Классовое общество и в Древних Афинах, и в Древнем Риме при всех различиях имело одинаковую социальную основу: и там и здесь оно покоилось на рабстве. Рабство Энгельс считал первой формой эксплуатации, присущей античному миру[472]. Однако формы рабства и степень его распространенности, подчеркивал он, не были одинаковыми у всех народов. В античном мире, охватывающем сферу греческой и римской цивилизации, рабство составило базу преобладающего способа производства. У многих же народов оно существовало лишь в неразвитом, даже зачаточном виде.
Энгельс допускал также наличие иных, как бы промежуточных форм подчинения и эксплуатации одной части общества другой, и иных, чем обращение в рабство части населения, путей классообразования, присущих, в частности, развитию восточных народов. Как уже говорилось, он отмечал, что процесс возникновения классов мог проходить по линии обособления наиболее важных общественных функций (надзор за ирригационными работами и т.д.) и превращения осуществляющих их должностных лиц в привилегированную верхушку, господствующую над обществом. Такой характер имело, по его мнению, происхождение классовой структуры восточных деспотий (Персии, Индии и т.д.), как об этом он писал в «Анти-Дюринге», возвращаясь по существу к мысли Маркса об азиатском способе производства[473]. Эксплуатация деспотическим государством сельских общин отличалась от рабства, которое могло в данном случае существовать как побочный вид эксплуатации, главным образом в форме домашнего рабства.
Ко времени Энгельса социально-экономическая история стран Древнего Востока была изучена еще крайне слабо. Мало было известно об эпохах в истории народов Средиземноморья, предшествовавших классическому периоду Греции (Крито-микенская культура и т.д.), о древних государственных образованиях в Южной Африке и на американском континенте до вторжения европейцев. Обитателей Перу и Мексики доколониального периода Энгельс вслед за Морганом относил по уровню развития к средней ступени варварства (позднее было установлено, что они находились на более высокой стадии, на стадии перехода к классовому обществу). Поэтому об упомянутой форме эксплуатации, стадиально предшествовавшей рабству, Энгельс в то время мог говорить в значительной мере только гипотетически, как о предполагаемой переходной ступени и одном из возможных каналов классообразования. Тем не менее он не обошел вопроса о более примитивных видах порабощения, чем античное рабство и средневековое крепостничество, сделав как бы заявку на этот счет в исторической науке и завещав последующему поколению марксистов решать этот вопрос на основании более богатого материала, чем тот, которым он располагал.
Зато проблемы рабовладельческого и феодального способа производства были исследованы Энгельсом с большой тщательностью. Энгельс внес вклад не только в выяснение происхождения рабовладельческого общества, но и в разработку коренных социологических и исторических вопросов его структуры и развития[474]. Чрезвычайно глубоко подошел он к самой кардинальной проблеме рабства и рабского труда.
Еще в «Принципах коммунизма» Энгельс показал отличие рабства от наемного труда[475]. В других своих работах он отметил историческую обусловленность рабства, выяснил экономические и исторические предпосылки его появления и распространения (определенный уровень разделения труда и его производительности, позволяющий каждому работнику производить больше, чем необходимо для поддержания его жизни и т.д.). В противоположность вульгарным представлениям о рабстве только как о форме внеэкономического принуждения, Энгельс раскрыл экономические основы рабовладельческого способа производства, базирующегося, как он показал, на господстве эксплуататорского класса не только над людьми, но и над вещами, «над покупной ценой рабов, над средствами их содержания и средствами их труда»[476].
Энгельс показал прогрессивность рабовладельческого строя по сравнению с примитивными и застойными формами хозяйства первобытного общества. «Только рабство, – писал он, – сделало возможным в более крупном масштабе разделение труда между земледелием и промышленностью и таким путем создало условия для расцвета культуры древнего мира – для греческой культуры. Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и греческой науки; без рабства не было бы и Римской империи»[477].
В то же время он отметил внутреннюю противоречивость рабовладельческой формы хозяйства, сравнительно узкие пределы, в которых могло развиваться общественное производство на базе рабского труда. Рабство открывало весьма ограниченные возможности для роста производительности труда. Оно не смогло обеспечить более интенсивного ведения сельского хозяйства и ремесленного производства в соответствии с увеличивавшимися общественными потребностями, в том числе и с возросшими непроизводительными расходами на фискальные, административные и военные нужды рабовладельческого государства, как это стало остро ощущаться в поздние годы Римской империи. Низкую производительность рабского труда Энгельс рассматривал как главную причину процесса изживания античного рабства[478]. Но проявление главного противоречия рабовладельческого общества Энгельс видел не только в этом. Оно, по его мнению, приобрело не только форму антагонизма между рабами и рабовладельцами, но и нашло свое выражение в отношении всей свободной части общества к производительному труду вообще. Рабство позволило античному обществу достигнуть значительных высот цивилизации, но оно наложило на него заклятие «в виде презрения свободных к производительному труду»[479]. Это было не только моральным фактором или элементом социальной психологии, но определенным, характерным для античной истории социально-экономическим явлением, отрицательно влиявшим на развитие производительных сил и усугублявшим кризис рабовладельческой системы.
Распространение рабства и концентрация богатств в руках горстки рабовладельцев неизбежно сопровождались разорением свободных городских и сельских производителей, а в античных условиях с порожденным рабством пренебрежением к физическому труду создание новых форм производительной деятельности свободных было невозможно. Поэтому разоряемые массы превращались в паразитическую чернь – процесс, который составлял одну из черт упадка и деградации античного общества. Это общество оказалось в тупике, было обречено на гибель.
В подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу» Энгельс, указав на противоречие рабовладельческого общества – ограниченную производительность рабского труда и бесперспективность широкого развития каких-либо других форм производительного труда, – раскрыл одну из важных особенностей истории античного мира. Его внутреннее развитие, отмечал он, происходило не столько путем перехода от одной фазы к более высокой, связанного с модификацией способа производства, сколько путем смены однотипных общественных структур, воспроизводящих по сути в прежнем виде, хотя часто и в более крупных масштабах, те же производственные отношения. Происходило это главным образом посредством завоевания – «насильственного порабощения гибнущего общества другим, более сильным (Греция была покорена Македонией, а позже Римом)»[480]. Стадиальность в античной истории (переход от античной Греции к монархии Александра Македонского и эллинистическим государствам, а затем к Римской империи) носила в известном смысле характер повторяемости – в иных размерах и сравнительно на более высокой ступени – тех же социальных процессов, с тем же лежащим в их основе противоречием, свойственным рабскому труду. Все это продолжалось до того исторического момента, когда вообще исчерпалась возможность повторения этих процессов и перемещения их географических центров. Тогда наступил час окончательной гибели античного рабовладельческого общества.
