Не только в геологии бывает так. Мечтают люди о море- о штормах, рифах, айсбергах, твердят с упоением экзотические названия: Курия-Мурия, Тонга-Тонга, Андеворандо. С трепетом вступает мечтатель на священную палубу и получает первое; задание: «Держи ведро, держи швабру, драй палубу так, чтобы блестела».

Бог тебе и Курия-Мурия!

По-разному воспринимают новички это первое испытание. Иной поворчит-поворчит, но зубы стиснет, скажет себе: «Ничего не поделаешь. Видимо, айсберги и кокосы еще нужно заработать. Если путь к ним лежит через швабру, пройдем и через швабру». Иной, слабенький, еще себя будет обвинять: «Вот какой я неженка, мне даже палубу трудно помыть! Буду тянуться, стараться, чтобы с корабля не списали». А третий, может быть самый сильный и здоровый, возвысит голос: «С какой стати мне швабру суют? Я моряк, приехал покорять бури. Подайте сюда штормягу в десять баллов, я себя покажу».

Нет, не покажет он себя. В шторм еще труднее.

Всю жизнь Елена считала себя человеком высшей категории. Училась лучше всех и без труда, учителя хвалили ее за светлый ум, она успешно занималась спортом, имела призы и грамоты. Ни минуты не сомневалась она, что сможет идти в экспедицию. Если будет трудно, Виктор поможет, на то он и мальчишка. Елена была красива, со школьной скамьи окружена восхищением, лестью влюбленных. Невольно у нее сложилось убеждение, что все обязаны стелить ей под ноги ковровые дорожки. Убеждение это не было сознательным. Если бы Елену спросили: «Кто тебе обязан? За что?» — она ответила бы со смешком: «Никто, конечно. Просто я молодая и должна погулять в свое удовольствие. Когда состарюсь, буду серьезнее».

И на практику Елена поехала с тем же чувством: экспедиция организуется для ее удовольствия. Будут красивые виды, вечера у костра, букеты полевых цветов, купанье в озерах. Будет возможность мир посмотреть и себя показать: показать, как она остроумна, какие у нее блестящие глаза, как хорошо она играет у сетки и как идет ей купальный костюм. И вот — ни букетов, ни купаний, ни сетки. Пустыня, зной, жесткое расписание, ночные переходы, дневные съемки, и постоянные окрики придирчивого начальника:

— Кравченко, почему не выдаете продукты?

— Кравченко, где вчерашние записи?

— Кравченко, почему отстаете?

— Все я да я,- жаловалась Елена.- Ну что он придирается ко мне? Честное слово, я даже думаю, что это такой способ ухаживания. Как у школьников младших классов: дернул за косу, значит нравишься.

И Виктор терзался, вопрошая себя: «Должен ли я вмешаться?- А если вмешаться, чью сторону принять?»

Но решающий разговор произошел без его участия. Виктор возился с верблюдами, а Сошин с Еленой сидели у костра в полусотне метров от него. В стеклянной тишине пустыни и за километр был бы слышен ночной разговор.

С чего он начался, Виктор не разобрал. Потом Елена возвысила голос:

— Вы не имеете права. Есть же предел человеческой выносливости.

— Вам трудно? — спросил Сошин.

— Всем трудно. Но другие боятся сказать вслух.

— Разве я такой страшный?

— Вы не страшный. Вы равнодушный. Не думаете о людях.

Сошин усмехнулся:

— Вы понимаете так? Нет, моя вина в другом. Следовало договариваться на берегу, до отплытия. Но мне как-то не пришло в голову, что студентка захочет работать в полсилы.Я сам хочу в полторы, в две с половиной силы. Я вынужден. Вы девушка самостоятельная, рассудите сами, как нам следует работать?

Елена молчала.

— Вы знаете,- продолжал Сошин,- что поход наш испытательный, идем мы с новым прибором, занимаемся небывалым просвечиванием, создаем новую методику. Вы не умеете работать с «цветком», и я в сущности не умею. Идем, работаем и учимся. У нас двойная нагрузка. Но может быть, вы не хотите участвовать в создании новой методики?

— Хочу,- сказала Елена.- Но всему надо знать меру,

— Продолжим рассуждение. Есть у нас прибор, просвечивающий землю. Как вы думаете, где он полезнее: в горах или на равнине?

— Конечно, на равнине,- сказала Елена.- В горах разломы, сдвиги, сбросы. Там глубинные пласты приподняты, обнажены, и без просвечивания можно разобраться.

— А между прочим, не все так рассуждают. Товарищ Сысоев — вы видели его в первый день- считает, что надо начинать с предгорий, с городских окраин Кошабада. Сысоев говорит: «Все, что мы найдем возле города, полезно». Он говорит еще: «Не надо идти наобум.В науке нужна последовательность: сначала окрестности города, потом шоссе, кишлаки, сады, дачи… Хотите, я отправлю вас к Сысоеву? Никаких верблюдов и никаких палаток. Будете жить в гостинице, на работу ездить в автобусе, по воскресеньям посещать дамскую парикмахерскую?

В голосе Елены послышалось возмущение:

— За кого вы меня принимаете?Я же будущий геолог. Я не мечтаю о гостинице.

— Значит, предпочитаете пустыню?

— Конечно. Тут океан открытий, а возле города так… уточнения.

— А в каком месте пустыни стоящие открытия?

— Откуда же я знаю, Юрий Сергеевич?

— Ага, вы не знаете, и я не знаю. Сысоеву втрое легче: он взялся снимать окрестности и съемку сделает наверняка. Мы уверяем, что в пустыне больше интересного, но интересное еще надо найти. Он снимает с первого дня, а мы не нашли еще объекта. Надо нам торопиться?

— Конечно, надо, но…

— А вы с кем согласны, со мной или с Сысоевым?

— Я за вас, Юрий Сергеевич, но…

— А теперь возьмите карту и сами проложите маршрут. Июнь и июль на поиски объекта, август- на подробную съемку. Сколько мы должны проходить в сутки?

Елена молчала, смущенная.

— Можете не отвечать, Кравченко,- продолжал Сошин.- Можете думать ночь и день до субботнего вертолета. В субботу нам привезут бензин, и, если хотите, я отправлю вас к Сысоеву. Подумайте, вы на распутье. Какую жизнь выбираете: легкую и скучную, или интересную и трудную?

— Трудную,- вздохнула Елена.

— Тогда учитесь трудиться,ломайте свой характер.Девушка вы способная, даже талантливая, но со временем трудолюбивые обгонят вас, оставят далеко позади.

Последовало долгое молчание.

— Юрий Сергеевич, я докажу. Испытайте меня, дайте трудное задание, самое-самое трудное, какое и Гале не дадите.

Сошин усмехнулся:

— Хотите легко отделаться, Кравченко. Думаете- раз поднатужиться и гордиться собой все лето. Я вам дам трудное, почти непосильное задание: два месяца выполнять все мои распоряжения и ни разу не возразить,не пожаловаться, не заворчать, Пойдет?. Сможете?

Жара.

На пустом, блестящем, утомительно синем небе висит беспощадное солнце.

Раскаленная почва обжигает ступни.Термометр, засунутый в песок, показывает плюс семьдесят.

Заяц, выскочивший из тени, обжигает лапы. Ящерица, привязанная на солнцепеке, умирает от теплового удара. Прячутся ящерицы, прячутся змеи, тушканчики и пауки. Только верблюды мерят песок огнеупорными пятками, да шагают за верблюдами неуемные люди.

Они идут по пустыне песчаной,где ветер громоздит сыпучие волны, украшенные кружевной рябью, идут с гребня в низину, из низины на гребень. Лезут, увязая в песке по колено, чтобы увидеть еще один гребень, сотни гребней, застывший песчаный океан.

Идут по пустыне глинистой, гладкой-гладкой, как стол, с мелкими трещинами от жары. Издалека она похожа на паркет, вблизи — на губы, потрескавшиеся от жажды. Эта пустыня- самая безжизненная, потому что глина не умеет пить- впитывать воду, позволяет ей стекать. Но зато здесь устраивают колодцы, собирающие воду редких дождей.

Идут по пустыне каменистой, мимо уступов и утесов, похожих на крепости, на бастионы, на клыки, на гребенки; шагают по скрипучему щебню, по плоским обломкам, по скалам, раздробленным солнцем, превращенным в каменный мусор.

Идут пустыней соленой, окаймленной ярко-красной травой. Издалека солончаки похожи на озера, манят обманчивым блеском. Когда-то здесь и были озера, а теперь осталась только соль, белой пудрой вздымающаяся из-под ног.