Так… На этом о качестве закончили. Прошу кратко по существу других вопросов.
Дальше уже все шло как по маслу.
Лев Петрович публично мог легко утопить любого из своих помощников и делал это, надо заметить, регулярно и мастерски. А когда видел, что «блудный сын» все понял, осознал и принародно раскаивается, мог без труда и неожиданно для других его поддержать. Иногда эта процедура была простой и краткой:
— В прошлый раз, вы помните, я серьезно критиковал Тихонова. Все, конечно, поняли, что критика была небеспочвенной. Но справедливости ради надо сказать, что у многих из вас положение с теми или ими вопросами не только не лучше, чем у него, а даже и наоборот, гораздо прискорбнее… Вот взять, к примеру…
И тут разыгрывалось очередное «избиение младенца».
В следующий же раз воспитательная речь «папы» звучала уже совсем по-отечески:
— Братцы мои! Я ведь в прошлый раз критиковал Смирнова не потому, что он плохой парень или никудышный начальник цеха. Я даже могу сказать наоборот, что это совестливый и порядочный человек, который, как и все мы, болезненно переносит критику, имея и самолюбие, и уважение к своему коллективу. Я просто на его примере хотел подчеркнуть, что у всех у нас имеются недостатки и никому нельзя успокаиваться. Успокоение смерти подобно. Ведь вот посмотрите на Волкова… Сидит себе спокойненько, смотрит и думает, как хорошо, что директор воспитывает моего коллегу, а меня не трогает. Но, я вас уверяю, что если сейчас заглянуть к Волкову в душевые помещения, то там можно обнаружить целый зоопарк. И душа его совсем не гложет, что рабочие после смены будут мыться в таких антисанитарных условиях…
Итак, миловался один, и начиналась казнь другого.
Лев Петрович блестяще владел искусством демагогии. Мог легко стравливать одних людей с другими, никогда не забывая давно уж известный принцип: разделяй и властвуй!
Ему, несомненно, нравилось хлестать словами людей, и делал он это с каким-то садистским наслаждением.
Валерий Иванович, как и многие другие, только диву давался, как легко один и тот же факт, один и тот же ответ Лев Петрович мог повернуть в противоположное русло.
Вот, например, на одном из совещаний он говорил:
— Вы приходите на оперативку к директору, и у вас непременно должны быть вопросы. Ведь вы являетесь сюда не просто отсидеться и доложить, что план будет выполнен и вопросов нет. А работать и разрешать накопившиеся проблемы. Это одна из сторон вашей нелегкой работы. А вы, как попугаи: «План будет выполнен, Лев Петрович, вопросов нет». Прекратите так себя вести… За вами стоят трудовые коллективы, живые люди со своими многочисленными болячками, которые ждут и надеются, что родной начальник придет от директора решив, несколько важных для них проблем…
В следующий же раз, когда начальники цехов и отделов начинали вопросы задавать, он все поворачивал в другую сторону:
— Ты чего пришел на оперативку к директору неподготовленным? А?.. Я что здесь, справочное бюро, что ли? Ты что, не мог до оперативного совещания повстречаться со своим коллегой и обсудить все свои проблемы? Ты думаешь, директору здесь делать больше нечего, как устраивать вечер вопросов и ответов?.. Вас, уважаемый, для того и поставили на эту должность, чтобы вы, молодой и здоровый, заранее побегивали по кабинетам, а не ждали очередного совещания… Это некрасиво… Вы прекратите себя так вести… и приходите на совещание подготовленными…
Следующий, к кому он обращался, был уже донельзя краток и армейским тоном отвечал: «Вопросов нет, план будем выполнять!»
Все это происходило на глазах Валерия Ивановича, секретаря парткома предприятия, которого самого частенько использовали в роли пугала для других работников завода.
Орлов иногда, очевидно, про себя уже что-то решив, работу некоторых руководителей рекомендовал заслушать на парткоме. Это было куда хуже, чем выговор самого генерального, потому что, как сам он это любил говорить, с хорошим выговором можно и сто лет в начальниках проходить. А вот, если придется на парткоме билет положить, тут уж все, ваша песенка спета. Дальше жди оргвыводов. И это было действительно так, потому что Лев Петрович ход любых событий мог направить в нужное ему русло. И решающую роль здесь играли сам Орлов как член парткома и люди его окружения, приглашаемые обычно на заседания как заинтересованные лица. Используя свои способности к словесным хитросплетениям, он мог любой недостаток в работе раздуть и квалифицировать, как вредность и политическую близорукость. И поди ж тут докажи, что это не так… И как определить четкие границы подобных явлений? Он мог любого критиковать за моральный облик, хотя сам… был просто по уши в моральных нечистотах.
Валерий Иванович был неоднократным свидетелем того, как были «съедены» некоторые неугодные директору руководители. Сам принимал в этом участие и, понимая всю несправедливость творимого, ничего поделать не мог.
После очередного партийного комитета, где проходило «дружное» голосование по неугодному для директора человеку с дальнейшими оргвыводами, Шумилов всегда очень переживал и в течение нескольких дней чувствовал себя просто больным и разбитым. Мысленно он возмущался и противился, казалось бы, очевидной несправедливости, в которой сам был невольным соучастником. Оставаясь наедине, он казнил и ругал себя за слабохарактерность, пытаясь отыскать ответ на классический для русской интеллигенции вопрос: что делать?
Но такого практически никогда не было, чтобы секретарь парткома пошел против директора. Это хорошо только в кино смотреть на принципиальных секретарей. Все нити управления и элементы воздействия находились в руках руководителя завода. Квартиры, машины, путевки, телефоны, премии, дешевые продуктовые наборы к праздникам и прочее и прочее… А самое решающее значение всегда заключалось в том, что очередным секретарем парткома избирался только удобный руководителю человек. Если ты по какой-то причине не угоден — жди в свой адрес прилагательных. Стоило двум-трем специально подготовленным для этого людям выступить с критикой тебя, и, считай, вопрос практически решен. Легко и просто. А что поделаешь, критика есть критика, и ее надо уметь воспринимать. Ну а если ты уходишь с прежнего места, опять-таки преимущественное право предоставления работы остается за директором. И может просто не оказаться приличной для тебя должности, а тогда… ищи применение своим способностям уж где-нибудь на стороне. А у тебя ведь семья, и ее благополучие во многом зависит от твоего устойчивого положения на работе. Так, согласитесь, кто же будет относиться к этому вопросу легкомысленно?
Такова кадровая политика партии. Шаг в сторону — это уже побег.
В своем коварстве Лев Петрович был недосягаем и непредсказуем, и люди, особенно руководители среднего и верхнего звена, испытывали к нему почти благоговейный страх. Он давал вкусить прелести жизни и в то же время постоянно напоминал, что стоит ему лишь пальцем шевельнуть, как все это мгновенно закончится. Находясь рядом с ним, все постоянно чувствовали его какую-то непонятную, скрытую внутреннюю агрессию.
Он любил казаться справедливым в присутствии рабочих, открыто критикуя их начальников. Умел в узком кругу похвалить и руководителей, обращаясь к ним так:
— Начальник, я вам скажу — это особая порода людей. Это серые лошадки, которые тянут на себе все. На первый взгляд только кажется, что план делают рабочие. Я вам ответственно заявляю, что это совсе-ем не так. Отстоять смену у станка, когда у тебя инструмент есть, заготовки есть, станок есть… Все есть!.. И мозгами-то здесь можно не шевелить. А вот чтобы все это было, вертелось и крутилось — вот где нужна голова начальника!..
Это был маленький бальзам на души им же издерганных подчиненных.
Латышева ушла. Через некоторое время дверь отворилась и в проеме показалась чуть полноватая, но от этого еще более соблазнительная фигура Антонины Головкиной, искусственной шатенки лет сорока.
— Павел Васильевич, можно?.. — с придыханием проворковала она.
