Тем не менее тренер Виджил не был маньяком. Он и не предлагал всем нам сбежать в каньоны с тараумара, чтобы жить в пещерах и грызть кукурузу. Но ведь должны же были существовать и передаваемые умения, правда? Основные принципы тараумара, которые каким-то образом сохранились и прижились на американской почве?

Потому что, Боже мой, вы только вообразите себе результат! Что если вы смогли бы бегать десятки лет и никогда не получать травм… и еженедельно пробегать многие километры и получать удовольствие от каждого из них… и отмечать, как снижается частота сердечных сокращений, постепенно исчезают напряжение и гнев, а энергия стремительно нарастает? Представьте, что преступность, холестерин и алчность улетучатся, когда нация Бегущих Людей в конце концов снова обретет свой маховый шаг. И это могло бы стать наследием Джо Виджила в большей степени, чем его олимпийские бегуны и его триумфы и рекорды.

Он пока еще не нашел все ответы, но, наблюдая, как тараумара проносятся мимо в своих колдовских шапочках, знал, где их найдет. 

Самое смешное в том, что Лохматый смотрел на то же самое, и все, что он видел, — это мужик средних лет с фантастическим коленом.

Вначале только слух подсказал Лохматому, что тут что-то не так. Вот уже несколько часов подряд он слышал слабое «тсс… тсс… тсс», исходившее от сандалий Хуана и Мартимано, будто ударник отбивал ритм металлическими метелками. Их подошвы не столько ударялись о землю, сколько поглаживали ее, легко чиркая по ней. Каждая ступня выбрасывалась вперед относительно верха бедер, совершая полный оборот для следующего шага. И так час за часом:

«Тсс-с-с… тсс-сс… тсс-сс…»

Но когда они спускались с горы Элберт по одноколейному пути, Лохматый уловил небольшое нарушение ритма. Мартимано, как ему показалось, прямо-таки лелеял одну свою ступню и не выбрасывал с силой вперед, а ставил очень осторожно. Это заметил и Хуан. Он все время оглядывался на Мартимано, явно не понимая, что происходит.

— Что случилось? — спросил Лохматый.

Мартимано помедлил с ответом, скорее всего потому, что мысленно перебирал события истекших двенадцати часов, пытаясь точно определить причину боли: может быть, все дело в том, что он впервые в жизни бежал эти самые километры в кроссовках? Или в темноте неудачно повернул на ухабистой дороге? А может быть, поскользнулся на гладких камнях в бурлящей реке? Или это все…

— Ведьма, — выдохнул Мартимано. Да, должно быть, всему виной эта Бруха. И недавняя сцена в пожарном депо вдруг обрела смысл. Свирепый взгляд Энн; непонятные слова, брошенные в его сторону; потрясение на лицах людей; отказ Китти повторить это на испанском, комментарий Лохматого — теперь все стало на свои места. Энн прокляла его.

«Я обогнал ее, — позднее признался Мартимано, — и за это она заколдовала мое колено».

Мартимано опасался, что произойдет нечто подобное, еще с тех пор как Пескадор отказался захватить с собой их шамана. На родине, в горах Барранкаса, шаманы защищают искиате и пиноли от черной магии и борются с любыми приступами боли в тазобедренных суставах, коленях и ягодицах бегуна, массируя их гладкими камешками и запаренными лекарственными травами. Но в Ледвилле под боком у тараумара не было шамана, и смотрите, что произошло: впервые за сорок два года у Мартимано отказывало колено.

Когда Лохматый осознал, что происходит, он почувствовал внезапный всплеск симпатии. Они не боги, ясно понял он. Они просто люди. И, как всем людям, то, что они любили больше всего, доставляло самые сильные мучения и крайнее волнение. Да и бег тоже причинял боль тараумара; им приходилось смотреть в лицо своим сомнениям и утихомиривать чертенка на плече, нашептывавшего им на ушко отличные оправдания для прекращения борьбы.

Лохматый воззрился на Хуана, которого одолевали сомнения: то ли сорваться с места и убежать, то ли оставаться верным своему наставнику.

— Топай вперед, — сказал Лохматый Хуану и его задатчику темпа. — Я побуду с твоим парнем. Бегом за этой Брухой как молния!

Хуан кивнул и вскоре исчез за поворотом тропы. Лохматый подмигнул Мартимано:

— Ну что, друг?

— Обо мне не беспокойся, — ответил Мартимано.

Запах финишной черты щекотал ноздри Энн. К тому времени как Хуан добрался до станции первой помощи «Полумесяц», Энн уже удвоила отрыв — на двадцать две минуты опережала всех, а пройти оставалось всего четверть дистанции.

Даже чтобы просто поравняться с нею, Хуану пришлось бы отвоевать почти по минуте на каждом километре, а он вот-вот должен был ступить на самый неподходящий для попыток «отыграть» время участок: асфальтовый отрезок дистанции. Энн с ее опытом шоссейных гонок и в «найках» с воздушной амортизацией могла «раскрутить» свои длинные ноги и, можно сказать, летала. Хуану, до сего дня никогда не ступавшему на щебеночно-асфальтовое покрытие, предстояло преодолеть эту странную поверхность в самодельных сандалиях.

— Эх его ногам и достанется! — крикнул задатчик темпа Хуана группе телевизионщиков, стоявших на обочине.

Как только Хуан сошел с грунта и ступил на твердое покрытие, он слегка согнул ноги в коленях и укоротил шаг, добившись полной амортизации ударной нагрузки, создаваемой напряжением сжатия в его голенях от движения то вверх, то вниз. Он так приноровился, что, пораженный, его задатчик темпа начал отходить назад, будучи не в состоянии за ним угнаться.

Хуан помчался за Энн в одиночку. Он пробежал до рыбопитомника почти за то же время, что потратил за все это утро, потом срезал влево и по утоптанной тропе устремился прямиком к наводящему ужас подъему. Многие ледвиллские бегуны боялись этого Пауэрлайна почти так же, как и ущелья Надежды. «Я видел, как люди сидели по краям тропы и плакали», — вспоминал один ветеран «Ледвилла». Но Хуан ринулся туда так, словно мечтал об этом весь день, двигаясь вверх по почти вертикальным склонам, вынуждавшим большинство бегунов опираться на колени обеими руками.

А прямо по курсу Энн уже приближалась к вершине, полуприкрыв глаза от жуткой усталости, словно у нее не было сил даже смотреть на этот последний кусочек склона. Вверх-вниз, вверх-вниз — и так раз за разом Хуан упорно сокращал расстояние между ними… как вдруг резко остановился и захромал на одну ногу. Произошла катастрофа: на одной его сандалии с треском лопнул ремень, а заменить его было нечем. И пока Энн штурмовала вершину горы, Хуан, сидя на камне, изучал обрывки ремешка. Он заново переплел его и обнаружил, что оставшегося куска вполне достаточно, чтобы прикрутить подметку к ступне. Он тщательно связал узлом укоротившийся ремешок и сделал пару пробных шагов. Получилось вполне сносно. В общем, пока сойдет.

Энн тем временем вышла на финишную прямую. Ей осталось всего помесить грязь на дорожке вокруг Бирюзового озера, до того как пронзительные вопли разудалых тусовщиков с Шестой улицы вознесут ее вверх по склону к финишной черте. Был вечер, начало девятого, и окружающий лес постепенно погружался в темноту, как вдруг что-то полыхнуло позади нее между деревьями. Нечто непонятное неслось прямо на нее с такой быстротой, что Энн даже не успела никак на это отреагировать. Она застыла на месте, не в силах пошевелиться от страха, когда Хуан одним прыжком метнулся от нее влево, а другим — вернулся на тропу и, лихо ее обойдя, понесся вперед, так что Энн успела заметить лишь полоскавшуюся вокруг него белую накидку, которая, быстро удаляясь, растаяла в темноте.

Он даже не выглядел уставшим! Можно подумать, для него это… одно удовольствие! Энн настолько сразило увиденное, что она решила все к черту бросить и убраться домой. Она была менее чем в часе ходьбы до финиша, но жизнерадостность тараумара, которой так восхищался Джо Виджил, полностью лишила ее мужества. Она вот тут прямо-таки выворачивается наизнанку, чтобы удержать лидерство, а этот малый выглядит так, будто сумел бы обогнать ее в любой момент, когда пожелает. Это было унизительно. Теперь до нее наконец-то дошло, что, как только она разыграла свой «королевский гамбит», Хуан определил ее в проигрыш. Но муж уговорил Энн продолжать бег — как раз вовремя: Мартимано и остальные тараумара были уже на подходе.