Так продолжалось четыре дня.
За всё это время меня развязывали лишь несколько раз, позволяя справить нужду. Повязку с глаз не сняли ни разу, и жестоко избивали за каждую попытку хотя бы ослабить её. Я понимал, почему они делали это: я был совершенно дезориентирован и потому не мог помышлять о побеге. К тому же если бы кто-то случайно увидел меня на обочине, где останавливалась повозка, или на дороге, то вряд ли смог бы опознать человека, чья голова обмотана грязной тряпкой.
Проклятье, они действительно хорошо всё продумали.
К концу пути я был уже совершенно измучен, настолько, что почти не осталось сил злиться. Думать мог только об одном: как хорошо, что я не сообщил Элишке заранее о своем приезде - иначе бы она уже сходила с ума. Со своими пленителями я не разговаривал даже в те нечастые минуты, когда мог это сделать, поэтому вся надежда была на то, что рано или поздно мне окажут честь знакомства с их нанимателем.
Когда с моей головы наконец сдёрнули тряпку и я, отойдя от короткой вспышки белой слепоты, увидел перед собой высокие серые стены с крепостным рвом перед ними, первым, что я испытал, было облегчение.
Глаза, отвыкшие от дневного света, невыносимо резало, и я не мог толком смотреть по сторонам, поэтому не смог сходу определить, куда именно меня привезли. Это был, без сомнения, замок, но чьё-то ли частное поместье или тюремная крепость - сказать я не мог. Мне освободили ноги и рот, оставив руки связанными, и повели сперва двором, потом коридорами, лестницами и галереями. В конце концов передо мной открыли дверь и толчком в спину заставили переступить порог.
В узком зале, освещённом тусклым светом осеннего дня, лившимся из бойниц, стоял человек, которого я и ждал, и не ждал увидеть. Разум подсказывал, что за всем этим стоит именно он, но я отказывался верить до того самого мгновения, когда он повернулся и посмотрел мне в глаза.
Ох, Этьен...
Он сменил свой мундир на льняную, довольно щёгольскую сорочку с кружевным воротом и манжетами. Бархатные бриджи по последней моде плотно облегали его длинные сильные ноги, из-за кожаного ремня с серебряной пряжкой торчала рукоятка плети. Он, как мог, уложил и пригладил волосы, протестовавшие против такого произвола и всё равно спадавшие на лоб. Рядом со мной, измученным, избитым, грязным, он казался сейчас настоящим аристократом, утончённым придворным... придворным его милости графа Агилойи, надо полагать. Какое-то время мы молча разглядывали друг друга, почти с тем же удивлением, как в тот вечер неделю назад, когда встретились случайно в сианской таверне... случайно... ах, Этьен.
- Ну, - сказал я коротко, - я жду твоих объяснений.
Он, кажется, слегка вздрогнул от звука моего голоса. Потом нетерпеливым жестом махнул рукой людям, которые меня привели. Я подавил желание оглянуться и посмотреть им вслед. Этьен подошёл ко мне, медленно, как будто нарочно сдерживая шаг, достал из ножен кинжал и перерезал верёвки на моих руках.
- Благодарю, - холодно сказал я, растирая запястья. - Но я, кажется, задал тебе вопрос.
Он сунул кинжал обратно в ножны и отошёл в сторону, всё ещё не проронив ни слова. Казалось, он избегает смотреть на меня. Я, не двигаясь с места, смотрел, как он подходит к столу, на котором стоит бутылка чёрного стекла, и разливает вино по двум бокалам.
- Садись, - не глядя на меня, негромко сказал он.
- Благодарю покорно. Постою.
- Сядь, Леон.
- И что дальше - угостишь меня запасами матерлоне из своих погребов? Этьен, что всё это значит, дьявол тебя побери?!
- Ты знаешь, что! - резко сказал он, наконец вскидывая голову и вонзая в меня взгляд - такой, что я едва не отшатнулся от него. - Я предупреждал тебя. Агилойя тебя хочет, и он запретил мне без тебя возвращаться. Прости, мне жаль, но так вышло, что мы враги.
У меня всё ещё болели глаза, терзаемые даже слабым светом, ныли затёкшие руки и ноги, саднило тело от побоев, и острая боль то и дело отдавалась в левом боку - накануне один из конвоиров врезал мне особенно сильно, и я бы не удивился, если бы, сняв рваную и грязную рубашку, обнаружил под ней огромный кровоподтёк на месте треснувшего ребра. Я чувствовал себя гадко, гаже некуда, но в этот миг мне внезапно захотелось рассмеяться. Расхохотаться ему в лицо - ему, который вырядился ко встрече со мной, словно на парад, и предлагал мне присесть и выпить с ним, как пристало старым друзьям.
- Что смешного? - хмуро спросил Этьен. - Мне правда...
- О чём ты думал? - перебил я. - Одно мне скажи: о чём ты вообще думал, делая это?
- Я приказал им не быть слишком грубыми с тобой, - превратно меня поняв, сказал он. - Если они причинили тебе вред, я...
- Нет, ну что ты, какой вред мне могли причинить люди, которым ты приказал скрутить меня и притащить к тебе. Они были сама любезность, передай им мою сердечную признательность. Что это за место?
- Замок Журдан, - ответил Этьен. Он всё так же стоял, держа бокал в руке, и исподлобья смотрел на меня, кажется, слегка растерянно. Я никак не мог согнать с лица сумасшедшую улыбку, хотя и сознавал её полную неуместность. Этьен кашлянул и добавил: - Это бывшее владение барона Камьяне. Мы захватили его прошлым летом.
- Мы - это, надо полагать, ты и твой царственный покровитель. Ради денег, так ведь? Денег, замков, земель - за это ты готов продать что и кого угодно?
- Леон, - сказал он, ставя бокал на стол, - послушай...
- Нет, это ты послушай меня. Всё, что я мог сказать тебе и твоему хозяину, я уже сказал. То, что Аугусто назвал моим "боевым взором", служит мне лишь тогда, когда я этого сам хочу. Вы не сможете заставить меня - понимаешь, Этьен?
- Я не хочу заставлять тебя, - ответил он с таким пылом, что я смолк. - Я сказал тебе ещё в Сиане. Проклятье, Леон, я просто хочу, чтобы мы снова были на одной стороне! Как когда-то давно... помнишь?
Он умолк, буравя меня взглядом. Его рука хоть и поставила бокал, но не отпустила его, сжимала стекло так, что оно могло лопнуть в любой миг. Я посмотрел на вино, колебавшееся за хрусталём.
- Этьен, неужели ты действительно думал, что, сделав меня своим пленником, сможешь этого добиться?
- Я не хотел доводить до этого! - резко сказал он, и я спокойно ответил:
- Лжёшь. Ты хотел, и ты спланировал всё это ещё до того, как приехал в Сиану. Случайная встреча в таверне, да? - я жёстко усмехнулся, когда он в замешательстве отвёл взгляд, и не дал ему времени возразить. - Ты сейчас здесь, вместе со мной, и не похоже, будто только что из седла - значит, ты приехал раньше. Я могу судить, что твои наёмники везли меня спешно. Ты не опередил бы нас, если бы выехал из Сианы следом за мной. Ты выехал раньше. Может быть, сразу после того, как ушёл из моего особняка. - Я умолк ненадолго, обдумывая свой вывод. Да, всё сходилось. - Эти люди - мастера своего дела. Не просто банда с большой дороги. В Сиане у тебя не было бы времени отыскать таких удальцов. Нет, ты дал им приказ ещё до того... До того, как случайно встретил меня в "Трёх желудях", верно, мой старый друг?
Я видел, что каждое моё слово хлещет его, будто плеть, и чувствовал злорадство от того, что по крайней мере не позволил ему сделать из меня дурака. Этой мыслью меня будто ожгло.
- Ты принимал меня за глупца, Этьен. Я и есть глупец... Ты это имел в виду, говоря, что я ничуть не переменился?
- Нет, - тихо ответил он. - Нет, не это.
- А напрасно. Я ведь поверил тебе. А ты трепался со мной, пил и жал мне руку, уже отдав приказ меня захватить...
Я умолк, чувствуя, что не могу продолжать. Гнев и злорадство ушли, уступив место горечи и ужасной усталости.
- Мне жаль, - повторил он снова.
- Мне тоже. Ты прав, мы враги, раз те, кому мы присягнули, во вражде, и с этим ничего не поделать. Но ты просчитался, Этьен, ты не убедишь меня силой сделать то, что противно моей совести. Всё это просто глупо...
- Ты помнишь Греной? - вдруг спросил он.
Я осёкся. Помню ли я Греной?.. Разве мог его забыть хоть кто-то из нас, совсем ещё зелёных мальчишек, отправленных в первый учебный бой, опасно похожий на настоящий? Он и был настоящий, но мы поняли это слишком поздно. Трое из нас погибли на том учении. Четвёртым мог стать Этьен - и стал бы, если бы я не увидел "врага", такого же мальчишку, как мы, лежащего в засаде под надёжным прикрытием зарослей бузины и целящегося в Этьена из мушкета. Это был Алонсо Пьёр, заклятый школьный враг Этьена. Для него это не было учением. Прошло десять лет, но я всё ещё помню его лицо, помню, как он холодно щурился, прижав мушкет к плечу, как подёргивалось его веко. Я помню это, несмотря на то, что в тот миг находился почти за полмили от него, на другом конце поля. Но я его увидел - красный вихрь ненависти и жажды убийства, вившийся над его головой и плечами, над пальцем, подрагивавшем у курка. Увидел, потому что на учебном поле под Греноем, где мы впервые действительно убивали, убивать взаправду не хотел никто - никто, кроме Пьёра.
