Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я хожу по улицам и собираю всякую словесную дрянь — авось через семь лет пригодится! Эту работу по заготовке сырья надо проделывать постоянно, по принципу восьмичасового рабочего дня, а не в минуты отдыха. Дело не во вдохновении, а в организации вдохновения.

Стихи в газету особенно трудно писать — срочные, нужно быть гибким, а главное — политически грамотным.

На вопрос: можно ли забыть рифму в трамвае? — я отвечу: да, можно — я однажды забыл у Страстной площади (ныне — Пушкинская площадь в Москве), вернулся и вспомнил.

Часто Маяковский предпосылал стихам пояснение: рассказывал предысторию стихотворения, расшифровывал отдельные имена, малоизвестные, переводил иностранные слова.

Здесь же перед чтением «Сергею Есенину» (которое не раз он объявлял: «Разговор с Сергеем Есениным») Маяковский сказал:

— Есенин — безусловно талантливый поэт, но он часто писал не то, что нам надо, и этим приносил не пользу, а вред… Вскоре после смерти Есенина в помещении Художественного театра состоялся вечер его памяти. На фоне тощей, надломившейся березки выступали с «прочувствованными» речами ораторы. Затем Собинов тоненьким голоском запел: «Ни слова, о друг мой, ни вздоха, мы будем с тобой молчаливы»… хотя молчалив был только один Есенин, а Собинов продолжал петь. Вся эта обстановка произвела на меня удручающее впечатление. Я не мог сразу откликнуться на смерть Есенина. Боль утраты остро чувствовал. Я очень ценил Есенина, повторяю, как талантливого человека, и не терял надежды, что творчество его пойдет по другому руслу.

Очень часто поэты пишут стихи, приспосабливая их к тому или иному празднику или похоронам. Не приняли в редакции — дожидаются следующего случая или, переделав названия и имена, сдают под ту или иную «дату».

После смерти Есенина появилась целая армия самоубийц. Прослушав стихотворение, я надеюсь, вы не пойдете по их стопам. Чтобы ответить сразу и на поступающие вопросы, скажу еще вот что: Есенин брал зачастую в своих стихах «раздражающим», «волнующим», формальным «дррр». Есть у него примерно такие строки:

Да, я знаю, с тобою дрругая. Но и с этой, с любимой, с дрругой, Ррасскажу я тебе, доррогая, Как недавно я звал доррогой…

Это «дрр» действует в обратную сторону. А иногда оно и раздражающе действует, и этими стихами пользуются, чтобы понравиться девушке. Я считаю, что для этого вообще не нужны стихи. Но если человек решил обязательно воспользоваться стихами, то я бы лично рекомендовал ему прибегнуть к народным частушкам, которые, с моей точки зрения, гораздо сильнее:

Дорогой и дорогая, Дорогие оба, Дорогая дорогого Довела до гроба.

После выступления, когда мы остались вдвоем в номере, он поделился со мной:

— Лишнее доказательство тому, как увлекаются этим внешним «дрр». Я неправильно цитирую Есенина, читаю строки, лишенные логического смысла, и ни один человек не обратил внимания и ни слова не сказал мне об этом.

На вечере же, о котором идет речь, Маяковский обратился к залу:

— Товарищи! Сейчас я вам прочту мое новое стихотворение «Товарищу Нетте — пароходу и человеку». Нетте — наш дипломатический курьер в Латвии. Погиб при исполнении служебных обязанностей, отстреливаясь от напавших на него контрразведчиков в поезде на латвийской территории. С ним был и другой дипкурьер ―- Махмасталь[7], отделавшийся ранением. Я хорошо знал товарища Нетте. Это был коренастый латыш с приятной улыбкой, в больших роговых очках. Я встречался с ним много раз. Приходилось ездить в одном купе за границу. Здесь, в стихотворении, встречается фамилия Якобсон Ромка[8] — ну, это наш общий знакомый. В прошлый мой приезд[9] в Ростове на улице я услышал — газетчики кричат: «Покушение на наших дипкурьеров Нетте и Махмасталя». Остолбенел. Это была моя первая встреча с Нетте, уже после его смерти. Вскоре первая боль улеглась. Я попадаю в Одессу. Пароходом направляюсь в Ялту. Когда наш пароход покидал Одесскую гавань, навстречу нам шел другой пароход, и на нем золотыми буквами, освещенными солнцем, два слова — «Теодор Нетте». Это была моя вторая встреча с Нетте, но уже не с человеком, а с пароходом.

Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор. В порт, горящий, как расплавленное лето, разворачивался и входил товарищ «Теодор Нетте».

В строке: «В коммунизм из книжки верят средне» — он, при чтении, менял «верят» на доверительное «веришь».

Второй ростовский вечер назывался: «Я и мои вещи». Ниже на афише стояло: «Отчетный разговор за 15 лет». Маяковский читал отрывки из поэм: «Облако в штанах», «Человек», «Ленин», «Война и мир», «Флейта-позвоночник», из пьесы «Мистерия-буфф» — и новые стихи. С такой программой он выступил один раз и никогда больше ее не повторял.

В Таганроге Маяковский впервые. В нетопленном зале клуба кожевников малолюдно.

— Зал наполовину пуст, будем считать, что он наполовину полон, — говорит Маяковский, — буду выступать, пока мы все не замерзнем. Возможно, произойдет обратное: я вас сумею разогреть своими стихами. А сам-то я наверное согреюсь.

И он действительно разогрел аудиторию.

— Товарищи, — прощался он со слушателями. — Я даю всем таганрожцам возможность выправить свою неловкость. Как только смогу, приеду к вам вторично. Предупредите знакомых. И чтоб в следующий раз было здесь тепло и полно.

В Новочеркасске с вокзала плетемся в гору на одноконке. Извозчик с окладистой бородой. Маяковский спрашивает его о временах белогвардейщины:

— Много у вас тут сволочей перебывало? Извозчик басит:

— Хватало.

— А какие у вас еще были знаменитости, кроме белых генералов?

Извозчик тем же тоном:

— А вот сейчас Ермак будет (и показал на памятник).

Я сказал Владимиру Владимировичу, что Новочеркасск — студенческий город, и привел некоторые цифры. Он пришел в восторг:

— Здорово! Такой маленький город — и столько студентов!

Эпиграфом к стихотворению «Голубой лампас» стали слова:

«В Новочеркасске на 60000 жителей 7000 вузовцев».

А за собором средь сора и дерьма, эдакой медной гирей, стоит казак, казак Ермак, Ермак — покоритель Сибири.

Электроглаз под стеклянной каской мигнул и потух… Конфузится! По-новому улицы Новочеркасска черны сегодня — от вузовцев.

Студенты заполнили аудиторию Донского политехнического института. После доклада поэт читал стихи. Записок столько, что ответить на все трудно. На местах — споры, с мест — вопросы. Маяковский приглашает желающих высказаться, и непременно с эстрады:

— Давайте, давайте, не стесняйтесь! Я работаю один на всех вас — помогайте!

Нашлись смельчаки. Один доказывал, что «так писать нельзя» — стихи Маяковского непонятны. Его прервал восторженный голос:

— Люблю Маяковского!

Это выкрикнул шестидесятитрехлетний профессор-химик Александр Алексеевич Киров. Он стоял у самой эстрады. Студенты настойчиво предлагали ему место, но он столь же настойчиво от него отказывался. Весь вечер он громче всех восторгался:

— Браво, Маяковский!

Четыре с половиной часа длилась эта встреча, пожалуй, рекорд, даже для Маяковского.

После вечера профессор пригласил поэта в свой рабочий кабинет. Рядом — лаборатория.

— Не могу отпустить вас, Владимир Владимирович, пока не угощу вином своего производства!

— Ну, что для меня, кавказца, выпить вина!

— А для меня тем более — собственное.

Профессор принес из подвала вино. Стаканов нет, пьем из мензурок и пробирок.

Поклонники Маяковского «унесли на память» его собственный плоский стакан, и он теперь пил тоже из мензурки, правда, стерильной.

Александр Алексеевич читал свои стихи. Пели любимые Маяковским цыганские песни, «Стеньку Разина» и даже оперные арии. Пела и жена профессора.

В гостиницу попали к шести утра. В восемь мы на вокзале, а в десять — снова в Ростове.

Еще в первый день пребывания в Ростове к Маяковскому пришли товарищи из Ленинских железнодорожных мастерских, и он пообещал у них выступить. С такой же просьбой обратились к нему комсомольцы, рабкоры, писатели. Владимир Владимирович должен был в один день (до девяти вечера) выступить три раза. И он, несмотря на вчерашнюю бессонную ночь, сдержал свое слово.

вернуться

7

В вагоне, во время перестрелки, Иоганн Махмасталь (1889-1942) был тяжело ранен. В Риге на вокзале, истекая кровью, он отказался от госпитализации, героически охраняя диппочту, заявив при этом, что не сдаст ее до тех пор, пока не явится человек, которого он лично знает. По этой причине прибывшему сюда секретарю советского посольства он почту не сдал. И только дождавшись своего знакомого тов. Шешнева (генерального консула), Махмасталь выполнил свой долг и перешел на попечение врачей.

вернуться

8

Роман Якобсон (1896-1977) ― филолог, лингвист. Работал в Гарвардском университете (США) с 30-х годов.

вернуться

9

Маяковский приехал в Ростов-на-Дону 5 февраля 1926 года. О несчастье он узнал 6 февраля. Между февралем и ноябрем и написано это стихотворение (оно датировано ― 15 июля).

6
{"b":"239806","o":1}