В свою очередь, захват одной из ключевых позиций давал принцу возможность начать разведку берегов Западной Африки. И он подошел к делу чрезвычайно осмотрительно. Выдвинутое далеко в Атлантику предгорье Сагриш в провинции Алгарви показалось ему именно тем местом, откуда лучше всего было начать осуществление планов. На этом омываемом бушующим морем клочке суши он приказал построить укрепленный замок и основал там школу мореходов. С течением времени школа стала научным центром для морских капитанов, картографов и астрономов. Тон здесь задавали генуэзские и венецианские «специалисты по морю».
В 1416 году, после овладения Сеутой — в то время принцу исполнилось 22 года, — осуществилось первое разведывательное плавание, приблизительно до широты Канарских островов, то есть немногим дальше уже известной в то время части африканского берега. Этим самым моряки португальского инфанта сдали свой экзамен на аттестат зрелости. Но не больше того!
Плавания вдоль берегов Африки не прекращались до самой смерти принца, однако пионерскую деятельность португальцев в тот период никак нельзя сравнить со смелыми устремлениями норманнов. Медленно и рассудительно, миля за милей, продвигались они вдоль западноафриканского побережья. Так два года спустя корабли принца подошли к Мадейре[171], уже обозначенной на картах семидесятилетней давности.
Канарские острова стали первым поводом для столкновения Португалии с Кастилией (Испанией тех лет) в борьбе за заморские территории. Кастилия ссылалась на то, что испанские корабли давно уже проложили дорогу к этим островам, хотя и не решались их оккупировать[172].
Но принц Генрих не отказался от поставленной перед собой задачи. До открытия его моряками в 1432 году группы Азорских островов португальским экспедициям никак не удавалось обогнуть мыс Бохадор. Суеверные моряки считали, что даже расположенный гораздо севернее мыс Нун[173] является пределом дерзаний. Они были твердо уверены, что за ним начинается сжигающая все живое зона палящего зноя. Нам не известно ни время, когда впервые был обогнут мыс Нун, ни имя отважного морехода. Быть может, чей-то корабль, даже против воли смертельно испуганной команды, был вынесен за мыс южным течением, а затем благополучно вернулся назад. Но развенчание славы столь страшного в то время мыса не помешало морякам считать непреодолимым следующий пункт побережья — мыс Бохадор. До 1434 года все экспедиции инфанта капитулировали перед этой далеко выступающей в море косой. Существовала даже поговорка: «Кто мыс Бохадор обойдет, тот никогда домой не придет»…
В течение 20 лет экспедиции поглотили уйму денег, многие храбрые моряки не вернулись домой, но сколько-нибудь заметных успехов достигнуто не было. Так же далек и недосягаем остался «западный проток Нила», который, по мнению всех специалистов, мог бы привести в легендарную страну Аксум, родину африканского золота. Естественно, что инфант, разоривший государственную казну, хотел, наконец, видеть конкретные и осязаемые результаты экспедиций. Он вызвал капитана Жиля Эанниша и высказал ему все, что он думал о «храбрых» мореходах:
«Вам не грозят столь большие опасности, которые превозмогли бы надежду на возвращение. Уповая на это, я весьма удивлен тому мнению, которое вы высказали по поводу столь недостоверных слухов. Если бы они заслуживали хоть малейшего доверия, я бы не стал вас порицать, но вы ни на что не ссылаетесь, кроме мнения четырех моряков, которые возвратились после торгового плавания из Фландрии или из других обычно посещаемых гаваней и вообще ничего не знают о рифах, показанных на морских картах. Поэтому отправляйтесь туда и не тревожьтесь по поводу их рассказов, плывите так далеко, как сможете, и божьей милостью обретете славу и выгоду!»
Получивший выговор моряк скрепя сердце согласился. Он был оруженосцем принца и надеялся, что, выполнив задание, займет лучшее место при дворе. То обстоятельство, что Генрих почти не обращал на него внимания и отдал вместе с командой на милость рифов, штормов и отвратительных чудовищ «края Земли», заставило его прийти к печальному выводу, что такие люди, как он, ценятся не слишком высоко. Когда Жиль Эанниш после многих бессонных ночей увидел выдвинувшийся на три мили в море страшный мыс и обрушивающийся на него мощный прибой, он собрал все свое мужество и, не обращая внимания на причитания команды, двинулся навстречу судьбе…
Кто может постичь изумление людей, только что ожидавших гибели, когда они вдруг увидели обычный, ничем не примечательный пейзаж! Небо было бездонно-голубым, солнце сияло ласково, как и прежде, море катило такие же бархатно-синие волны. Даже прибрежная полоса была почти такой же. Однообразный берег со скудными пятнами растительности простирался бесконечно далеко за горизонт. Дружный хохот команды разрядил обстановку. Со старым матросским суеверием было покончено, открывался путь в заманчивую бесконечность. Мир стал больше!
Миновало еще семь лет, прежде чем португальцы ступили на мыс Кабо-Бланко[174], Здесь они впервые встретились с африканцами и немало подивились их внешнему виду. Было даже высказано предположение, что эти толстогубые, с кудрявыми волосами существа — животные. Тем меньшей представляется нам вина карфагенского суфета Ганнона, который, наоборот, за две тысячи лет до этого принял гвинейских горилл за людей. Но теперь не приходилось сомневаться, что чернокожие аборигены — люди. Увы, это только ухудшило их положение. Христианский долг — обратить язычников в истинную веру — стал тем жалким предлогом, которым воспользовались, чтобы овладеть их душой, а затем и телом. Так началась работорговля, которая в последующие столетья лишила Африку 100 миллионов ее сынов и дочерей…
Мыс Кабо-Бланко был взят, была выиграна еще одна решающая позиция. Картографы в Сагришском замке-школе могли исправить ошибки старых карт, основанных больше на фантазии, чем на действительном знании. Но эти же старые карты, в большинстве своем арабского происхождения, подсказали инфанту, что возможны новые открытия. Иначе разве мог бы он давать своим капитанам такие точные инструкции, например, о том, что в 20 милях к югу от первых пальм, за бесконечной прибрежной пустыней, находится желанное, давно искомое западное устье Нила? Перспектива была заманчивой, особенно если учесть, что до сих пор на берегу на протяжении многих сотен и тысяч километров не было ничего иного, кроме песка.
Действительно, в 1445–1447 годах в означенном районе португальский мореход Лансароте обнаружил устье реки и назвал ее Сенегалом[175]. После нового открытия ожила надежда, что, следуя руслу реки (ее по ошибке принимали за западный рукав Нила), можно проникнуть в глубь Африки и найти, наконец, легендарную страну золота или даже, быть может, царство «священника Иоанна». К сожалению, среди капитанов Генриха не нашлось никого, кто мог бы выполнить такую задачу. И средневековая легенда о западном рукаве Нила продолжала жить еще несколько столетий[176].
Через год после открытия Сенегала моряки дошли до мыса Верде[177] и тем самым достигли западной точки Африканского континента. Название Зеленый Мыс напоминает о том, что моряков встретила там не адская жара, а зеленый берег. Упорно придерживаясь своего плана, инфант в разное время послал на юг не менее 50 кораблей, и все же результат экспедиций ни в какой мере не соответствовал затратам. За немногими исключениями кавалеры, которым доверялось руководство экспедициями, показали, что им не хватает ни твердости духа, ни энергии, чтобы осуществить столь далеко идущие планы и замыслы выдающегося инициатора географических открытий, каким был Генрих Мореплаватель. Сделано было на редкость мало…
