Съемки сцены, опять же, это было что-то. Чем ближе я подходил к тому дню, когда Споку было назначено умереть, тем больше меня одолевали дурные предчувствия. Этот эффект захватил меня совершенно врасплох. Полагаю, я мог с ним бороться, просто каждый день делая свою работу — но когда пришел Тот Самый День, он меня потряс.

Когда я вошел на съемочную площадку тем судьбоносным утром и увидел радиационную камеру, которой предстояло быть орудием Споковой смерти, я почувствовал себя приговоренным, в первый раз узревшим газовую камеру. Я был не единственным, кого задело осознание предстоящего его возлюбленному персонажу. Настроение на площадке было решительно унылым, все притихли, будто из почтения к (в скорости) мертвому.

Но я знал, что лучший способ пройти через все это — сфокусироваться на работе. Она началась с того, что Спок спускается по лестнице в пункт управления инженерной секцией «Энтерпрайза». Беглый взгляд дает вулканцу необходимую информацию — Скотти без сознания, и только экстренные меры спасут корабль и его экипаж. Без промедления Спок принимает решение и направляется к радиационной камере. Но по пути туда его останавливает доктор Маккой, который настаивает, что вулканцу нельзя входить в камеру, ведь это будет означать верную смерть. Спокойно, логично — но с несомненной бережностью — Спок отвлекает доктора, а затем отправляет его в бессознательное состояние с помощью вулканского нервно-паралитического захвата.

Это было в сценарии, и мы с Де репетировали сцену до тех пор пока не подготовились предстать перед камерами. Признаюсь, мне на самом деле не хотелось заканчивать эту сцену — потому что я знал, что будет дальше.

Но прежде, чем заработали камеры, Харви Беннет зашел на съемочную площадку. Это было совершенно в порядке вещей с его стороны, ведь он часто наблюдал за работой — но сегодня у него была весьма особенная миссия.

Он отозвал меня в сторонку и сказал:

— Леонард, я тут подумал, не стоит ли нам чего-нибудь добавить к этой сцене. Какую-нибудь нить, которую мы сможем подхватить и развить в другом фильме…

Тут мне нужно добавить, что Харви очень много работал в телевизионных сериалах и мыслил именно таким образом — он уделял внимание не только истории, которую снимали, но и тому, какие драматические возможности можно было создать или уничтожить этой историей. И в тот момент он был единственным, кто по-настоящему заботился о будущем «Звездного пути» — я прилагал все силы, чтобы справиться с настоящим, а Ник смотрел на сегодняшнюю работу с чувством, что это финал.

В этот момент в голове у меня было пусто. Мозг мой отстраненно зарегистрировал тот факт, что Харви, кажется, бросает Споку спасательный трос, но я был совершенно не в том состоянии, чтоб понять весь подтекст. Я сконцентрировался на работе, которая еще только предстояла, и стремился расправиться с ней поскорее.

— Даже не знаю, сказал я. — А что именно тебе нужно?

Харви подумал секунду.

— Нуу… ты можешь сделать слияние разумов с Маккоем?

— Да. Да, конечно.

— А что ты мог бы ему сказать? — подсказал Харви.

Я порылся в своем оцепеневшем мозгу в поисках чего-нибудь, достаточно неясного, чтобы подходить под массу возможностей, но достаточно четкого, чтобы открыть путь для нового поворота событий.

— Как насчет «Помни!»?

— Отлично! Так и сделаем!

_{^{«Помни…»}}

И, с Никова согласия, так оно и было сделано. (Тут я должен заметить, что Ник согласился неохотно — он был уверен, что гибель Спока должна быть окончательной. Ранее, борясь с тревогами «Парамаунт» о том, что аудитория может не принять смерть персонажа, Ник стоял на том, что еще как примут, если снять все как следует. У него были отличные художественные обоснования, но ранние тестовые показы были против него.)

В любом случае, Де и я сняли сцену с «Помни!», новым дополнением: Спок отвлекает Маккоя, затем бережно его обездвиживает с помощью нервно-паралитического захвата. После того, как он опускает доктора на землю, Спок снимает перчатку, прижимает кончики пальцев к лицу лежащего без сознания Маккоя и тихо говорит: «Помни…»

Как и было сказано, я и не думал о последствиях этой сцены, я всего лишь как можно старательней выполнил то, что от меня требовалось, и перешел — с растущим чувством тревоги — к последним мгновениям Спока.

И вот как они следовали — убрав с пути Скотта и Маккоя, Спок входит в камеру, убирает большую круглую крышку с пьедесталообразной конструкции и — подвергая себя смертельной дозе радиации — производит необходимую починку.

Для меня вход в камеру еще добавил подавленности, но она быстро прошла. Собственно, эти мгновения интенсивного действия прошли просто, потому что я мог сконцентрироваться на физической задаче — убрать крышку. Потянуться к яркому лучу света и дыма, созданному сухим льдом. Произвести починку. Поставить крышку на место.

Это все была физическая активность — и все мои трудности тоже были физического характера. Сюрприз, сюрприз. После короткого пребывания в камере я обнаружил, что не могу глубоко вздохнуть. Обнаружилось, что стеклянная камера с одной вращающейся дверью была весьма воздухонепроницаемой, и горящие софиты очень быстро сожгли все то небольшое количество кислорода, которое в ней было.

_{^{В безвоздушной камере}}

Так что съемочная команда протянула под одной из стеклянных стен шланг и стала накачивать внутрь сжатый воздух, но насос производил столько шума, что его приходилось выключать каждый раз, когда Билл или я подавали реплики.

А в последней сцене вполне себе был диалог — очень хорошо написанный, трогательный диалог, могу добавить. Справиться с ним, если честно, было сложнее, чем пытаться играть без кислорода.

Репетиция последней встречи Спока со своим капитаном началось с появления Кирка — «Энтерпрайз» уже в безопасности. Вызванный срочным звонком от Маккоя Кирк бросается прочь с мостика. Билл Шатнер великолепно скатился вниз по лестнице и был остановлен Маккоем и Скотти, когда попытался войти в радиационную камеру.

— Он же умрет! — протестует Кирк, и Скотт произносит свою резкую, горькую, исполненную муки реплику:

— Он уже мертв…

Мы разобрались с постановкой оставшейся сцены. Понимая, что всякие попытки спасти друга бесполезны, сраженный горем Кирк подходит к стеклянной стене и зовет своего друга-вулканца, который находится без сознания. Звук его голоса поднимает Спока, который с трудом встает на ноги и видит друга через стекло. Попутно он натыкается на стекло и отшатывается — заставляя зрителя понять, что радиация его ослепила. Во время их последнего обмена репликами Спок, слабея, сползает на пол, когда жизнь покидает его, Кирк следует за ним, сгибаясь, чтобы оставаться рядом со своим другом до самого конца.

И вот постановка закончилась.

— Великолепно! — сказал Ник. — Вот как надо! Давайте-ка разберемся с подсветкой, пока Леонарду накладывают радиационный ожог.

В гримерной было тихо, пока грим, изображающий радиационный ожог медленно, методично накладывали на мое лицо — или, скорее, на лицо Спока. Что думал вулканец о том, что вот-вот должно было произойти? Уверен, он чувствовал, что самопожертвование для него было единственно логичным выходом — но Леонард Нимой чувствовал себя совершенно по-другому. Я наблюдал за трансформацией в зеркале с чувством обреченности, даже горя по поводу того, что должно было случиться. Я провел много лет в образе этого персонажа, и испытывал к нему большое уважение, восхищение — и да, даже любовь.

А теперь я приговаривал его к смерти.

Было ли тут что-то хорошее? Разумеется. В плюс шло то, что сценарий и эта конкретная сцены были крепко сцеплены. В истории была честность — простого выхода не было. Все персонажи были выстроены так, чтобы внести свой вклад в создание трагедии. Проще говоря, это была чертовски хорошая драма, и я это знал.