— Ты слышал? — спросил Эрик.

Мы потратили два часа, выбирая дорогу к подножию горы. Постоянно теряя тропу, мы вынуждены были останавливаться, чтобы вернуться и освежить в памяти нужные ориентиры, прежде чем продолжать спуск. Дикие козы «разрисовали» гору сетью едва заметных, пересекающихся под разными углами тропинок, а по мере того как солнце исчезало за краем каньона, становилось все труднее держаться выбранного направления.

В конце концов мы углядели где-то далеко внизу высохшее русло ручья, которое, я был почти уверен, вело к реке. И, кстати сказать, очень вовремя: полчаса назад я допил остатки воды и теперь с трудом ворочал языком. Я устремился вниз, но Эрик окликом пригвоздил меня к месту:

— Давай-ка еще раз проверим! — И он полез на скалу, чтобы уточнить направление.

— Вроде все правильно! — крикнул оттуда Эрик.

Он начал спускаться… и в этот момент вдруг услышал голоса, эхом прокатившиеся по лабиринту узких ущелий. Он позвал меня к себе, и мы пошагали туда, откуда шел звук.

Через несколько минут мы обнаружили Дженн и Билли. По лицу Дженн текли слезы. Эрик отдал им свою воду, я — несколько оставшихся батончиков.

— Вы что, правда пили оттуда? — спросил я, с ужасом глядя на плавающую сверху ослиную какашку в надежде, что они перепутали эту лужу с каким-то другим озерцом.

— Ага, — ответила Дженн, — и нарочно вернулись, чтобы попить еще.

Я выудил свою камеру — на случай если специалист по инфекционным болезням захочет в точности определить, что попало к ним в требуху. Хотя… справедливости ради надо признать — эта грязная лужа спасла им жизнь: ведь если бы Дженн и Билли именно в тот момент не вернулись еще раз глотнуть водички, то и сейчас продолжали бы брести по безлюдью, заходя все дальше в глубь ничейной земли, пока за их спинами не сомкнулись бы стены каньона, отрезав им путь назад навсегда.

— У вас хватит сил еще на немного? — спросил я Дженн. — Мне кажется, тут где-то недалеко деревня.

— Без проблем, — ответила Дженн.

Мы тронулись в путь легкой трусцой, а когда вода и батончики воскресили Дженн и Билли, они задали такой темп, что я едва поспевал следом. И снова меня поразила их способность воскресать из мертвых. Эрик вел нас по руслу ручья, затем заметил поворот в узкий проход, который он опознал. Еле волоча ноги, мы пошли влево, и даже несмотря на то, что свет становился тусклым, мне удалось разглядеть: пыль впереди утоптана. Вскоре мы выбрались из ущелий и обнаружили, что Скотт и Луис с тревогой поджидают нас у Батопиласа.

Мы разжились четырьмя литрами воды в бакалейной лавочке и бросили в нее горсть йодных таблеток.

— Не знаю, сработает ли это, — вздохнул Эрик, — но, может быть, вам удастся вымыть из себя те бактерии, что вы заглотили.

Дженн и Билли уселись на край тротуара и начали жадно пить. Пока они пили, Скотт объяснил: никто не заметил отсутствия Дженн и Билли, пока остальные члены группы не спустились с горы. К тому времени все испытывали нехватку воды, поэтому возвращение ради поисков подвергло бы их всех риску. Кабальо схватил бутылку воды и повернул назад, взяв все на себя. Остальных он просил оставаться на месте; больше всего ему не хотелось, чтобы на ночь глядя гринго разбрелись по каньонам.

Через полчаса Кабальо прибежал назад в Батопилас, раскрасневшийся, весь в поту. Он разминулся с нами в разветвляющихся ущельях и, осознав безнадежность поисков в одиночку, вернулся в город за помощью. Он взглянул на нас с Эриком — усталых, но все еще державшихся на ногах, потом перевел взгляд на двух первоклассных молодых бегунов на сверхдлинные дистанции на обочине — измученных и смущенных. Я знал, о чем думал Кабальо, прежде чем он произнес это вслух.

— В чем ваш секрет, приятель? — спросил он Эрика, кивнув в мою сторону. — Как вам удалось поставить на ноги этого человека?

Встреча с Эриком произошла год назад, сразу после того как я с отвращением сбросил кроссовки и расслабился, развалившись в ледяном ручье. Я снова получил травму… и это в последний раз, решил я, насколько это, естественно, было в моих силах.

Вскоре после возвращения домой из Барранкаса я начал применять на практике уроки Кабальо. Я не мог дождаться момента, когда же наконец кончу шнуровать кроссовки и погружусь в ощущение, какое испытал на холмах Крила, просто, легко, плавно и быстро преодолевая путь. Мне не хотелось останавливаться ни на минуту — и так каждый день. На бегу я прокручивал в голове фильм о Кабальо, как он возносится над холмами, словно его похищают инопланетяне, а тело его расслаблено, только костлявые локти бесперебойно работают подобно хорошим насосам, поставляя энергию по принципу «качай-толкай». Каланчевидный Кабальо на тропе напоминал мне Мухаммеда Али на ринге: свободно расслабленный, его движения походили на колыхание морской водоросли, но с предчувствием яростной силы, в любую секунду готовой вырваться вон.

Через два месяца я уже бегал вовсю. Оценивая мою спортивную форму, можно было сказать, что она пока недотягивала до отметки «плавность», но я все-таки сумел стабильно удерживать планку где-то между «просто» и «легко». Однако мало-помалу мной стало овладевать некоторое беспокойство, ибо даже если я старался быть максимально осторожным, голени мои все равно бунтовали. Тот засевший в правой ступне маленький огнемет выплевывал искры, и в обеих икрах возникала резкая боль и что-то натягивалось, словно ахилловы сухожилия мне заменили фортепьянными струнами. Я собрал целую библиотеку книг по растяжке и покорно разминался по полчаса перед каждым забегом, но все равно надо мной как дамоклов меч нависала огромной длины игла шприца с кортизоном от доктора Торга.

Поздней весной настало время проверки. Благодаря другу-леснику Мне подвернулась прекрасная возможность: поездка для участия в трехдневном забеге по совершенно нетронутой дикой местности в континентальной части Соединенных Штатов (штат Айдахо). Организация была лучше некуда: наши припасы и принадлежности потащит вьючный мул, а мне и остальным четырем бегунам останется лишь поднимать пыль, двигаясь от лагеря к лагерю.

— Я и вправду ничего не знала о тамошних лесах, пока не приехала в Айдахо, —начала разговор Дженни Блэйк, ведя нас по тонкой как ниточка пыльной тропинке, извивавшейся в зарослях можжевельника.

Глядя, как она легко и плавно скользит по тропе, сильная, как подросток, трудно было поверить в то, что со времени ее приезда в эти места прошло почти двадцать лет. В свои тридцать восемь Дженни по-прежнему носит белокурую челку, у нее озорные голубые глаза и худые загорелые руки и ноги студентки-первокурсницы колледжа на летних каникулах. Странно, однако, что сейчас она больше похожа на беззаботного ребенка, чем была тогда, почти двадцать лет назад.

— В колледже я постоянно испытывала голод, и у меня было ужасное представление о себе, пока здесь я не обрела самое себя, — рассказала мне Дженни.

Она приехала как летний волонтер, и ее тотчас же снабдили пилой лесоруба и двухнедельным запасом провизии и, указав на удаленные от населенных пунктов и дорог места, отправили расчищать трассы. Она почти согнулась под тяжестью рюкзака, но оставила свои опасения при себе и двинулась в одиночку в лес.

На заре она надевала одни кроссовки и ничего больше, а потом отправлялась на длительные пробежки по лесу, а восходящее солнце согревало ее обнаженное тело.

— Я с удовольствием оставалась неделями там одна, — объяснила Дженни. — Меня никто не видел, и я просто ходила, и ходила, и ходила. Это было самое фантастическое ощущение, какое только можно себе представить.

Ей не нужны были ни часы, ни маршрут. Она судила о скорости бега по легкому прикосновению ветерка к своей коже и продолжала бегать по усыпанным сосновыми иголками тропинкам до тех пор, пока ноги и легкие не просились обратно в лагерь.

С этих пор Дженни стала заядлой бегуньей, бегая даже тогда, когда Айдахо укутывает снег. Возможно, она таким способом самостоятельно справляется с глубоко укоренившимися проблемами, но, быть может (перефразируя Билла Клинтона), с Дженни никогда не было ничего такого, что нельзя было бы исправить с помощью того, что подходит именно ей.