“А возможно ли вообще остаться честным в коррумпированном мире?”

Постирав залежавшееся в пыли шмотье, погладив одежду, кое-как приубравшись, Фернок попытался выяснить с помощью интернета адрес недовольной визитерши, чтобы показать сообщение, ну, и загладить дурацкий, по его мнению, конфликт, возникший практически на пустом месте, из-за негативного влияния информационного пространства.

“Я соберу в одну кучу все аргументы, и попытаюсь отстоять свое право участвовать в поисках Мэлори, ибо это будет очень неудобно делать без согласия ее предков. Неудобно, да и некомфортно.

По правде у меня давно сломалась боялка, в связи с чем я разучился бояться.

Дурак – не внешний опыт, а, скорее, самоощущение. Именно таким я кажусь сейчас себе. Полным дураком, над которым посмеялись”

Хейли никогда не были так известны, как Вэйны или Грины, но само семейство давно входило в список среднебогатых базовых ячеек общества Мракана. Фернок, находясь с Мэлори, не мог представить, что ее родители столь уважаемы, а факт их существования занимает двадцать первых ссылок браузера.

“У меня почти нет друзей, а врагов – тьмище. Никакой бумаги не хватит, если начать перечислять. Но, как ни странно, я живой и не похищенный, чего, увы, не скажешь про Мэлори.

А если ее похититель и убийца Джиллиан – мой давнишний ненавистник? Значит, случившееся, действительно, отчасти и моя вина. Видимо, мне нельзя находиться с кем-то слишком долго. Чтобы не навлечь неприятности. Легкомысленно было знакомиться с брюнеткой”

Отец Мэлори, Лукас, владеет двумя заводами по производству стройматериалов, получая солиднейшую зарплату. Но, несмотря на наличие плодовитого бизнеса, кормилец – самый малоизвестный член семейства. Этот факт можно объяснить ведением созидательского образа жизни, отрешенности от участия в злачных мероприятиях и некультурных попыток засветиться перед массами.

“Работая в полиции, я многого от жизни ждал: поначалу мне кровь из носа нужны были блестящий послужной список и чистый район, потом начал требовать беспрекословного подчинения. Взаимодействие с реальностью становилось все прозрачнее, понимание собственных прав таяло, как мороженое, и я стал чем-то вроде деградирующего элемента Департамента, под конец разбившегося из-за своей слепоты. Жалко, грустно, но закономерно”

Тем временем…

- Беннетт, вызывал?

В квартиру к заместителю генерального прокурора, дверь которой была открыта, вошел деловитый мужчина в строгом сером костюме, без галстука. Родословная джентльмена, судя по его внешности, принадлежала востоку.

Хозяин сидел на шатком стуле, сильно переживая, изрыгая различные проклятья…

- Тупейший вопрос – так он расценил риторику гостя, - Ты еще что-нибудь глупее спроси…

- Так! – разнедовольствовался вошедший, - К чему грубость?

Крофтан дотянулся дрожащими пальцами до ручки, и открыл дверь в миниатюрную и утонченную спальню...

- А ты взгляни и вникнешь, гарантирую…

В комнате лежала женщина, мертвая, с множеством темных ушибов и незначительных ссадин. Достопочтенному товарищу зама стало ясно – горе-сожители опять затеяли бескомпромиссную ругань, в ходе которой произошло нечто невозвратное.

- Ты с ума сошел… - произнес он только это, так как ничего другого язык выдать не смог.

- Да нет, я в порядке, это жена, тварь, сама во всем виновата… - Беннетт себя не изменял: любил перекладывать вину на других, за собой грешков не замечая, - Набросилась на меня, стала бить, а я… а я стал защищаться!

Друг подметил очевидное:

- Ты явно переусердствовал…

Правда, заму ничуть не полегчало:

- Ну, что мне теперь делать-то? Идти мотать срок за убийство?

- Тише-тише – попритушил его араб, - Главное, не нервничай. Паника в таких ситуациях лишь усугубляет…

- Да уж, верно… - согласился Крофтан, изо всех сил пытаясь успокоиться, - Тем более я - мужчина, и дергаться мне не положено…

Бывший партнер Беннетта по розничному бизнесу задал дельный вопросец:

- Ты лучше скажи, присутствовала ли дочь при ваших разборках? Насколько мне известно, девочка тебя презирает и при удобном случае, скорее всего, сдаст…

Крофтан внутри был несказанно благодарен за подсказку:

- Да-да, видела! Я с ней тоже поругался, кстати, но запер в комнате. Молодая наркоманка успокоилась, перестала реветь, и, видимо, уснула…

Араб не отличался добродушием и часто шел наперекор

моральным принципам, уступающим в нем бесчеловечности и

грезам о быстрой наживе.

- Не хотел бы затрагивать эту тему, но с ней нужно что-то делать, иначе, сам вникаешь, упечет тебя куда надо и я уже, увы, буду бессилен.

- Поясни – попросил неудачный отец.

- Попросту не смогу ничего предпринять для твоего освобождения, ибо не имею личных завязок с тюремным руководством…

Они думали над решением около двадцати минут. Беннетт ломался, пытаясь погасить остатки любви к дочери, чтобы совершить аморальный, но избавляющий от проблем

поступок: араб предложил не возиться с ширяльщицей и подстроить самоубийство.

Когда же Беннетт, наконец, допустил, что в теории способен пойти на нечто подобное ради спасения драгоценной карьеры, давно заменившей семью, то задал уточнительный вопрос:

- Ты думаешь, эта махинация – единственный выход из сложившейся неурядицы и другого способа, идентичного с точки зрения эффективности, нет?

Друг пару раз мотнул головой:

- Все именно так! Как бы ни хотелось признавать, но ничего другого без ущерба статусу придумать не получится.

- Погано все же… – Беннетт вдруг определился, что его любовь к себе значительно превышает сострадание к дочке, потому и свыкся с греховной идеей, - Но, впрочем, если все так безоблачно…

- Как будет выглядеть картина? Что там с кончиной жены? Что с суицидом малолетней?

Друг встал посередине комнаты и до изящества подробно описал фатальную сцену:

- Все вышло прозаично, таких случаев произошло уже неисчислимо много. Твоя дочь убила мать в ходе простой бытовой ссоры, которые у вас происходят ежедневно, затем, не справившись с чувством вины, отчаянно наглоталась таблеток. Недопустимая доза вызвала остановку сердечной деятельности. Ты позвонил врачам, но было поздно…

Беннетту, давно научившемуся зарабатывать на хорошее настроение долгими посиделками в офисе, пришлось смириться с мыслью об исчезновении факторов, препятствующих наступлению желанного спокойствия:

- Даю добро… - это сказал некогда любящий муж и отец, ныне отбившийся от рук, мелочный, жестокий подонок, лишенный рефлексии, избирательно апатичный, которому до всех стало глубоко параллельно, - Твори, что задумал. Только сделай быстро, прошу! – он искусно изобразил лукавое и одновременно трогательное горячее сочувствие, - Не хочу, чтобы девочка, на которую я потратил шестнадцать лет жизни, которую одевал, кормил, долго страдала…

- Не бойся – “успокоил” дружок, - Все пройдет глаже некуда. Твоя ничего не почувствует, по телу начнут прокатываться волны приятного онемения, ну, а полная отключка наступит в течение нескольких минут после принятия заветной капсулы. Это своего рода эвтаназия, безболезненная и ничуть не тягостная…

- Ну, а смерть, когда наступит?

- Когда уснет.

- Ясно…

В далекой молодости араб учился в платном медицинском университете, где и узнал все эти тонкости о добровольном уходе неизлечимо больных из жизни. Правда, он и сейчас подрабатывает врачом, имея неограниченный доступ к

препаратам, прекращающим работу сердца.

“Я не мог проникнуться к уличным жителям, потому что сам сидел в теплом офисе, не знал все трудности жизни, а только делал вид…