© Альберт Громов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Стояли июльские жаркие дни. В воздухе держался стойкий аромат разнотравья полевых цветов. Невыносимая жара разогрела почву и дала повод для размножения сотням видам насекомых. Вездесущие кузнечики то замолкали, то вновь стрекотали в траве. Высоко в голубом небе с визгом проносились стрижи. В лесу расплодилось голодное комарье, а в полях хозяйничали слепни кровососы. В овраге мелкого ручья гудели пчелы, там и тут порхали коричневые да желтые бабочки.

Загорелое молодое голое тело с шипением ворвалось в прохладные воды небольшого озерца, чем вызвало беспокойное кряканье камышовых уток и всплески притаившихся щук-карандашей. Молодой человек занырнул, и не успели круги на воде успокоиться, как на середине озера появилась белобрысая голова. Натужно выдыхая и отплевываясь, человек плескался и кружился на месте. Затем, шлепая руками о воду и создавая бурление ногами, купающийся стремительно приблизился обратно к берегу. И вот, наконец, неспешно из воды вышел молодой барин – Павел Витальевич Ананьин. Его мокрое тело моментально стало добычей для кровососущих слепней. Вредные насекомые принялись кусать и заносить свой яд под кожу, это стало причиной возникновением алых волдырей. Барин спешно стал одеваться, подпрыгивая на ногах и прихлопывая себя по рукам, животу и спине. Со стороны эти действия напоминали народный танец с элементами присядки. Барин натянул на ноги полосатые штаны, застегнул брючный ремень, накинул через голову белую хлопчатую рубаху и быстрым шагом, продолжая отмахиваться на ходу, направился в сторону белокаменного особняка с колоннами. Это был семейный дом Ананьиных, представлявший собой каменную двухэтажную постройку начала девятнадцатого века. По центру крыши возвышалась крытая обзорная площадка. Шесть белых круглых колонн придавали фасаду здания величественный вид классической архитектурной формы в стиле Древней Греции. Между колоннами, справа от входа, молодого барина ждал обеденный стол, у которого суетились две женщины.

– Павел Витальевич, прошу вас, присядьте отобедать. Сегодня салат овощной, лапша куриная, тушеная конина с толченой картошкой, квас.

– Все, как я люблю! Маманя, составьте компанию, посидите рядом, – попросил барин свою маму Татьяну Ивановну.

– Невесту вам надо Павел Витальевич, богатую и красивую. Двадцать четвертый год, как не крути на носу.

– Угу, надо. Завтра уезжаю в город, по пути хозяйство проверю. Недавно из деревни Пришлепиха вести пришли, мол, стадо соседских коров поля потоптали, урон посчитать надо. Съезжу проверить.

– Кушайте, кушайте Павел Витальевич. Вашу выходную одежду уже привели в порядок. Полы в доме Машкой намыты. Трава в округе выкошена Васькой-косарем, я ему червонец заплатила за весь сезон, пусть трудится.

– Спасибо, маманя, все правильно, пусть косит и живет с Машкой в пристройке все лето, а еще, попроси его сено убрать в сарай, когда оно подсохнет.

– Попрошу, конечно, попрошу. А вы не беспокойтесь и поезжайте в Ярославль, может, невесту найдете достойную, а нет, так развлечетесь сами, дело то молодое.

Сытно отобедав, молодой человек неспеша направился в беседку переваривать пищу. В деревянной беседке все проемы были затянуты тонкой тканью, натянут гамак, на котором дожидалась открытая книга Гомера. Молодой барин улегся на гамак и стал перечитывать главу Одиссеи. Отдельные отрывки он знал наизусть. Неожиданно, словно дуновение ветра, шторка отодвинулась и у входа появилась Машка.

– А, Машка. Тебе почитать Гомера?

– Нет, я не люблю Гомера, – коротко ответила девушка. – А я яблочки принесла, белый налив. Сюда поднос поставлю, хорошо?

Павел Витальевич вытянул руку в сторону и схватил Машку за подол сарафана. Машка была одной из многих дочек косаря Васьки, которая работала в доме в качестве служанки. Обладая прекрасными округлыми формами тела, густыми, длинными, русыми волосами и доступным поведением, эта нимфетка возбуждала молодого барина каждый раз, когда он оставался с ней наедине.

– Хм, опять пристаете, Павел Витальевич. А я слышала, вы собираетесь в город. Дела ждут или богатые дамочки?

– Какие еще там дамочки? Я по делам поеду в поместье Третюхиных. Их стадо поля вытоптало. Нельзя же скотину без надзора держать.

Налетел легкий ветерок и колыхнул материю на беседке. Машка рванулась к выходу и потянула за собой вцепившегося барина, который с грохотом слетел с гамака и упал на пол.

– Ай, яй, яй! Дышать, как трудно дышать! Быстрей спаси меня, Машка! – притворным голосом потерпевшего стонал барин.

– Сейчас, маманю позову!

– Нет, не надо маманю. Пока ты будешь бегать, я умру.

Машка упала на колени рядом с молодым человеком, суетливо принялась гладить его лицо, дуть, понарошку махать руками. Ее длинные золотистые волосы внезапно распустились и упали на румяное лицо Павла Витальевича. Барин обхватил одной рукой за шею Машку, прижал ее к себе, пылко целуя и гладя ее, увлекся и забыл обо всем на свете. Обалдевшая Машка села на лежащего Павла сверху и, податливо выгибаясь, постанывала на выдохе. Ее губы взмокли настолько, что слюна стекала на губы Павла и размазывалась щеками по всему лицу. Павел подтянул подол платья и развязал бантик на штанишках Машки, что сделало ее доступной для плотской любви. Девушка закатила глаза и сильно засопела. Когда пальцы Павла тихонько коснулись низа ее животика, она негромко вскрикнула и вздрогнула. Павел обнял девушку и перекатился. Он быстро сорвал с себя всю одежду, склонился над разгоряченной девицей и, энергично двигая своими бедрами, забылся в порыве любовной страсти. Где-то за домом послышался сиплый голос мамани, она искала Машку. Девушка напряглась и стоная выбралась из под обезумевшего барина. Она вытерла рукавом мокрое лицо, затем быстро привела себя в порядок, игриво взглянула на довольное лицо Павла и выскочила из беседки.

– Павлик, привезите из города мне подарочек, пожалуйста! – Услышал барин Машкины слова, сказанные уже на бегу.

Довольный собой Павел Витальевич поднялся на ноги и улегся на гамак. Вскоре книга вывалилась из рук спящего молодого человека, и громкий храп присоединился к шуму листвы и кузнечиков. Солнечные лучики пробивались сквозь листву столетнего вяза, просвечивая натянутую ткань на беседке, на конек крыши приземлилась певчая птичка, что-то невразумительное просвистев, вспорхнула и улетела. Из травы выскочил полосатый кот. Он подошел к беседке, постоял немного и неспеша пробрался внутрь. Животное немного посидело у гамака, а потом легко запрыгнуло на живот храпящего человека. Храп сразу же прекратился, а кот, помяв живот спящего барина, разлегся на нем.

Утро следующего дня выдалось хмурым и дождливым. Погода напомнила осенние дни. Еще вчера светило знойное солнце, весело стрекотали кузнечики, а сегодня низкие кучевые облака и порывистый ветер наводили на уныние и печаль. Смена погоды никак не повлияла на Павла Витальевича и его планы.

– В такую погоду только делами заниматься надо! – Бодро отвечал мамане.

– Драповое пальтишко возьмите, пригодится. Васька встал спозаранку, бричку снарядил, лошадей запряг. – Хлопотала маманя, вертясь вокруг любимого сына.

– Хорошо, это все хорошо. Поеду и разберусь с этим Третюхиным. Вот я ему скажу, все скажу. Жалеть в словах не буду, он хитер, сам никогда не признается, наверняка будет юлить, скользкий этот гад Третюхин.

– Вы только себя не нервируйте, Павел Витальевич, будьте уверенны и спокойны, слова обдумывайте заранее, чтоб не получилось после стыдиться за сказанное. Ну, с богом, идите.

Вскоре барин выехал по направлению к вытоптанным полям у деревни Пришлепихи. Моросил мелкий дождь. До полей нужно было проехать верст так пять не больше. Павел Витальевич поглядывал то на серые облака над горизонтом, то на лошадиные крупы, вспоминал Машку и рассуждал: «Если бы она была из рода знатных, то я давно бы женился на ней. Она ведь любит меня. Хозяйственная такая, читать и считать может, а образование всегда дать можно, у нее есть желание учиться». Так и решил, что когда вернется, то поговорит с Машкой об учебе. «Ну и пусть, если она найдет себе другого мужчину, то хотя бы образованной будет» – успокаивал себя Павел Витальевич.