- Ты будто нарочно это делал, - тихо проговорил Этьен. - Только я начинал надеяться, только получал от тебя хоть какое-то подобие ответа - как ты тут же делал шаг назад. А я голову ломал, то ли ты издеваешься надо мной, то ли сам не понимаешь, чего хочешь. Ты думаешь, мне было легко? Я боялся, что если ты что-то заподозришь, то совсем оттолкнёшь меня, плюнешь мне в лицо, прогонишь вон, вызовешь на дуэль... с тебя станется, - он жёстко усмехнулся, припоминая мне все мои юношеские драки, которые я охотно затевал и по меньшему поводу. - Но ты как будто понимал. Ты же не мог не замечать, как я на тебя смотрел. И иногда мы касались друг друга так, что только дурак бы ничего не понял. А как мы подрались на холме, ты помнишь? А этот треклятый бал, где ты втюрился в свою треклятую бабу? И ты всё ещё будешь уверять, что ничего не видел и не понимал? Не делай из меня дурака!

- Не смей, - у меня так пересохло во рту, что выговорить эти слова я смог с трудом, едва ворочая языком. - Не смей говорить о ней так. И вообще не смей говорить о ней.

Всё это было каким-то бредом. Может, я всё ещё вишу на дыбе и брежу, и всё это - просто длинный, длинный, длинный кошмар. Этьен Эрдайра стоит передо мной и говорит, что всю жизнь, с самого детства испытывал ко мне непреходящую похоть. Господи, это же смешно. Почему я не смеюсь? Этьен, такой насмешливый, такой циничный, такой грубый...

Быть может - Этьен, маскировавший цинизмом и насмешками то, что терзало, смущало, мучило его самого?..

- Элишка-Элишка-Элишка, - передразнил он. - Только и была у тебя на уме эта щёлка. А как по мне, ничего в ней особенного нет. Видал я мордашки и посмазливее, и сиськи побольше. Но тебе просто крышу на ней сорвало. Я надеялся, это у тебя пройдёт, как всегда, но когда ты мне и в письмах стал про неё писать - думал, я просто рехнусь. Я потому и перестал отвечать тебе. Подумал тогда: ладно, чёрт с тобой, делай как знаешь. Уехал за море, нарочно не оставил адреса, чтобы ты не мог меня достать своими проклятыми письмами... думал, что забуду тебя. Почти не сомневался. И, дьявол возьми тебя, Леон, за все эти годы ни дня не было, чтобы я о тебе не вспоминал.

- Замолчи, - сказал я, прикрыв глаза ладонью. Я стоял, опираясь спиной на стену, колени у меня резко ослабли, к горлу подкатил ком.

- Не замолчу. Я слишком долго молчал. Слишком долго тебя щадил, боялся отпугнуть. Но теперь мне плевать. Слышишь ты, чёртово отродье? Плевать, что ты понимаешь и чего ты там хочешь. Я тебя получил. Это было нелегко, но я взял тебя, я тебя отымел. И ты теперь мой.

- Тварь, - сказал я, не отнимая руки от лица. - Грёбаная ты юродивая тварь, Этьен.

- А ты многим ли лучше меня? А? Или скажешь, тебе не понравилось?

Я вздрогнул всем телом и уронил руку, в изумлении уставившись на него. Неужели он действительно в это верит?!

- Перестань улыбаться! - потребовал он.

- Нет! Не перестану. Или перестану, только если ты замолчишь, - сумасшедше усмехнулся я. - Ох, Этьен, может, я и был слепцом, но ты не более зряч, чем я. Стой, где стоишь, будь любезен. Иначе я вынужден буду развеять все твои сладкие грёзы, которыми ты себя тешил, когда выебал меня бессознательного, сняв с дыбы.

Я сказал это - и разом как будто освободился. Что может быть хуже того, что я уже испытал от него? Что? Ничего. А значит, мне нечего терять.

- Мне тебя жаль, - после долгой, гнетущий паузы сказал я. - Правда жаль. Столько хлопот из-за стремления разок почесать себе хрен. Не дороговатой ли только ценой? Или ты поэтому сохранил меня жизнь и теперь пытаешься задобрить, что веришь, будто Аугусто пощадит тебя за это?

- Аугусто? - переспросил он - и вдруг улыбнулся, в первый раз с того мгновения, как вошёл. Я снова похолодел, однако повторил:

- Аугусто. Или ты воображаешь, что он оставит это просто так? Он ценит меня. Я ему нужен. Он достанет меня из-под земли...

- Нет, - расхохотался Этьен. - Не думаю, чтобы он полез так глубоко.

Он что-то знал. Проклятье, знал и не говорил мне! Будто прочтя мои мысли, Этьен лукаво улыбнулся и проговорил развязным, почти дружеским тоном:

- А что, Леон, ты бы, я думаю, не отказался получить вестей из внешнего мира?

Я сглотнул. Не отказался бы - мягко сказано. Вот только сейчас я понял, что вряд ли эти вести меня обрадуют.

- А вести нерадостные, - снова продолжил он мою мысль. - Даже напротив, горестные. Говорят, пропал без вести лейтенант Сильване из императорской охраны. Выехал из Сианы в свой замок и исчез бесследно. Полгорода поставили на уши, тайная канцелярия императора прочесала каждую пядь земли. Наконец напали на след. Оказалось, на доблестного лейтенанта по дороге напали разбойники - всем известно, они пошаливают сейчас на Болтуонской дороге. Видимо, он оказал им сопротивление, потому что, увы, они убили его. Людям императора удалось схватить одного из членов банды, и он подтвердил, что несчастного лейтенанта зарубили и зарыли где-то у обочины, на поживу волкам. Места он вспомнить не смог. Умелый палач мог бы освежить ему память, но, к несчастью, бандит не стал ждать этого и удавился в камере, повесившись на собственных портках. Такая вот грустная история, мой лейтенант.

- Ублюдок, - прошептал я, сжимая и разжимая кулаки. Я не мог отвести глаз от его лица, от его холодной, злой усмешки.

- Ничего не поделать, такое случается и с лучшими из нас. Жаль, конечно, такой доблестный офицер - и такая бесславная кончина. Одному богу ведомо, как пережила эту весть несчастная вдова. Говорят, с ней случился припадок и...

Он не договорил. Я не дал ему договорить. Страх, тоска, растерянность, отчаяние вывернулись наизнанку и обратились в одно единственное чувство: ненависть, простую и ясную. Этьен сильнее меня, но я всегда был быстрее, проворнее, ловчее его. Он не успел и шевельнуться, когда я рванулся к нему из угла, как змея, и повалил на пол, вцепившись пальцами в его горло.

Это был сладкий миг. Такой сладкий, что кроме него, я не чувствовал больше ничего - только и ощущал, что свои пальцы, вминавшиеся в его шею, только и слышал, что его хрип, только и видел, что налитые кровью глаза и беспомощно распахнутый рот. Давай, если сможешь, кричи. Если сможешь, назови её имя ещё раз. Я мёртв, меня нет, мне нечего терять, но раз уж ты решил похоронить меня заживо, я утащу тебя в могилу вместе с собой.

- ...Нет! Не сметь! Оставь его!

Я услышал крик и только тогда понял, что мои руки разжали, что пинок в едва заживший бок отшвырнул меня в сторону, что кто-то сосредоточенно и деловито избивает меня, скорчившегося на полу. Я был слишком ослеплён своей ненавистью, своей яростью, зелёным фейерверком взрывавшейся вокруг меня, чтобы заметить такую малость.

- На кровать его. И связать.

Мои руки запрокинули над головой и притянули ремнём к железному изголовью. Ноги обмотали той самой цепью, которой я был скован. Этьен оказался надо мной, мы снова были вдвоём, только вдвоём, он и я, никого больше в целом мире, который он создал для нас. Как я клял себя за то, что не сумел сохранить ту бритву и не убил его.

- Успокойся. Ну, угомонись же ты, слышишь? Сумасшедший... - говорил он быстро, хрипловато, как будто слегка испуганно. Я видел синяки на его шее, над белоснежным воротом сорочки - синяки от моих пальцев. Чуть-чуть недодавил... - Успокойся, Леон. Это бесполезно. Все считают тебя погибшим. И твой император, и твоя Элишка. Они не ждут и не ищут тебя. Никто за тобой не придёт. Теперь у тебя есть только я.

Он сказал это почти мягко, словно пытался меня утешить. Я вспомнил, как сидел на нижнем уровне подземелья совершенно один, недели напролёт, теряя человеческий облик. Да, наверное, нынешнее положение вещей должно было меня хоть отчасти утешать.

Но я бы отдал сейчас, наверное, всё, лишь бы снова вернуться в то подземелье.

Этьен выпростал мою рубашку из штанов и задрал её. Я изогнулся под ним, рыча от ярости и бессилия, рванулся так, что ремень, скручивающий запястья, едва не порвал мне кожу. "Ш-ш", - проговорил Этьен, проводя ладонью по моему перебинтованному животу. Я вырывался, но он оседлал меня, сжав коленями мои бёдра, придавив меня к кровати, и сидел так долго и терпеливо, пока я не устал сражаться и не откинулся, зажмурившись от отчаяния. Он снова это делал. Он опять сделает это со мной, и я опять ничем не смогу ему помешать. Наверное, я всё-таки чем-то это заслужил. Не может быть, чтобы весь этот позор и мука были посланы мне ни за что, просто так.