– Каков грунт? – запросил вахтенный лейтенант лотовых.
Те, вытащив лотовую гирю, оглядели смазанное салом донышко. – Грунт – ил!
– Ваше благородие! – подбежал к Броневскому рассыльный. – Вас к себе требует господин капитан!
Развозов сидел в кресле. Мундир был расстегнут. Командир отдыхал после сытного обеда. Рукой показал мичману на стул.
– Надо высадить на берег партию! Ты во главе! – сказал он, когда Броневский присел на край стула. – Впрочем, все как всегда!
– Готов! – коротко мотнул головой мичман. – Когда высаживаться?
– Немедля! На берегу вас должны встретить греки-проводники. Если нарветесь на турецкий отряд, сразу же отходите к шлюпке, а мы вас прикроем пушками. Геройствовать не надо и людей береги. Где-то здесь, помнится, обитали твои любимые Ахилл с Тезеем, так что места почти знакомые!
Поднявшийся на шканцы Развозов разглядывал в трубу прибрежные холмы. Броневский сбегал переодеться в походное платье, за шпагой и пистолетами.
– Найдешь греческих старейшин, договорись о закупке продовольствия, – крикнул вдогон старший офицер.
– Весла в уключины! – скомандовал, спрыгнув в шлюпку, Броневский.
– Куды плывем? – поинтересовались гребцы, весла в уключины вставляя.
– На могилу к Тезею! – рассмеялся в ответ мичман, хотя шутить в этот момент ему нисколько не хотелось.
Матросы переглянулись: может, шутит, а может, и блажь барская, поди разбери!
Из дневника Владимира Броневского: «Тихое утро, день прекраснейший. Вокруг нас не видно было никакого селения, но зелень лесов, растущих на небольших возвышенностях, луга и поля манили выйти на берег. Сев в шлюпку и приближаясь к берегу, приметили мы, что вода на глубине 6 сажен сделалась прозрачна, как стекло. Там, на чистейшем песке дна, плавали тысячи многообразных полипов, морских ежей, звезд, коньков и всякого рода рыб, столь прелестно испещренных, каких нельзя и вообразить в нашем климате. Кажется, будто рукою можно достать растения, плавающие в глубине, но, по точным исследованиям, они лежали на дне. Но что меня более удивило, то это были играющие на поверхности моря рыбы. Семь довольно больших гонялись за стаею малых, делали различные обороты, и некоторые имели сходство с маневрами войск и эволюциями флота». Шлюпка мягко ткнулась носом в песчаный пляж.
– Двое остаются, остальные за мной! – скомандовал мичман.
Едва моряки двинулись вглубь острова, как навстречу им уже показались греки. Обменялись рукопожатием. Броневский первым делом поинтересовался: есть ли на острове турки? – Нет! Нет! – замахали руками греки. – Все уехали!
Вскоре прибыл и старшина острова, который согласился в два-три дня доставить к фрегату скот и провизию.
В ожидании Развозов велел поставить прямо на пляже палатки и, разделив команду фрегата на две смены, поочередно отправлял их на берег отдыхать. Там же на пляже матросы из балласта соорудили баню и топили ее круглые сутки непрерывно. Пока одни парились, другие ловили рыбу, а третьи, с ружьями, стреляли дичь в ближайших лесах. Неудачников не было. Добычи было столько, что ее могли едва дотащить до шлюпок. Все время возле палаточного лагеря толпились и греки, приходившие со всех селений посмотреть на русских единоверцев. Вместе пили сладкое виноградное вино, закусывая его пшеничными лепешками и жареной рыбой.
Броневский между делом все же успел поискать место погребения Тезея. Могилу мичман не нашел, однако обнаружил развалины древнего Скироса: куски мрамора, глубокие ямы, кусты терновника, черепки битой посуды, куски амфор. До самой темноты бродил в одиночестве Владимир средь запустения былой жизни, читал вслух Гомера и представлял, как жили его любимые герои.
Наконец, греки пригнали семь десятков быков и почти полтысячи баранов. Началась погрузка. Намучились страшно. Быки, понимая, что ничего хорошего их впереди не ждет, отказывались лезть в шлюпки, ревели и брыкались. Каждого из строптивцев приходилось вязать и затаскивать на руках.
– Ничего! Ничего! – подбадривали уставших матросов седые унтеры. – Зато опосля не солонину жевать будете, а говядинку да баранинку! Ради такого харча можно и попотеть малость!
Впрочем, матросы новым пассажирам были несказанно рады. Уж больно напоминали они о родной и далекой деревенской жизни! А потому скоро каждый завел себе любимчиков, которым норовил сунуть при случае лишний пук сена, а то и собственный кусок хлеба.
– Кушайте, сердешные! Кто знает, сколь вам еще отмерено!
7 мая «Венус» снялся с якоря и, лавируя к норду при переменном тихом ветре, взял курс на Тенедос. Уже на подходе к острову увидели спешащую на пересечку греческую рыбачью лодку, с которой отчаянно махали руками. Когда сблизились, греки уведомили, что турецкий флот вышел из Дарданелл.
– Ура! – обрадовались офицеры «Венуса». – Теперь повоюем!
Развозов, не разделяя их восторга, критически окинул взором полностью заполненную ревущими быками и блеющими баранами фрегатскую палубу. Тут не то что воевать, а добраться до пушек невозможно!
– Сейчас мы не воины, а пастухи, потому для начала доставим на место наших подопечных, затем уж и о войне подумаем! – рассудил он здраво.
Поставив все возможные паруса, «Венус» устремился к Тенедосу, чтобы, избавившись от докучливого груза, успеть присоединиться к выходящему на решающую битву флоту.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Захват Сенявиным Тенедоса вызвал реакцию в Париже. Министр иностранных дел Талейран докладывал Наполеону:
– Сир! Взятие острова русскими и быстрое продвижение сербов навстречу армии генерала Михельсона говорят о бедственном положении турок!
– Похоже, русские забьют пробкой Дарданеллы и заставят Селима сожрать собственных собак! – согласился император. – Султану следует помогать, пока он, пав духом, не запросил мира!
Но пока Наполеон строил далеко идущие планы, Се-нявин действовал. Не успели еще в тенедосской цитадели затушить пожары, как отряд Грейга уже рванул на всех парусах к сирийским берегам и Смирне. Смирна – главный поставщик хлеба в турецкую столицу. С нее решили и начать погром на морских путях Высокой Порты.
В течение последующих двух месяцев Андреевские флаги замелькали по всему Архипелагу. Отныне Константинополь был наглухо отрезан от своей главной египетской житницы. Уничтожение «Венусом» главного продовольственного магазина поставило население турецкой столицы на грань голодной смерти. Понимая, что вот-вот начнется бунт, Селим решился на крайнюю меру: отправил свой линейный флот навстречу русским, чтобы, одержав победу, открыть морские пути. На площадях и улицах Константинополя глашатаи во весь голос кричали:
– Потрясатель Вселенной, вождь и надежда всех правоверных, Великий падишах повелел сжечь флот гяуров и накормить свой верный народ! От грома его пушек расколется небо, и пучина навсегда поглотит ладьи нечестивых московитов. Терпите правоверные, ибо ждать осталось совсем недолго! – Хлеба! Хлеба! – неистово вопила толпа.
– Вон уже идут по проливу корабли султана, чтобы добыть ему победу и славу, а вам сытую жизнь! Смотрите те, кто не верит, и молитесь те, кто верит! – успокаивали глашатаи.
Люди оборачивались к Золотому Рогу. Мимо в гордом безмолвии проплывали ощетинившиеся орудиями гигантские линкоры, один вид которых внушал ужас. Во главе флота стоял капудан-паша Сеид-Али. Когда-то Сеид-Али был одним из самых удачливых алжирских пиратов, затем успешно дрался со знаменитым греческим корсаром Ламбро Качионе и совсем безуспешно с еще более знаменитым Ушак-пашой (что, впрочем, не помешало ему получить громкий титул: «ужас океанов и лев львов»). И вот теперь «ужас океанов» должен был на деле доказать свою преданность султану.
Проводив взором уходящие к Дарданеллам корабли, люди в безмолвии расходились: может, и вправду, ждать хлеба осталось недолго. На все ведь воля Аллаха! Да и кто выстоит против великого султанского флота!
Тем временем в салоне флагмана российской эскадры «Твердого» на капитанском совете рассуждали трезво:
