«На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».

Режим… Это значило: избавить мозг Ленина не только от постоянных перегрузок, но даже от нагрузок обыкновенных. Иными словами, обеспечить ему покой, полное отстранение от всего, что может вызвать малейшее напряжение, волнение, расстройство. Идеальное ничегонеделание, полнейшее безмыслие — вот самое лучшее лекарство для поражённого мозга Вождя.

Болезнь подстрелила Ленина влёт, и он лёг пластом.

Поверженный в постель, Вождь относился к своему страшному заболеванию, как к временному недомоганию, и настойчиво требовал новостей, докладов, документов. Без этого он попросту не мог существовать. Каждое его утро начиналось с жадного хватания свежей газеты.

Чтобы полностью оградить больного от волнений текущей политики, Орджоникидзе однажды предложил выпускать для Ленина специальный номер «Правды» в единственном экземпляре.

Забота о режиме Вождя осложнялась для Сталина неважными отношениями с заболевшим. Их разногласия обострились после поражения Красной Армии под Варшавой. Ленин горячо защищал прохвоста Троцкого и никудышного полководца Тухачевского, его любимца. Всю вину за «польскую авантюру» он возлагал на Сталина и Егорова. Неприязнь Ленина в отношении Сталина втихомолку подпитывала Крупская. После похорон Арманд она полностью завладела заболевшим мужем. Теперь, в критические дни, она не отходила от него.

Из Берлина один за другим наезжали светила медицины. Невропатолог Ферстер высказал догадку, что на организм Ленина действует оставленная в теле пуля. Приехал хирург Борхард и удалил пулю. К изумлению окружающих, положение больного стало ещё хуже. Срочно примчался профессор Крамер и уверенно установил тромбоз сосудов головного мозга.

Одну загадку никак не могли решить эти виднейшие специалисты: несмотря на постоянные удары в мозг, у Ленина не было гипертонии. Профессор Крамер, отвечая на какие-то свои невысказанные подозрения, подверг больного испытанию на сложение и умножение, после чего установил, что у него «утрачены непрофессиональные навыки». Он прописал Ленину… игру в шашки. Ленин, естественно, возмутился и заявил Крупской:

— Да они что… меня совсем уж дураком считают?

Крамер уехал, посоветовав на всякий случай обратиться к специалисту по сифилису. В палате Ленина появился профессор Кожевников. Он настоял на спинномозговой пункции. Ленин стойко перенёс мучительную процедуру. И снова загадка: реакция Вассермана была полностью отрицательной.

Всё же лечение было назначено специфическое: мышьяком и сальварсаном.

А между тем болезненное состояние Ленина оживило фракционную деятельность. В перспективе забрезжила ожесточенная борьба за «ленинский кафтан». Обитатели кремлёвских кабинетов сильно обрадовались возможности сбегаться, разбегаться, блокироваться и распадаться — словом, с головой погрузиться в интриги, создающие иллюзию активной деятельности больших политиков.

В партийном руководстве образовалось три чёткие группы, три самые настоящие фракции: Троцкого, Зиновьева и Бухарина. Генсека Сталина никто из этой троицы всерьёз не принимал. Однако все трое старались заручиться его поддержкой, понимая всю выгоду такого работоспособного и исполнительного аппаратчика в предстоящей борьбе. Сталин, как союзник, был незаменим. Тем более что Троцкого откровенно побаивались все руководители обозначившихся фракций. Что ни говори, а у председателя Реввоенсовета в руках находилась армия — самая мощная сила в республике. Никто из троицы не сомневался, что в критический момент Троцкий без малейших колебаний введёт в игру этот свой самый сильный козырь. Безжалостность его была известна.

Отчуждение, наступившее в отношениях Ленина и Сталина, было настолько резким, что бросалось окружающим в глаза. Возле постели больного теперь деятельно копошились Крупская с Марией Ильиничной, а также преданные исполнительные секретарши Володичева и Гляссер. Сталин был задет, но виду не показывал. Никакой своей вины он не знал, не ощущал. Утешением служило состояние Вождя. Ему поручили — он исполнил. Что же касается личных отношений… Он не хрупкая барышня, как-нибудь переживёт!

Словно нарочно, в эти смутные дни возникло так называемое «грузинское дело». Втянутыми оказались обитатели самых верхних этажей власти. Ленин вломился в эту историю со всей активностью, накопившейся в нём за месяцы вынужденного постельного безделья.

Самая суть этого конфликта, получившего столь неслыханную остроту, выглядела крайне неприглядно.

Свою родную Грузию Иосиф Виссарионович считал великой неудачницей Истории. На эту небольшую страну с благословенным климатом и плодородием постоянно зарились хищные соседи. Кроме этого Грузии выпало оказаться на пути несметных полчищ захватчиков из глубин Азии. Древняя история грузин написана кровью. О страданиях несчастного народа рассказывается в легендах, преданиях, песнях. Только в XIX веке, добившись покровительства России, истёрзанная Грузия избавилась, наконец, от алчных притязаний соседствующих наций.

Каково жилось Грузии под русскою опекой? Всяко! Поэтому недовольных было хоть отбавляй. Мирная жизнь будоражит мысль, побуждает национальные стремления, зовёт к активности. Плохое быстро забывается, а хорошего кажется крайне недостаточным — хотелось бы побольше. Как водится, образовались политические общества и партии, стала печататься возбудительная литература. Русская защита обернулась как бы колонизацией, захватом, оккупацией. Горячие головы подготовили вооружённое восстание, однако вмешался князь Чавчавадзе и решительно всё поломал. Он гневно напомнил соотечественникам, что нельзя за великое добро платить великой подлостью. Этот великий грузин запретил даже помышлять о братском кровопролитии.

Острота «грузинского дела» объяснялась и кавказским происхождением самого Сталина, хотя он уже давно перестал считать себя грузином и, как все искренние интернационалисты, ненавидел узколобый шовинизм, презрительно называя его местечковым.

Национальный вопрос в Закавказье всегда имел взрывной характер. В начале XX века эта гремучая смесь стала особенно опасной. В пику горластым «местечковым» националистам всё мощнее заявлял о себе и своих растущих силах пролетарский интернационализм — братская сплоченность рабочих самых разных национальностей и конфессий.

Марксизм на Кавказе был круто замешан на острейших межнациональных отношениях и представлял собой смесь Маркса с Шамилем. Недаром Закавказье делегировало как большевикам, так и меньшевикам с эсерами столь значительное количество чрезвычайно решительных людей, совершенно не признающих никаких компромиссов.

Великий Октябрь сильно раздразнил аппетиты националистов. 26 мая 1918 года в Тифлисе меньшевики провозгласили независимость Грузинской республики. Главой правительства стал Ной Жордания. Гарантами суверенитета молодого государства стали немцы. С Грузией они поступили точно так же, как и с Прибалтикой: с помощью своих штыков установили марионеточные режимы местных шовинистов. 28 мая, т. е. два дня спустя после провозглашения независимости, грузинское правительство признал германский кайзер… Год спустя немцам пришлось спешно убираться не только из Закавказья, но даже из Польши и Прибалтики: в Германии грянула собственная революция. Ной Жордания заметался: потребовались новые гаранты его зыбкой власти. Словно осиротевшая проститутка, он искал сутенёра понадёжней. На помощь пришли англичане. Они очень деятельно осваивали Закавказье. В Баку, пролетарском, чёрном от жирной нефти, они даже расстреляли весь большевистский комитет: 26 бакинских комиссаров.

Ной Жордания снова надулся спесью. Однако англичане подталкивали его к тесному союзу с армией Деникина. На свою беду туповатый Жордания не различал политических оттенков и с одинаковой ненавистью относился ко всем русским. Его главным лозунгом было: «Бей русских!»