— Невозможно? Ну, тогда хотя бы пристыдить.

— Чем и кого стыдить, Робер? Это же концепция. Образ жизни. Философия. Люди убеждены, что они живут правильно, разумно, рационально. Скажите мне, кого всколыхнет ваш репортаж о даме с чемоданом? Вы же сами себе противоречите. Если битый час никто из прохожих не сделался в вашей затее положительным героем, то такой же будет и реакция всей страны. Ведь зрители и читатели — те же самые прохожие… Вас спросят: о чем вы, месье Дюк, хотели нам поведать? Что мы себялюбивы, несердобольны, эгоистичны? Да! Но покажите нам иных! А иных, дорогой Робер, увы, нет.

Робер сидел в излюбленной позе — вытянув ноги, балансируя на двух ножках стула.

— Тогда, по-вашему, и буравить эти черствые души не следует? Пускай каменеют, леденеют и дальше?

Жан-Полю наскучил разговор. Он уже давно понял, что они спорят впустую.

— Оставим этот сюжет, Робер, до иных времен. Поговорим о другом. Нужно выручать Клода…

И Жан-Поль без эмоциональной окраски, языком полицейских протоколов поведал Роберу о злоключениях его друга.

Они долго еще сидели в кафе, потом бродили по безлюдным переулкам. Робер был подавлен, поражен событиями. Сетования на эгоизм соотечественников и показавшийся оригинальным репортаж с дамой и чемоданом выглядели детскими играми в сравнении с тем, что стряслось с Клодом.

— В Иностранный легион журналистов допускают, месье Моран?

— Даже близко не подойти. Запретная зона.

— Но у них бывают увольнения? Значит, можно к нему приехать, повидать?

— Долгая и ненужная затея. К чему? Во-первых, мы не знаем, где он. В Обани, на Корсике, в Африке? А потом — что мы ему скажем? Нужно действовать здесь.

— Он вам напишет?

— Пока нет. Расставаясь, мы не знали, как пойдут дела. Полиция могла что-то заподозрить, напасть на его след. Тогда я оказался бы под колпаком — под наблюдением. А мне это сейчас совсем ни к чему.

— Что же мог разнюхать Гаро? За что его убили?

Жан-Поль остановился перед витриной. За стеклом сияли никелем и лаком новые модели автомобилей «ситроен». Рассматривая машины, он взял Робера под руку, и со стороны казалось, будто они увлеченно обсуждают новинки автомобильного сезона.

— Не будем ставить телегу впереди лошади или, как, вероятно, говорила ваша нормандская бабушка, — десерт не подают перед жарким. Что узнал Гаро и за что с ним расправились — это на десерт. Я работаю последовательно и ясно вижу, чего хочу, — доказать, что несчастного случая не было, а было преднамеренное убийство.

Жан-Поль помолчал.

— Когда я, вернее, мы с вами это докажем — предметно и фактами, тогда само собой, автоматически отпадет и обвинение против Клода, или, как он назвался, Симона Клиньянкура, в непреднамеренном убийстве. И он сможет открыто выйти из своего убежища и обвинять сам. Я рассчитываю на вас, Робер.

— Да, месье Моран. Вы можете на меня положиться и мною располагать.

— Встретимся завтра до обеда и навестим клинику Фош.

— Полагаете, что там можно будет что-то выведать?

— Вы, я вижу, никогда не подрабатывали скандальными сенсациями, всякими уголовными историями, не правда ли, Робер?

— Признаться, нет…

— Это чувствуется. В клиниках, а особенно в морге, вы можете узнать больше, чем на Блошином рынке, где без умолку тараторят тысячи людей.

— Почему?

— Профессиональная тайна. Вот поедем завтра в клинику Фош, и вы все поймете.

— Попробую расшифровать ваш ход… Так, труп Гаро, стало быть, пробыл какое-то время в клинике Фош. Факт тривиальный.

— Труп Гаро был помещен в морг клиники Фош и находился там до погребения. Так будет правильнее, точнее.

— Вы излагаете факты, как полицейские в своих рапортах, а я говорю…

— Не будем спорить, мой друг и друг моего племянника! Дело не в том, кто как выразился, а в сути.

— Вот мы и стараемся добраться до нее.

— Доберемся.

— Давайте отправимся в клинику пораньше, месье Моран.

— Согласен. С самого утра.

— Я вас разбужу звонком, не возражаете?

— О, Робер, я просыпаюсь с петухами!

Так они и решили.

Но сбыться их планам не было суждено. Как же капризна и своенравна судьба! Сколько замыслов рушится от неожиданных виражей событий и непредвиденных обстоятельств!

В ту ночь Жан-Поль почувствовал себя плохо. Горело в груди, кололо сердце, куда-то исчез воздух — словно его выкачали из квартиры, стал пропадать пульс. Хватило сил позвонить консьержке, чтобы вызвала врача…

Очнулся утром в реанимационном отделении, где кардиологи боролись за его жизнь, снимали последствия инфаркта. Сказалось все — годы, нервный стресс из-за происшествия с племянником, которое он усилием воли воспринял с беспечной миной, чтобы его не удручать, переезды в Марсель и Париж, напряжение ума, искавшего ходы и выходы из путаницы событий. И старое сердце не выдержало, дрогнуло, надорвалось.

Из больницы Жан-Поль передал Роберу записку: «Скажите от моего имени Кристине Гаро, чтобы на порог не пускала никого из посторонних и особенно — капитана Курне. Пусть и горничную предупредит. Как это я упустил, когда был у нее!»

Прошли месяцы, прежде чем Жан-Поль и Робер смогли снова вернуться к делу Гаро, о котором в стране уже стали забывать. Жизнь приносила новые события, сенсации, происшествия, и пресса, естественно, переключалась на них.

Как только Жан-Поль оправился от недуга и стал выходить на прогулки, он сразу же предложил Роберу поехать в клинику Фош.

— Мы и так уже невосполнимо потеряли время, — сокрушался он. — Будем наверстывать.

Клиника Фош представляла собой целый медицинский городок с улицами-аллеями меж корпусов, с табличками «Хирургия», «Травматология», «Урология». В назначенный час главный врач месье Дежан принял их — любезно и корректно. Любезность, видимо, адресовалась прессе, а корректность — следователю в отставке.

— Чем могу быть полезен, уважаемые месье?

И Дежан скользнул взглядом по стенным часам — одновременно и незаметно, и напоказ.

— Мы по делу Гюстава Гаро. — И Жан-Поль положил на стол удостоверение.

— Слушаю вас.

— С того момента, как труп был обнаружен в лесу Рамбуйе, и до захоронения он находился в морге клиники.

— Очевидно. Я, признаться, не помню всех, кто гостит у нас. Но есть полная документация.

— Вот ее-то нам и нужно, месье Дежан. Я имею в виду медицинское заключение о причине смерти Гаро.

Главный врач отдал распоряжение секретарю, и через пять минут Жан-Поль держал тоненькое досье из двух страниц машинописного текста, который начинался словами: «Смерть наступила из-за несовместимых с жизнью повреждений внутренних органов, переломов костей конечностей, кровоизлияния…» Далее шло подробное описание смертельных травм и в конце — подписи врачей.

— Они здесь, я могу их видеть? — спросил Жан-Поль, ткнув пальцем в бумагу.

Дежан не понял.

— Врачи, месье Дежан, врачи, которые составили это заключение и подписались под ним, могу ли я их видеть?

Дежан взглянул на фамилии медиков и покачал головой.

— О нет, месье, ничем не могу вам помочь. Это заключение сделано не нашими врачами — оно поступило вместе с телом покойного. Наши эксперты дают свое заключение лишь в том случае, когда, извините за профессиональную терминологию, клиент прибывает без сопроводительных документов. А месье Гаро прибыл со всем необходимым.

— А кто же они, эти эксперты, выдавшие свидетельство?

— Здесь все указано: судебный эксперт такой-то, хирург, анатом… И бланк неотложной помощи города Рамбуйе. Свидетельство в порядке, месье.

— Значит, в вашей клинике повторная экспертиза не делалась, и труп никто из здешних врачей не осматривал?

— Да, месье. Иначе в досье было бы отмечено.

Жан-Поль попросил снять фотокопию этого документа, ему тут же ее сделали, и они простились с доктором Дежаном. Плутая по аллеям медицинского комплекса, Жан-Поль и Робер никак не могли отыскать морг. Встреченный санитар показал им на стоящий вдалеке ангар. Оказывается, указателя туда не было по гуманным соображениям — чтобы морально не травмировать больных, гуляющих по территории.