— Я рад, что вы нашли уголок, в котором можно спрятаться ото всех. Боюсь, этот Паттерсон наскучил вам за обедом. Он может столько всего сказать о себе.

Она открыла глаза и в сумраке веранды увидела хозяина дома, возникшего, словно из ниоткуда и задумчиво смотрящего на нее. Несмотря на это, она не была так испугана, как, по ее мнению, могла бы быть.

Она была уверена, что он ухаживает за Клариссой.

Она улыбнулась ему с обезоруживающей искренностью.

— О, но доктор Паттерсон очень умен и компетентен!

— Неужели? И вам нравится обсуждать больницы за супом?

— И за всеми теми великолепными блюдами, которыми вы нас угостили! Да… до определенного момента.

— А после этого момента?..

— Мы, знаете ли, говорили и о других вещах, — ответила она, слегка поморщившись.

Он присел на подлокотник ее кресла — это вызвало в ней какое-то необычное чувство — и чуть склонился над ней, задавая следующий вопрос:

— Вы очень устали? Боюсь, я совсем забыл, что вы недавно болели. Да, вы выглядите очень хрупкой, но почему-то я никак не могу поверить в эту хрупкость. Может быть, потому, что вы производите на меня впечатление полной жизни, а не болезненной девушки… так сказать, до предела жизнерадостной.

— Клубничный чай и сад викария, — поддразнила она его.

Он поспешно нахмурился:

— Забудьте, что я это сказал. — Он накрыл рукой ее руку, лежащую на коленях. — Вы предпочитаете посидеть здесь или прогуляетесь со мной по саду? Боюсь, если мы останемся здесь, к нам в любой момент может кто-нибудь присоединиться и помешать беседе.

Хотя, когда она отвечала, в ее голосе осталась насмешливая нотка и сдержанный огонек насмешки, горел в глазах, ей показалось, что нечто, появившееся совсем недавно, безудержно подпрыгнуло внутри, а потом затихло, будто удивленное собственной смелостью.

— Конечно же, как хозяин дома, вы должны быть готовы к тому, что вас будут беспокоить, — скромно заметила она. — Я не могу надеяться захватить вас в свое полное распоряжение. Это было бы нечестно по отношению к остальным гостям.

В бархатном полумраке веранды, который время от времени рассеивался теплыми янтарными отблесками света из комнат позади них, их глаза встретились. А потом, словно испугавшись чего-то, она опустила ресницы.

— В конце концов, вы — хозяин дома, — пробормотала она.

Его пальцы сомкнулись на ее руке, и он поднял ее.

— И весь вечер я безукоризненно выполнял свои обязанности, — коротко заметил он. — Пойдемте, красавица… сегодня вечером вы очень красивы! Пойдемте, я расскажу вам о своих планах насчет сада. Сейчас, конечно, он в полнейшем беспорядке. Пока не сделано ничего, о чем стоило бы упомянуть, но, возможно, когда вы узнаете, что я собираюсь сделать, вы поймете, насколько это место многообещающе.

Он крепко взял ее за руку и, все еще говоря, провел вниз по ступеням веранды и дальше, на ровный гравий предполагаемой террасы. Затем они спустились на уровень газонов, а потом, перейдя первый из них, очутились в лабиринте мощеных дорожек, затененных развесистыми деревьями с пятнами лунного света, пробивавшегося сквозь ветки.

Недавно посаженные экзотические кусты вздымались по обе стороны дорожки, поздно взошедшая луна глядела на свое отражение в бассейне. Они стояли на краю бассейна, глядя на воду.

До них донеслись голоса: мягкий и мелодичный — Клариссы Грэхем и гораздо более высокий — Амабель Фортескью. Они обсуждали теннисный турнир, запланированный на время, когда погода будет холоднее, к ним присоединился Колин.

Судя по его голосу, происходящее было ему не очень-то по душе. Скорее, он звучал раздраженно и ворчливо — очевидно, потому, что ему не удавалось остаться наедине с Клариссой, поняла Джульетта.

Не отпуская ее, Грейнджер подождал, пока голоса стихнут и все уйдут, и повел девушку в падубовую рощу. Над ними простиралось фиолетовое звездное небо, похожее на драгоценный ковер. Она остановилась взглянуть на него.

— Как чудесно! — выдохнула она.

— Как вам нравится Манитола? — отрывисто спросил он.

— Она начинает нравиться мне все больше и больше.

Он стоял, глядя на нее с сомнением.

— Интересно, как бы она понравилась вам много лет назад, когда была действительно неосвоенной? Тогда львы, о которых я вам говорил на днях, наверняка рыскали там в кустах.

Он указал, мотнув головой, на скопление зелени у них за спиной.

Испуганная, она бессознательно придвинулась ближе к нему.

— На… Наверное, я трусиха, — призналась она, — но я не думаю, что из меня вышел бы хороший первопроходец. Абсолютно уверена, что боялась бы львов и всего остального в том же духе.

Он весело рассмеялся:

— Змей?

— Не надо!

Не совсем понимая, что делает, она ухватилась за него; он накрыл ее ладонь своей и удержал ее, мягко смеясь.

— Хорошо, не будем начинать все сначала. Я просто дразнил вас. Но если вы будете стоять очень тихо, то услышите тишину Манитолы в это время суток — это завораживает.

Он поднял руку в жесте, призывающем к молчанию. Стрекот цикад почему-то прекратился, наступила абсолютная тишина. Она стояла рядом с ним на недавно проложенной дорожке, все еще держась за его рукав, и глядела вверх, на великолепие созвездий, сиявших над ними. Ей казалось, что она слышит голос континента — или его части, — голос, который теперь превратился в слабое, но настойчивое эхо, а когда-то таил так много ужасов для белых женщин вроде нее, что она поражалась, как они могли его вынести.

— Я… я понимаю, что вы имеете в виду, — торопливо выдохнула она через минуту. Между ними воцарилась тишина, длившаяся не меньше минуты.

В конце концов, Майкл Грейнджер ласково произнес:

— Вы дрожите! А вы ведь очень хрупкая, не так ли? Неудивительно, что вас решили не превращать в сиделку! Сиделкам иногда приходится быть суровыми. Не думаю, что вы хоть каплю суровы!

Она попыталась отнять руку, но он отказывался ее отпускать.

— Вы действительно приехали сюда из-за Колина? — вдруг спросил он. — Скажите мне правду!

К этому времени луна поднялась высоко, и они стояли, залитые ее светом, ярким, словно свет прожектора. Он мог видеть замешательство в ее глазах, когда она взглянула на него.

— Нет… Да!

— А! — воскликнул он, и она увидела, как цинично изогнулся его красивый рот. — Так, значит, вы все-таки ничуть не лучше остальных. Вам нужно было замужество ради замужества?

Она горячо потрясла головой:

— Нет!

— Тогда что вам было нужно? Я вам просто не поверю, если вы скажете мне, что когда-то были уверены в том, что любите Колина!

Он продолжал держать ее словно прикованной к себе, его пальцы прижимали ее руку, сжимаясь все крепче и крепче; в бледном свете луны ей вдруг пришло в голову, что он был необычайно безжалостным… и непреклонным.

— Ты когда-нибудь любила своего кузена?

— Я не знаю, я…

— Что ты знаешь о жизни, заброшенная возлюбленная?

Ее рот походил на нежный соблазнительный цветок несколькими дюймами ниже его подбородка. Внезапно он отпустил ее руку, обхватил ее за плечи и поцеловал. Темный силуэт его головы заслонил яркие созвездия в фиолетовом ночном небе.

— Если Колин когда-нибудь целовал тебя так, я… я никогда больше не поверю никому и ничему! — поклялся он, пока она опиралась на него, потому что земля уплыла у нее из-под ног. — Никогда! — снова заявил он.

Джульетта осторожно поднесла пальцы к губам, словно опасаясь, что они объяты огнем. Если они и не горят, то должны бы, ошеломленно и недоуменно подумала она. Ее глаза, также удивленные и потрясенные, смотрели в его, непроницаемые и загадочные. Она была изумлена тем, что он мог сохранять подобное выражение, только что произведя настоящий переворот в ее жизни и чувствах.

Насколько она могла видеть, выражение его лица было непроницаемым. Губы, которые так страстно ее целовали, были сурово сжаты. Он наблюдал, как она рассматривала свои пальцы, снова неуверенно дотронулась до губ.