Между пилотских кресел появился штурман Давыдов, чуть отодвинув в сторону Соснова. Штурман доложил:

— Командир, идем правильно, через три минуты выйдем к городу Лоев. Будем разворачиваться вправо на 40 градусов…

Однако экипажу не удалось выполнить намеченный маневр… Наземные пункты наблюдения вражеской армии засекли самолет Боровского и определили его курс и высоту полета.

Перехватчику не составило особого труда в ночном небе обнаружить транспортный самолет. Машину демаскировали выхлопные коллекторы двигателей, исторгавшие красивое голубовато-красное пламя.

Как тать, подкрался вражеский истребитель к самолету Боровского и, выбрав благоприятный момент, разрядил в него весь боезапас своего бортового оружия. Скорострельная пушка и крупнокалиберные пулеметы нанесли машине Боровского удар сокрушающей силы.

К счастью экипажа, вражеский удар поразил только хвостовой отсек самолета.

Снаряды, пушки и длинные очереди крупнокалиберных пулеметов, как топором, обрубили тросы управления рулями глубины и поворотов, превратили весь хвостовой отсек машины в дырявое решето.

Взрывная волна разрушила перегородку хвостовой части, пробилась в фюзеляж самолета, сорвала с замков большую загрузочную дверь. В грузовой отсек хлынул поток холодного воздуха.

Самолет, опустив нос, всей своей многотонной массой устремился к земле.

Колонка штурвала управления самолетом, связанная с рулем глубины, и педали управления рулем поворота потеряли привычную упругость и превратились в безжизненные рычаги, свободно перемещающиеся в крайние положения, не оказывая ни малейшего влияния на поведение самолета.

«Вот он конец, отлетались», — мелькнуло в голове второго пилота…

В этой безнадежной обстановке считанные секунды отделяли машину и экипаж от неизбежной развязки.

Потерявший управление самолет мчался к земле, с каждой секундой наращивая скорость своего падения.

А вражеский пилот, сделав свое дело, спокойно виражил на высоте, предвкушая завершающий конец своей атаки.

Пилот-перехватчик нетерпеливо ожидал момента, когда транспортный самолет столкнется с землей, когда свершится взрыв, когда в небо взметнутся высокие языки пламени…

…Но катастрофы не произошло.

В этой безысходной обстановке Алексей проявил самообладание и мужество, не дрогнул, не растерялся.

В секунды, подаренные ему судьбой, он продолжал активно бороться, применяя все доступные ему средства для того, чтобы вытащить самолет из крутого угла пикирования и избежать катастрофического удара о землю.

«Может быть, двигатели помогут вытянуть самолет из пикирования?» — мелькнуло в сознании…

Алексей двинул вперед рычаги оборотов и наддува… Однако машина не реагировала на изменение режима двигателей и продолжала свое стремительное падение…

Боровской убрал наддув и обороты, но не отступил. Он нашел еще одну, может быть, последнюю возможность повлиять на исход событий.

Свершилось почти невероятное: уцелевший тросик управления повернул триммер — эту маленькую вспомогательную пластинку руля глубины в крайнее положение, и она заставила руль отклониться в противоположную сторону.

Самолет медленно, как бы нехотя стал поднимать нос и над самой землей вышел из угла пикирования, круто устремился в небо.

Мгновенно экипаж и самолет вошли в полосу тяжелых перегрузок. Могучая сила инерции вдавила людей в сиденья кресел, стало трудно дышать.

Послышался скрип, треск, казалось, у машины вот-вот оборвутся крылья, но запасы прочности, заложенные в конструкцию машины, удержали ее от разрушения.

Счастливая догадка командира корабля и его молниеносная реакция на какую-то долю секунды опередили надвигавшуюся гибельную встречу самолета с землей, а тягчайшая перегрузка, испытанная людьми, была радостным сигналом еще раз отвоеванной жизни.

Между тем, уклонившись от прямого удара о землю, экипаж не избавился от новой грозной опасности, надвигавшейся на поврежденную машину.

Самолет, круто устремившись в небо, с каждой секундой терял скорость. Вот-вот наступит допустимый предел минимальной скорости и самолет сорвется в штопор, ведущий к тому же печальному исходу.

Боровской вновь переводит двигатели на режим взлета и быстро вращает маховичок управления триммером теперь уже от себя.

Машина вновь медленно опускает нос, однако Алексей, работая двигателями и триммером, не позволяет ей перейти в пикирование.

С большим трудом летчику удается установить самолет в режим относительного набора высоты.

Взмокший от напряжения командир корабля ни на секунду не может оторвать своей руки от колесика управления триммером, превратившегося в импровизированный руль глубины.

Удерживать машину в поперечной плоскости помогают элероны: вражеский огонь не повредил механизма их управления.

Однако самолет очень неустойчив, он как бы «поставлен на шило», его невозможно удержать в нормальном полете, машина непрерывно стремится то поднять, то опустить нос.

Боровской сознает трагическое положение людей, находящихся на борту самолета, лишенного основных органов управления. Машина безнадежно повреждена, дальнейший полет невозможен. Нужно спасать людей. У всех членов экипажа и пассажира пристегнуты парашюты. Нужно немедленно покидать самолет.

Но прыгать пока невозможно, нет достаточной высоты полета, нужно набрать хотя бы 450—500 метров, только тогда можно рассчитывать на благополучное приземление.

Приказав экипажу подготовиться к выброске на парашютах, Алексей докладывает Москве: «Огнем противника разрушено управление, покидаем самолет».

Однако он хорошо сознает, что, приказывая покинуть машину над территорией, захваченной врагом, он подвергает весь экипаж и важного пассажира опасности угодить в руки фашистов. Слишком мало надежд укрыться и затаиться во фронтовой полосе, нашпигованной вражескими войсками.

В этой исключительно сложной обстановке Алексей Боровской принимает единственно правильное решение: не покидать поврежденную машину, а попытаться удержать ее в воздухе еще хотя бы десять-пятнадцать минут.

Командир понимает, что каждая минута полета приближает экипаж к районам, где можно уверенно покинуть самолет с гарантией приземления на контролируемой партизанами территории.

Все усилия, вся воля летчика нацелены на борьбу с непослушным самолетом.

Проявляя свой норовистый характер, самолет не подчиняется осторожным и плавным движениям летчика, он упорно не желает двигаться по прямой, малейшее упущение угрожает повторением страшных секунд полета, уже пережитых экипажем.

Триммер не может заменить руля высоты, на его перемещение самолет реагирует медленно, с запозданием, стремясь продолжать начатую эволюцию. Нужно успеть упредить это стремление машины вращением маховичка триммера в обратную сторону, и так без конца через каждые одну-две секунды.

Большой мастер ночных полетов в сложных метеорологических условиях, Алексей Боровской в совершенстве владел искусством вождения самолетов вслепую по приборам, и эти качества помогали ему удерживать машину от опасных бросков к земле.

Но все же самолет, хотя и по какой-то волнистой линии, с постоянными нырками то вверх, то вниз, как будто по бугристым ухабам, движется вперед к желанной спасительной цели.

Вот уже где-то вдали на горизонте появились еле заметные мерцающие точки огоньков.

Приближаясь к первым партизанским кострам, Боровской отдает приказание: «Приготовиться к прыжкам. Будем покидать самолет только на втором заходе, первый заход — пристрелочный. Самолет покинуть всему экипажу и пассажиру. На борту остаюсь я один. Буду прыгать на третьем заходе…»

Однако дальнейшие события, связанные с выполнением боевого задания экипажем Боровского, развивались по другому, совершенно необычному пути. Обстоятельства так сложились, что экипаж сознательно не покинул неуправляемую машину над первыми партизанскими кострами, встретившимися на его пути к цели.

Боровской даже в этой опасной ситуации помнил и заботился о пассажире, которого он был обязан доставить строго по назначению, и о грузе, предназначенном партизанам.