Но вот наконец и настал тот первый торжественный, как говорили тогда в официальных докладах, жизнеопределяющий момент. Леха сел на водительское место и включил тумблеры зажигания двигателей. За его спиной затаенно посапывал Рахимов. Поочередно Леха нажал на кнопки стартеров, сперва левого, а потом правого двигателя. Они услышали сначала стрекот стартеров по маховикам, чихи в карбюраторах, а затем мерный рокот работающих моторов. К восхищению членов экипажа оба движка работали устойчиво, показывая сносное давление масла в датчиках на приборном щитке.

— Ты смотри! — радостно воскликнул Леха.

— Куда?!

— Никуда! Просто смотри и радуйся! Значит, поедем! Коробки передач, сцепления и одну раздатку заменим и как попрем с тобой на гвардейской технике! Аж рубахи от ветра заворачиваться будут! Лишь бы успеть с ремонтом.

— Рахимову спать не надо! Есть не надо! Давай дальше работать, командир! — Он горячо рассуждал за спиной, постукивая кулаком по сиденью стрелка.

— Не-е-ет, — Леха потянулся. — Ты, стахановец, можешь, конечно, и не жрать, и не спать, а я с удовольствием поем и подремлю. — Он глянул на часы. — Два часа ночи уже, а то днем работать не сможем. Пошли жрать — и отбой! — Он выключил внутреннее освещение и переноску.

Через три часа их разбудил дневальный.

Леха уже сидел на броне и курил, когда Рахимов шел к бэтээру от своей палатки, хромая сильнее прежнего.

— Болит нога? — спросил Леха.

Рахимов кивнул:

— Мала-мала болит.

— Ну, залезай сюда, покури пока, Шурик. А где ты ногу повредил?

— А-а-а-а, — усаживаясь рядом с Лехой на броню, зевая, сказал Рахимов. — Хотел птичка наловить! С крыши плохо упал, нога плохо повернул.

— Каких птичек?

— Голуби. Мясо голубиный жарить хотел.

— Тебя чего, не кормили? Чем тебе голубь мира, святая пролетарская птичка, помешал?! Чего в нем жрать-то, в костлявом?

— У нас в части жи-и-и-и-рные голуби на крыша жили, как фазан.

— Не пролетарские, значит? Жирные?

— Жи-и-и-ирные! О! — Рахимов развел ладони. — Они на штабе жили. Их замполит кормил. Хороший птичка! — Он зацокал языком. — Болшой! Я сетка плел, ночью лез. Сетка кидал. Крыша скользкий был, упал.

— А потом очнулся — гипс?! Да?

— Нет. Очнулся — старшина. Говорил, что я болшой чурка! Что от сильно тупой обезьяна произошел! Надо, говорил, не сетка кидать, а рогатка метко стрелять!

— Точно! — Леха затрясся от смеха. — Его обезьяна поумней твоей была! Развитая макака, смекалистая! Это она ему, видать, подсказала взрывпакет на прочность испытать! Ладно, бросай курить, пошли трудиться! — И они снова скрылись в люках.

Днем к ним наведался оружейник — сержант-сверхсрочник со склада артвооружения. Он сначала разобрал, почистил пулеметы, а затем выставил на некотором расстоянии от бэтээра небольшие фанерные щитки с закрепленными на них метками и мишенями и занялся выверкой пулеметного прицела. Оружейник вращал башню, что-то подкручивал, переставлял метки, снова подкручивал и вращал башню, сетуя на потускневшее от времени и поцарапанное защитное стекло на амбразуре прицела. Наконец он отложил в сторону свои инструменты.

— Готово, — доложил он. — По-холодному пристрелял. Надо бы, конечно, на всякий случай проверить, как положено, кучность боя, но вам, я вижу, сейчас не до этого?

— Точно, — кряхтя от напряжения, подтвердил Леха, ставивший на место корзину сцепления.

— Ну, не беда, — глядя в прицел, сказал оружейник. — Погрешность при стрельбе если и будет, то минимальная. Не промахнетесь. Кому работу передать?

Леха на время отвлекся и посмотрел на Рахимова.

— Шурик, ты из таких пулеметов когда-нибудь стрелял?

Рахимов отрицательно покачал головой:

— Автомат стрелял немного.

— Не горюй, это не труднее, чем хлопок на комбайне косить, — сказал Леха. — Принимай агрегаты! Назначаю тебя главным директором пулеметной точки! Остальные бойцы все при своих машинах, так что мы с тобой вдвоем в этом, — он постучал гаечным ключом по броне, — заведении ехать будем. Между прочим, в гвардейском, не забывай этого никогда!

Оружейник посмеялся и, уступая место на сиденье башенного стрелка Рахимову, сказал:

— Садись, братан, осваиваться будем!

Рахимов деловито уселся на сиденье башенного стрелка.

— Говорю сразу, — в назидательном тоне начал оружейник, — как и все русское оружие, эти пулеметы являются проявлением гения русской оружейной мысли! Ты меня понял?!

Рахимов кивнул. Он кивал так глубоко и убедительно, что и без слов были ясны его способности схватывать все на лету.

Оружейник щелкнул пальцами и продолжил, четко и медленно выговаривая каждую фразу, как учитель в начальной школе:

— Пулеметы просты в стрельбе и неприхотливы в обращении! Проще говоря, стрелять будут в любом случае, если, конечно, в них специально не насрать! — Он слегка хохотнул, но затем смолк и серьезно добавил: — Хотя все же думаю, что и сраные, — он на секунду замолк, вероятно, осмысливая свое предположение, — работать будут. Но кайф от стрельбы, скорее всего, будет уже не тот! — Он опять хохотнул. — Ладно, братан, лирику в сторону! Теперь смотри в прицел! — начал он подробный курс обучения. — Видишь, там две шкалы? Левая шкала — под крупнокалиберный пулемет КПВТ калибром 14,5 миллиметра, а правая — под курсовой ПКТ, калибром 7,62. Усвоил?

Рахимов кивнул, оружейник щелкнул пальцами, как бы подтверждая окончание данного этапа обучения.

— Стреляют они от электроспусков — вот этих двух кнопок на поворотной рукояти башни. Какая для какого, догадался?

Рахимов кивнул и пояснил:

— Левый — для болшой, правый — для маленький!

— Хорошо! — щелкнул оружейник. — Продолжаем! В случае выхода из строя аккумуляторов электроспуски работать перестанут, но можно будет стрелять от механических приводов, — он показал рукой рычаги на каждом из пулеметов и, сделав паузу, продолжил: — Единственный недостаток крупнокалиберного пулемета — это возможность перекоса патрона в патроннике в случае медленного отвода затворной рамы назад. Но чтобы не случилось перекоса, затвор должен при взведении отходить быстро! Это делается тросиком с большим и резким усилием. — Он оценивающе посмотрел на маленького ростом и легковесного Рахимова. — Вот этот случай как раз для тебя, братан. Ты видал, как петух курицу топчет?!

Рахимов кивнул и заулыбался:

— Видал! Сильно топчет!

— Правильно! Поэтому у него и патрон в перекос не уходит! Вот так же сильно, безжалостно и с полной самоотдачей ты должен дергать за этот трос! Понял?!

— Ага, ага! — смеялся Рахимов.

— Ну, тогда дергай!

Оружейник еще долго рассказывал правила эксплуатации и стрельбы из башенных пулеметов и тренировал Рахимова, заставляя его многократно изменять установки прицела и выбирать, каким пулеметом какую цель поражать с учетом изменяющихся условий стрельбы.

Наконец он щелкнул пальцами и заключил:

— Ну все, кажись, снайпер готов! Ты понял, — он весело стукнул Рахимова ладонью по спине, — что пулемет — залог здоровья?!

Рахимов, взмокший от интенсивной учебы, стирал шапкой пот с лица и только кивал в ответ.

Пожелав трудягам-гвардейцам удачи, оружейник собрал свои инструменты и ушел, а Рахимов снова пополз на четвереньках по масляным пятнам в моторный отсек, где все это время, не останавливаясь на перекур, работал Леха.

Через сутки, смертельно уставшие, с поцарапанными, ноющими от постоянного напряжения руками и разламывающимися поясницами, они упали под утро на жесткие лавки для пехоты и уснули, уткнувшись носами в шапки, съежившись и поджав от холода ноги среди разбросанных гаечных ключей и грязной промасленной ветоши.

Вся полковая техника, в том числе и машины ремроты, уже вытянулась в колонну. Полк ждал приказа на начало движения. Палаточный городок, еще вчера наполненный звуками и жизнью, был полностью разобран. О его недавнем существовании напоминали лишь прямоугольной формы площадки да тропинки, протоптанные на песке солдатскими сапогами.