И снова нежная рука провела по щеке Дзирта.

— Ты должен сделать это, — сказала эльфийка. — Для меня и для себя. И для Тарафиэля.

Дзирт кивнул. Она была права.

И они повернули и начали взбираться по тропе, рассчитывая вернуться к потайному лагерю и предпринять новую вылазку следующей ночью.

А эта ночь была полна стуком молотов и рокотом катящихся камней, шум раздавался как из Долины Хранителя, так и из-под горы — из Мифрил Халла.

Для двоих, лежащих бок о бок под звездами на холодном осеннем ветру, ночь оказалась небогатой событиями. К собственному удивлению, Дзирт не испытывал тревоги.

По крайней мере, он не беспокоился за своих друзей, поскольку мысленно был уже с ними. Он беспокоился за Инновиндиль и не раз за эту ночь поднимал голову, поглядывая на нее, давая безмолвные обеты, что вернется так скоро, как только сможет, и присоединится к ней и ее поискам.

Но их планам не суждено было осуществиться. Под ярким солнцем наступившего утра суматоха в Долине Хранителя заставила эльфов вернуться на их наблюдательный пункт. С любопытством смотрели они на длинный караван великанов, тянущийся на запад, к выходу из долины. С ними уходила и группа орков — они тянули повозки с припасами.

Помимо великанов и орков в процессии можно было разглядеть еще одно существо. Даже с такого расстояния зоркие глаза Инновиндиль различили мягко сияющую белую шкуру бедняги Зари.

— Что такое? — изумилась она. — Отступление?

Дзирт рассматривал происходящее и наблюдал за перемещениями орков, оставшихся в Долине Хранителя. Армия не собиралась уходить. Напротив, защитные барьеры и стены продолжали расти.

— Обальд не откажется от завоеванного, — сказал дроу. — Но, кажется, великанам надоела война или у них появились срочные дела где-то еще.

— В любом случае у них есть кое-что, им не принадлежащее, — заметила Инновиндиль.

— И мы вернем его, — поклялся Дзирт.

Он перевел взгляд на тропу, которая наверняка привела бы его к западным дверям Мифрил Халла, на тропу, которую он решил преодолеть, чтобы покончить с прошлым и заняться будущим.

И снова взглянул на уходящий караван, уже зная, что не ступит на свою дорожку этой ночью.

Сейчас он дворфам не нужен.

Дроу посмотрел на свою спутницу и одарил ее уверенной улыбкой — мол, все в порядке, я готов.

Он был готов вернуть Зарю.

Голова кружилась, он ослаб от голода, руки и ноги окоченели, пальцы не слушались, все тело было в ссадинах и синяках от дюжины падений во время трудного спуска с горы, но Никвиллих упрямо делал шаг за шагом и, пошатываясь, продвигался вперед. Он не был уверен, что правильно выбрал путь, — просто шагал вперед. Какая-то часть его хотела просто лечь и умереть и избавиться от боли и пустоты в желудке и мыслях.

Последние несколько дней не были милосердны к несчастному дворфу из Цитадели Фелбарр. Еда закончилось, но хотя бы воды было вдоволь. Одежда превратилась в лохмотья от частых падений — причем один раз Никвиллих прокатился кувырком футов на тридцать вниз по скалистому склону. После он почти час пролежал без чувств и к тому же остался без оружия. При падении Никвиллих потерял свой короткий меч, и, словно в насмешку, тот провалился в узкую глубокую трещину между двумя каменными плитами. Придя в сознание, дворф вернулся по своим следам и отыскал оружие, но, увы, достать клинок не сумел.

Он отыскал суковатую палку и попробовал снова пытаясь подцепить меч. Но это закончилось тем, что меч, клацнув о камень, исчез совсем в бездонном провале.

Никвиллих беспомощно пожал плечами — все равно он никогда не был искусным бойцом. Что будет, то будет. Его не слишком грела перспектива остаться безоружным на вражеской территории, когда вокруг так и кишат безобразные орки, но ничего не поделаешь.

Никвиллих из Фелбарра продолжил свой путь, стараясь двигаться на восток, хотя тропинки уводили его севернее, чем он рассчитывал.

Прошло несколько дней, и дворф шел, уже не разбирая дороги. Он снова и снова повторял «Сарбрин», но уже стал забывать, что означает это слово. Просто он был дворфом, и врожденное упрямство не позволяло ему остановиться и не трепыхаться, дожидаясь смерти. Один шаг. Потом другой. Земля стала плоской, но он не осознавал этого, он шагал ровно, хотя и не быстро. В начале своего путешествия он шел в основном по ночам, днем прячась в пещерах, но теперь ему было все равно.

Все равно. Ничто не имело значения, кроме следующего шага и слова «Сарбрин».

Но внезапно появилось что-то еще. Это принес ветер. Запах. Где-то что-то стряпали. Желудок дворфа зарычал в ответ, и Никвиллих остановился — на него вдруг снизошло осознание самого себя. Через мгновение ноги уже несли его в том направлении, откуда доносились божественные запахи.

Чувства дворфа обострились до предела, когда он увидел костер и повара с болезненно синюшной кожей, копной спутанных черных волос и сильно выступающей вперед нижней челюстью.

Ничто так не отрезвляет дворфа, как вид гоблина.

Тот, похоже, не заметил Никвиллиха. Он вращал вертел, поливая его каким-то соусом из каменной плошки.

Никвиллих облизнул потрескавшиеся губы — так аппетитно растекалась густая жидкость по сочному куску темного мяса.

Нога ягненка, определил Никвиллих и собрал в кулак все свое самообладание, чтобы не попасть впросак.

Его силы воли хватило даже на то, чтобы осмотреться по сторонам. Других гоблинов поблизости вроде как не наблюдалось, и дворф, пригнув голову, атаковал повара.

Гоблин повернулся, чтобы отставить плошку. И тут в него врезалось нечто, что сначала показалось ему взбесившимся диким кабаном. Они оба свалились в костер, опрокинув вертел и разбросав горящие поленья. Гоблин взвыл и попытался выбраться из огня, но Никвиллих обеими руками вцепился гоблину в глотку. Он бы его непременно придушил, если бы не более важное дело: окорок тоже упал в костер и уже начал подгорать. Дворф, не вставая с четверенек, рванулся к нему, оставив гоблина хныкать и извиваться в рассыпанных угольях.

Окорок не блистал чистотой, но дворфа такая мелочь не остановила. Он схватил жареную ногу и жадно вонзил в нее зубы, отрывая огромные куски мяса и проглатывая их, почти не жуя.

Через какое-то время Никвиллих сделал паузу, чтобы перевести дыхание и почувствовать вкус.

Вокруг стоял какой-то непонятный шум.

Дворф, шатаясь, встал с четверенек и побежал. Копье ударило его в плечо, но по касательной, не вонзившись. Здравый смысл подсказал бы Никвиллиху, что надо бросить мясо и бежать изо всех сил, но голод увел его далеко от здравого смысла. Прижимая окорок к груди так бережно, словно это было его единственное дитя, он бежал, виляя между валунами и деревьями.

Внезапно он выскочил из небольшой рощицы и резко затормозил. Дворф обнаружил себя на краю невысокого, но крутого песчаного обрыва. Пятьюдесятью футами ниже катила свои вечные воды широкая, сияющая река Сарбрин.

— Сарбрин, — пробормотал Никвиллих и вспомнил, какова была его цель, когда он покидал горные отроги в окрестностях Мифрил Халла. Если бы он только мог перебраться через реку!

Крик позади заставил его кинуться вниз по склону обрыва, увязая в песке и оступаясь на каждом шагу. Раз, два — и он закувыркался. Но, как бы его ни швыряло, свой драгоценный груз он не выпустил — так и катился всю дорогу, пока с шумом не шлепнулся в холодную воду.

Он с трудом выбрался обратно на берег и похромал вдоль него, уже не пытаясь бежать.

Что-то больно толкнуло его в спину, но он только взвизгнул и попробовал ускорить шаги.

Если бы только найти бревно! Он подтащил бы его к реке — будь проклята ее ледяная вода! — и поплыл бы на нем подальше от чертова берега.

Деревья впереди выглядели многообещающе, но крики за спиной становились все ближе, и Никвиллих понял, что не успеет.

Прошло еще какое-то время, пока он сообразил, что ноги перестают его слушаться и как будто онемели.