как правило, чего-то стоят в рукопашной. Но судьба не дала им возможности послужить там, где служат их кумиры. Не зная меня, он делает из меня кумира, как делал, наверное, кумира из Юрка. Но при этом парень соблюдает осторожность и близко не подходит, держа двумя руками, как тяжеленную двустволку, одноствольный обрез. Очевидно, точно такой, какой был у покойного младшего сержанта. Всех, что ли, своих мастеров спорта по биатлону они вооружили такими?

– У вас уже стало на одного мастера по биатлону меньше. К сожалению... Предупреждаю! Учтите, я не люблю, когда со мной невежливо обращаются.

Двухметровый вцепился длинными пальцами в узел, с трудом растянул его, а хриплый тут же защелкнул наручники. Даже руки размять не дал. Но я ведь чистосердечно предупредил, что не люблю, когда со мной невежливо обращаются. И показал это хриплому долгим взглядом. Он смутился и отвернулся. Наверное, на своем горле внимание сосредоточил. Точно – предчувствует.

Ситуацию я, кажется, начал понимать, словно руками ее пощупал. Ими получен приказ обращаться со мной бережно. И еще они подумывают, что вдруг да стану я со временем их боевым батькой-командиром вместо Юрка. Меня, естественно, сначала будут пытаться завербовать. Потом будут пытаться принудить, если я на первое не поддамся. Но не это главное. Главное, они попытаются сделать то, что не смогли сделать в реабилитационном центре ГРУ и что мечтали попробовать сделать надоедливые доставалы из ФСБ.

Они... Кто же они такие?

Мне развязали ноги и даже не нацепили на них кандалы из якорных цепей с двухпудовыми гирями. Мне такой факт приятен. А для них это неоправданно рискованно. Но ноги следует сначала размять, раз уж не дали размять руки.

Я лениво сел на носилках, осмотрелся. Летели, оказывается, в «Як-40». Кресла только в первой половине салона. Задняя часть переоборудована для грузовых перевозок. Я – груз, как понимаю. Не очень приятно ощущать себя таковым, но ничего не поделаешь, когда колода в руках противника и его очередь сдавать карты. Моя очередь еще впереди, и пусть он сейчас передергивает. Для большой игры передергивать еще рановато. А когда подойдет момент, сдавать буду я!

Сейчас опустят трап, и с пыли грунтовой полосы войдут в самолет новые ребята. Может быть, их будет много. Тогда ситуация осложнится. Надо что-то придумать.

Я со вздохом покинул носилки, словно из мягкого кресла по необходимости поднялся, пару раз присел, разминая ноги, поморщился от придуманной на ходу боли в спине, которую выгнул на пример кота, и от всей души порадовался взглядам, которые парни от меня не отрывают. Боятся и гордятся, что я перед ними такой вот – скованный, беспомощный, как дождевой червь на асфальте после дождя. Должно быть, много им Юрок рассказывал про своего бывшего командира. И было, наверное, кому рассказать про мою недавнюю работу на Труповоза. Пусть боятся... А радость моя обоснована тем, что нет опаснее внешне беспомощного человека. Это тоже один из вариантов обучения в спецназе ГРУ – враг должен считать себя более сильным, несправедливо сильным. Боюсь только, что я слишком хорошо учил в свое время Юрка, а он потом обучал своих парней тем же наукам.

Со стороны трапа послышалось гудение. Трап спускают. А действовать мне трудно. Хриплый и длинный стоят в пределах достигаемости моих ног. Но достать при такой расстановке сил сумею только одного. Третий успеет выстрелить – вижу по его восхищенному лицу. И опять усыпят, но в следующий раз не потеряют осторожности. А я не уличный боец, которому все равно куда бить, лишь бы бить. Я – спецназ ГРУ, меня учили побеждать. А для этого следует проявить терпение. Терпению меня тоже учили.

– Степь да степь кругом, – сказал Легкоступов, ни к кому не обращаясь.