Проследовав к шахтам лифта и все время что-то приговаривая на ходу, Чугунова понажимала на кнопки двух правых подъемников, перевозивших людей соответственно один — на четные, а другой — на нечетные этажи. Не добившись при этом желаемого результата, Мария Тимофеевна возмущенно воскликнула:

— Вот же, черт возьми! Ведь ну только недавно оба работали, а теперича ни один не хочет спускаться… Что за дьявольщина?

На что высокий в берете, по-видимому учитель, сразу подобрел лицом, а у мальчишки почему-то ну просто черти заплясали в глазах.

— А что, уважаемая Мария Тимофеевна, мешает нам прокатиться вот на этом лифте? — обратился высокий приветливо к Чугуновой, указывая на крайний левый подъемник.

— Ну конечно, давайте на этом, — тут же поддержал его мальчуган, нажимая на кнопку вызова.

— И-и… милай, — опасливо всплеснула руками Тимофеевна, — ентот особый, директорский лифт. Он напрямки идет только на шестой этаж, где сам енеральный и сидит-то. Не дай бог захочет съехать вниз, а мы тут как тут… Ох, сердешный, оскандалимся… Уж шибко строгий он у нас, енеральный-то…

Узнав, что директорский кабинет находится на шестом этаже, наставник юнната почему-то еще больше повеселел и совсем уж по-родственному выпалил:

— Дорогая вы наша Мария Тимофеевна, спасибо вам за приятнейшую новость. И стоит ли так понапрасну беспокоиться. Да мы мигом с вами взлетим, не привыкать… — заверил он, — не успеет и рак на горе свистнуть… А о вашем разлюбезном и грозном Льве Петровиче, как же, как же, премного наслышаны… И правильно вы заметили, любезнейшая, прелюбопытнейший он для нас экземпляр!..

Всего, что вылетело тут изо рта у вежливого учителя, Тимофеевна сразу схватить не смогла. Уж больно мудрено он говорил. Но ясно ей стало одно: что знают о главном начальнике и его заслугах в подшефном заведении, точно. И только высокий закончил говорить, как тихая и спокойная до этого птица, расправив свои черные крылья, вдруг крикнула, словно передразнивая его: «Экземплярр! Экземплярр!..»

От неожиданности Чугунова даже дернулась в сторону и вытаращила на птицу испуганные глаза:

— Ба, царица небесная! Птичка-то говорящая. Вот уж, истинно, чудеса!

— Никаких чудес, бабушка, — не моргнув и глазом, деловито заметил юный любитель пернатых, — самое обыкновенное дело.

— Да-да, — поддакнул усатый в берете, — совершенно не стоит так себя нервировать и удивляться.

Но тут как раз подошел долгожданный лифт, нетерпеливо распахнул свои двери и, мгновенно проглотив попутчиков, повез их наверх.

Марья Тимофеевна, удивленно рассматривая говорящую птицу, только хотела еще о чем-то спросить, но наставник юнната ее опередил:

— Любезнейшая Мария Тимофеевна, а не могли бы вы вкратце изложить, о чем у вас сейчас там, — и он нацелился пальцем на пол лифта, — шла такая оживленная беседа со сменщиком? — и, видя немой вопрос в глазах провожатой, ловко снял с головы берет. — Видите ли, ваши любопытные сведения о чудесном целителе, — вкрадчиво проговорил он, и его левый глаз при этом полыхнул зеленым огнем, — могут вполне пригодиться и мне, — и, улыбнувшись позолоченным ртом, жестом указал на свою поредевшую спереди шевелюру.

Польщенная вниманием и заинтересованностью обходительного незнакомца, стрелок Чугунова мгновенно забыла об ученой птице и начала излагать историю с лечением волос своим зятем Колюхой. Закончить она, конечно же, не смогла, потому как лифт остановился и все трое вышли на площадку.

Вежливый учитель понял все с полуслова и попросил Тимофеевну подсказать, как разыскать того лекаря.

— Да ничего проще и нет, батюшка, — сказала довольная Чугунова, — на-ко, вот, запиши, — и вытащила из кармана нужную бумажку.

— Борис Лексеич зовут его, по фамилии Шутов… Живет за Волгой, в аккурат напротив милиции… — и назвала номер его телефона.

Зеленоглазый мальчишка тут же вытащил из кармана ручку и маленький блокнот и услужливо занес туда ценную информацию.

— Дальше-то я уж с вами не пойду, — сообщила Мария Тимофеевна, нажимая на кнопку правого лифта, — надобно в караульное спешить, кабы меня, не ровен час, там не хватились. А вы, вот, как спуститесь на четвертый этаж, так по левую руку и будет ентот самый, значит… комитет от, — на том они, раскланявшись, и расстались.

Распрощавшись с Марией Тимофеевной, «Воландин» и Аллигарио по широкой, из белого мрамора лестнице, не спеша, направились вниз.

На площадке пятого этажа громко хлопнули двери, и две воркующие веселые девчушки с бумагами в руках начали подниматься наверх. Поравнявшись с визитерами, они машинально замедлили движение, сделали удивленными глаза, провожая проплывающую мимо них птицу, переглянулись, а потом дружно захохотали и, зашептавшись, исчезли из вида.

Половиной лестничного пролета ниже посетители натолкнулись на что-то оживленно обсуждающих начальника отдела снабжения Абрамзона и его помощника и тайного поверенного в некоторых деликатных вопросах Яшу Лозинского.

Заметив пионера с сидящей на плече у него птицей, речевой поток беседующих на какое-то время иссяк. От неожиданности они даже замерли.

— Ты смотри, — толкнул Абрамзон Лозинского, — вот это да, сидит себе спокойнехонько, и даже совсем не привязана… А вдруг улетит, тогда попробуй ее здесь поймай…

— Это уж точно, — поддержал темноглазый и розовощекий Лозинский.

— Нет, дяденька, она никуда не улетит, — невозмутимо баском отреагировал на реплику мальчуган.

— Да-а?.. А откуда вы сами, если не секрет, и куда с этим зоопарком сейчас направляетесь? — с любопытством затараторил начальник снабжения.

— Какие ж тут секреты, драгоценный вы наш Григорий Исакович? — низким голосом дружелюбно проговорил мужчина в берете. — Из вашей, милейший, подшефной школы. А пробираемся, вот, в партком к Валерию Ивановичу.

— A-а… понятно, — выдохнул, хлопнув глазами Абрамзон, — а вы, что же, меня знаете?

— Ну, кто ж вас, добрейший Григорий Исакович, не знает, вы личность известная…

Снабженец тут же расцвел лицом, и, выпустив облачко дыма, удовлетворенно сообщил:

— Да, это уж точно. Откровенно говоря, по роду своей деятельности меня знают многие, но, верите ли, сам вот первый раз в жизни вижу так близко ручную птицу, да еще, как в цирке, без клетки и непривязанную… А кстати, мальчик, а что это за птичка, — обратился он к пионеру, — такая черная? Ворона или, может быть, ворон? Я в них, честное слово, не разбираюсь.

— Сами воры!.. — неожиданно громко выпалила пернатая, беспокойно заерзав на плече.

Лозинский и Абрамзон удивленно вытаращили глаза и, переглянувшись, загоготали:

— Ты смотри-ка, она еще и говорящая… Вот это да!.. И вроде бы обиделась на нас, что не так обозвали…

Через минуту, подходя к площадке шестого этажа, Абрамзон говорил Лозинскому:

— Яша, а ты заметил, какой костюмчик на учителе? Прямо закачаешься… Уж явно не отечественный! Что цвет, что фактура ткани, и сидит как влитой. Не учитель, а прямо артист, да еще с бабочкой, чудак, словно выступать на сцене собрался…

— Да, костюмчик что надо, Григорий Исакович, — подтвердил помощник. — А палка у него в руках, вы обратили внимание, какая шикарная… Чертовски хороша! А перстенек, заметили, какой отменный? Небось, приличные связи имеет или родственнички где-то за границей проживают? Но вот взгляд мне его что-то не понравился. Какой-то странный, я бы сказал… даже прямо прожигающий… Просто чувствуешь себя неуютно, несмотря на то что и мягко говорит… Пожалуй, почище, чем у Льва Петровича будет…

— Это ты уж точно, Яша, подметил, — задумчиво отозвался Абрамзон, — чувствуется, что мужик с характером… Да и связишки наверняка имеются… Надо будет к Шумилову потом заглянуть, поинтересоваться его персоной.

А в это же самое время дверь в партийный комитет завода отворилась, и секретарь Валерия Ивановича Валентина Александровна увидела вошедших в приемную — высокого мужчину в сером костюме-тройке и мальчика-пионера, но странное дело — с большущей черной птицей на плече.