2 октября 2002 года Биляна Плавшич объявила о том, что признает себя виновной. Мы получили фантастическую возможность. Трибунал обвинял Плавшич в геноциде, преступлениях против человечности и военных преступлениях. Она была ближайшей соратницей Радована Караджича и Момчило Крайишника. Ей было позволено сидеть в присутствии Слободана Милошевича. Она участвовала в совещаниях по разделу Боснии и Герцеговины и в этнической чистке значительной части территории страны. Она была свидетелем общения Караджича и Младича. Биляна Плавшич могла знать все о связях Милошевича с политическим и военным руководством боснийских сербов. Я хотела, чтобы она стала ключевым свидетелем против Милошевича, Караджича, Крайишника и других обвиняемых лидеров Сербии и боснийских сербов.

Впервые Плавшич обратилась к нам в Белграде, в конце 2001 года. Она сказала, что узнала о тайных обвинениях против нее и готова сдаться добровольно. Я встречалась с ней вскоре после того, как она прибыла в Гаагу. Мы сидели в моем кабинете и курили. Я помню, как протянула ей пачку своих американских сигарет, полагая, что в голландской тюрьме ей нелегко достать настоящие «Мальборо». Такой жест мог внушить доверие. Биляна пыталась разговаривать со мной, как женщина с женщиной. В своей прямой твидовой юбке она напоминала истинную британскую леди. Она сообщила, что является доктором биологии, и попыталась обосновать превосходство сербского народа. Эти откровения были тошнотворными, и я закончила наш разговор. Мне захотелось добиться для этой женщины пожизненного заключения.

После того как Плавшич провела в заключении несколько месяцев, мы с удивлением узнали от ее адвокатов, что она готова признать себя виновной, но только не в геноциде. Два прекрасных прокурора, Алан Тигер и Марк Хармон, обсудили все условия, и я согласилась с ними. Мы исключили обвинение в геноциде из обвинительного заключения, а Плавшич признала все остальные факты. Моя главная ошибка заключалась в том, что я не заставила ее подписать обязательство свидетельствовать против других обвиняемых. Мы обо всем договорились на словах и были обмануты. Я думала, что мне удалось установить с Плавшич личный контакт. Наши отношения, несмотря на весь бред о расовом превосходстве, казались мне настолько сердечными, что я решила довериться обвиняемой. Я снова совершила ошибку. Во время заседания Биляна Плавшич поднялась и зачитала обращение к суду, полное признаний собственной вины, но исключительно общего характера. Никаких важных деталей она не сообщила. Я слушала ее с ужасом, понимая, что она не сказала ничего важного. Прокурор потребовал приговорить ее к 25 годам заключения, судебная палата приговорила ее к 11 годам, и она подала апелляцию.

Позже прокурорская служба вызвала Плавшич в качестве свидетеля обвинения против Момчило Крайишника, третьего по значимости после Радована Караджича и Ратко Младича человека на контролируемых сербами территориях Боснии. Она отказалась. Дермот Грум настаивал на том, чтобы принудить ее давать показания против Милошевича. Я отправила Грума и Равного следователя по Боснии Берни О'Доннела в Швецию, где Плавшич отбывала наказание. Она заявила, что ничего не знает о преступлениях и стала жертвой обстоятельств, и признала свою моральную, но не юридическую ответственность за преступления, совершенные сербами в Боснии и Герцеговине. Впоследствии я добилась перевода Плавшич в Гаагу и допросила ее в своем кабинете в присутствии Дермота Грума. Но на этот раз она отказалась даже от тех заявлений, которые сделала, признавая себя виновной, и начала заявлять о полной своей невиновности. Я заметила, что адвокат оказал ей плохую услугу, посоветовав признать свою вину. Я считала, что она нарушила условия соглашения, и сказала своим сотрудникам: «Мы должны передать судебной палате все то, что говорит нам госпожа Плавшич. Давайте направим в суд запрос о возобновлении дела Биляны Плавшич…» Старшие прокуроры заявили, что это невозможно. Что сделано, то сделано.

«Нет, нет, нет, — возразила я. — Составляйте запрос». Я направила его президенту трибунала, но он вернул документ, заявив, что решение этого вопроса не входит в его юрисдикцию. Тогда я передала запрос судебной палате, которая признала Биляну Плавшич виновной. Ответа я ожидаю до сих пор.

21 октября 2002 года, накануне поездки в Нью-Йорк и выступления перед Советом безопасности ООН, я вернулась в Белград, чтобы в очередной раз потребовать от федеральных и сербских властей полного сотрудничества с трибуналом. Министр иностранных дел и руководитель комитета по сотрудничеству Горан Свиланович оспаривал мои утверждения о том, что его правительство ничего не делает для трибунала. Список проблем до боли напоминал тот, что я уже привозила в Белград в прошлый раз. Мы снова требовали ареста скрывающихся обвиняемых, жаловались на противодействие со стороны югославской армии, на ограничение доступа к свидетелям, в том числе к Зорану Лиличу на угрозы в адрес свидетелей и недопустимые по тону выступления местных политиков, пытающихся добиться популярности. (Коштуница даже заявил, что его страна слишком активно сотрудничает с трибуналом!)

«У меня складывается впечатление, что позиция Коштуницы очень близка к позиции Милошевича, и что стремление к сотрудничеству неуклонно угасает», — сказала я. Когда руководитель следствия Патрик Лопес-Террес вручал сербам копии новых обвинительных заключений и ордеров на арест тех, кого обвиняли в убийствах в Сребренице, на лицах чиновников застыло изумление. Мы требовали арестовать Любишу Беару, Вуядина Поповича, Любомира Боровчанина и Драго Николича. И как же, думала я, югославские власти по противоречивой 39-й статье закона о сотрудничестве смогут отказать в аресте обвиняемых, руки которых по локоть в крови? Я сообщила властям, что мы получили информацию об уничтожении разыскиваемых нами документов.

Свиланович решил меня предостеречь. Он сказал, что, если я сообщу Совету безопасности ООН об отказе Югославии от сотрудничества, это не принесет никакой пользы. Югославское правительство обратится в Совет безопасности со своей версией развития событий. Свиланович заверил меня в том, что Коштуница не имеет никакого отношения к тому, что мы до сих пор не получили разрешения на выступление Зорана Лилича в качестве свидетеля по делу Милошевича. Югославский министр продолжал заявлять, что с арестом обвиняемых нет никаких политических проблем.

К тому времени у нас было уже 24 обвиняемых, продолжающихся скрываться. Югославские власти имели на четыре обвинительных заключения больше, чем у них было, когда наш самолет приземлился. Нам сообщили, что арест обвиняемых осложняется лишь их поисками. Некоторые из них находятся за пределами Сербии, кто-то — в Черногории, а кто-то — в Казахстане и других советских республиках. Разумеется, никто не знает о местонахождении Караджича и Младича. Наши следователи могут посетить бывшую штаб-квартиру «красных беретов», полувоенной организации, созданной Милошевичем в рамках органов госбезопасности Сербии. Нам сказали, что мы не получим прямого доступа к архивам госбезопасности. Из-за планов резкого сокращения численности аппарата, многие очень недовольны этим. В конце концов, мы узнали, что никакой информации о расследовании массовых захоронений в Батайнице нет.

Выступая перед Советом безопасности ООН с резкой критикой в адрес югославских властей, я не испытывала никаких угрызений совести. 30 октября я в третий раз выступала в ООН и жаловалась на то же самое. Меня беспокоило, что члены совета уже устали от моих жалоб. У них появилось нечто вроде «трибунальной усталости». Я была уверена в том, что, если из-за этого давление на Белград ослабеет, то уклончивая стратегия югославских властей восторжествует, и жертвы Боснии и Герцеговины, Хорватии и Косово могут не рассчитывать на правосудие.

[Федеративная Республика Югославия] не демонстрирует ни малейшего желания отвечать на какие-либо запросы, связанные с югославской армией, — сказала я. — Обвиняемые военные остаются на свободе. Зловещие фигуры, подобные Ратко Младичу, пользуются защитой. Вы, несомненно слышали и будете слышать заверения в том, что Ратко Младич находится не в [Федеративной Республике Югославия]. Постоянно отрицая, что Младич живет в Сербии, в частных беседах государственные чиновники признают, что он находился в Сербии «вплоть до недавнего времени»… Мы уже наслушались достаточно. По моей просьбе президент Жорда формально уведомил Совет о нежелании [Федеративной Республики Югославия] выполнять свои обязательства по уставу трибунала.