Из столицы Феццана — Мурзука — Хорнеман направился в Триполи, чтобы доложить английскому консулу о результатах путешествия и прежде всего о своих деловых наблюдениях, которыми «Африканская ассоциация» интересовалась более всего.
Муса бен-Юсуф, как именовал себя наш хильдесгеймец, стал осторожнее. После занятия Каира французами разоблачение христианина в Северной Африке было бы для того равносильно смертному приговору. Поэтому, прежде чем начать свое новое путешествие, Хорнеман заклинал консула не начинать никаких поисков, разве только в том случае, если в течение трех лет он ничего не даст о себе знать; любые запросы неминуемо вызвали бы подозрение мусульман. Сначала англичанин не соглашался дать такое обещание. Но в конце концов признал, что так, пожалуй, будет лучше. Этот разговор происходил в декабре 1799 года.
…Три условленных года миновали, а Хорнеман не вернулся. За это время Наполеон прошел всю Европу, на полях сражения люди гибли тысячами. Так чего же стоила жизнь одиночки, затерявшегося где-то в далекой, незнакомой Африке! Только через 20 лет Лондонское географическое общество начало систематические поиски. Выяснилось, что Хорнеман, пройдя торговые города Кацину и Сокото, пробился до среднего течения Нигера и был, возможно, первым белым, увидевшим город Тимбукту, сказочную «царицу Сахары». Быть может, он даже добрался до озера Чад, но все эти сведения основывались лишь на показаниях туземцев, которые, как ни странно, а все еще по истечении такого долгого времени помнили удивительного светлокожего Муса бен-Юсуфа. Сам же исследователь не оставил после себя ни следа, ни строчки, которые могли бы пролить свет на его судьбу.
После этого на целых 20 лет исследование Африки почти совершенно заглохло, и только в 1822 году в путь отправились англичане Клаппертои, Аудни и Денхем[331], первыми заглянувшие в магометанский Судан.
Денхем и Аудни направились к озеру Чад, Клаппертои же попытался разведать течение Нигера. Спустившись из Сокото вниз по течению, он увидел то, о чем Мунго Парк мог только догадываться, а именно: Нигер течет на юг!
Следующая экспедиция, предпринятая Клаппертоном в 1825 году вверх по течению от устья Нигера (Невольничий берег Гвинейского залива) до Сокото, окончательно удостоверила, что река, текущая у Тимбукту на восток, изливает свои воды в Гвинейский залив. Таким образом, тайна Нигера была окончательно разгадана. Но Клаппертои погиб в Сокото от лихорадки. Известие о его триумфе доставил в Лондон сопровождавший его молодой слуга Ричард Лендер[332] — единственный из европейцев оставшийся в живых; позже Лендер исследовал верхнее течение Нигера.
Клаппертон, Денхем и Аудни на собственном опыте испытали, что европейцев в Африке подстерегают тысячи опасностей. В 1828 году, через шесть лет после того, как они впервые ступили на ее землю, никого из них уже не было в живых.
И все же недостатка в людях, готовых вновь начать борьбу, не было. Но среди них выделялся один, кого, пожалуй, можно было назвать одержимым самым настоящим африканским амоком[333], — француз Рене Кайе. Он вырос в маленькой деревне в департаменте Дё-Севр среди людей, у которых при слове «Африка» пробегал холодок по спине. Но именно Африка стала страстной мечтой Рене. Он вбил себе в голову, что непременно увидит когда-нибудь таинственную «царицу пустыни» Тимбукту. Впервые он попал в Африку в 1816 году в возрасте всего 17 лет. Он приехал на грузовом судне «Луара», перевозившем переселенцев в Сенегамбию[334]. Здесь он узнал, что англичане снаряжают экспедицию внутрь страны под начальством майора Грея. Кайе отправился туда. Придерживаясь морского берега, он прошел пешком по раскаленному песку 300 километров, прежде чем его взял на борт пароход, направляющийся в Горе. Но здесь ему сказали, что до Сьерра-Леоне, исходного пункта экспедиции Грея, ему придется идти еще несколько недель. Заболев в результате такого отчаянного марша лихорадкой, Рене возвратился на родину. Значит, он отказался от своего сумасшедшего плана? Ничего подобного! Едва оправившись, он нарисовал жителям деревни «свою» Африку такими яркими красками, что те согласились помочь ему. И вот с жалкими 300 франками в кармане Рене опять отправился в путь. На этот раз ему больше посчастливилось. В Сен-Луи на реке Сенегал ему удалось на собственный риск и страх примкнуть к вспомогательному каравану Грея. Колонна двигалась на лошадях, а Рене высунув язык бежал сзади. И все же он охотнее дал бы разорвать себя на куски, нежели согласиться упустить такую оказию. Сумасшедший? Нет. Просто фанатически одержимый человек, незнающий на избранном пути никаких преград. Колонна разыскала Грея, захваченного одним из негритянских племен, и выкупила его из плена, после чего отряд, однако, счел за благоразумное укрыться во французском форту. Кайе, заболев лихорадкой, остался один. Наступила пора дождей, все превратилось в топь, а ручьи стали бурными реками. В такой обстановке молодой француз оказался без средств и попутчиков. Однако, несмотря на жестокие лишения, он сумел пробиться к побережью и уехать обратно домой. Здесь он поступил на службу к крупному виноторговцу и по делам фирмы объезжал Антиллы, хорошо при этом зарабатывая. Так прошли четыре года. Кто поверхностно знал Кайе, мог бы предположить, что от Африки тот излечился окончательно. На самом же деле, все время упорно откладывая франк за франком, он скопил нужную, как полагал, сумму и в один прекрасный день был уже снова в Сенегамбии. На этот раз он твердо решил: либо добраться до Тимбукту, либо погибнуть…
Французский губернатор, к которому обратился Кайе, не знал толком, что ему делать с этим удивительным молодым человеком, представившим ему проект экспедиции в Тимбукту. Ведь научно он совершенно неподготовлен, а это тогда считалось необходимейшим атрибутом подобного предприятия. Но зато, по-видимому, у него есть другие достоинства: решимость, энергия и удивительное знание местных условий; наконец, что не менее важно, он знает наизусть весь коран. И так как этого 25-летнего парня с кожей почти такой же черной, как и его фанатически горящие глаза, нельзя было заставить отказаться от своего отчаянного плана, то губернатор и отпустил его. снабдив небольшим запасом товаров, легко уместившихся в кожаной сумке. Эта скудная помощь родины показалась нетребовательному Рене, до сих пор путешествовавшему с пустыми карманами, щедрым даром, способным устранить любые препятствия.
Но скоро он понял, что с таким более чем скромным багажом он никогда не достигнет цели. Любой из вождей, если даже ему подвластны всего лишь несколько хижин и тявкающих дворняжек, требует «законную» дань. А содержимое кожаной сумки тает гораздо быстрее, чем ее владелец подвигается вперед. Кайе меняет тактику. Чтобы лучше изучить страну и людей, он подвергает себя весьма тягостному допросу вождей племени бракна и, к всеобщему удовольствию, твердо произносит формулу веры: «Нет бога, кроме аллаха, и Магомет — пророк его». Он обещает быть верным слугой аллаха и впредь превыше всего любить свою новую родину — мавританскую пустыню. Впрочем, чужеземцу доверяют не во всем, он ведет себя довольно подозрительно. Заметили, что не раз, уткнувшись для вида в коран, он скрытно что-то пишет. Тогда с ним стали обращаться как с последним рабом. Вместе с рабами он должен был бегом следовать за кочующими номадами, когда те меняли стоянку, и выпрашивать каждую каплю воды.
Через полгода под предлогом паломничества в Мекку Кайе удалось бежать. Он возвратился в Сен-Луи, но, вместо того чтобы оказать ему помощь и поддержку, заместитель губернатора грубо его выпроводил.
Чего только не достигло бы титаническое упорство и энергия этого удивительного человека, если… да, если бы он не был беден, как церковная мышь!
Разочаровавшись в соотечественниках, Кайе пошел к англичанам. Те сразу сообразили, что в этом парне что-то есть. Но так как Лондонское географическое общество недавно назначило четыре тысячи фунтов стерлингов вознаграждения первому европейцу, сумеющему добраться до Тимбукту, то англичане, не желавшие лишать майора Ленга чести первым добраться до «королевы», назначили этого неудобного француза директором местной фабрики индиго и положили ему жалованье 3600 франков в год. Они полагали, что поставят таким образом конкурента, имеющего столь большие шансы на премию, вне игры.
