«Бюро Риббентропа», ставшее главным партнером Осима, тоже вело переговоры без какого-либо согласования и даже контактов с германским министерством иностранных дел. Таким образом, со стороны Японии главным инициатором сближения выступали военные круги, со стороны Германии – партийные. Поэтому ни в немецких, ни в японских дипломатических архивах почти не сохранилось документов о подготовке пакта. Риббентроп позже объяснял это следующим образом: «Фюрер пожелал, чтобы подготовка к осуществлению данного плана велась не по линии германской официальной политики, поскольку здесь речь идет о мировоззренческом вопросе. Поэтому он поручил мне подготовить указанный пакт».[160] Так ли это?
Точной даты знакомства Осима и Риббентропа мы не знаем. Достоверно известно, что весной 1935 г. переговоры уже велись, так что знакомство можно с большой долей вероятности отнести к предыдущему году. Риббентроп приписывал инициативу сближения с Японией Гитлеру: «Еще несколькими годами ранее <1936 года. – В.М> Адольф Гитлер говорил со мной о том, нельзя ли в какой-либо форме завязать с Японией более тесные отношения. Я отвечал ему, что у меня самого есть кое-какие связи с японцами и что я установлю с ними необходимый контакт».[161] Никакие другие источники это не подтверждают. Об инициативе самого Риббентропа свидетельствовал германский посол в Японии Дирксен в письме от 1 января 1936 г. к фон Эрдманнсдорфу, курировавшему в МИД дальневосточную политику. Вторым инициатором Дирксен называл Канариса и решительно отрицал инициативу Осима.[162]
Достоверность сказанного, однако, вызывает сомнения: в отличие от большинства коллег по министерству, в вопросе об отношениях с Японией Дирксен солидаризовался, хотя и не полностью, с Риббентропом и старался подчеркнуть значимость действий последнего. Дело в том, что тогда дипломаты обеих стран не только не видели реальных перспектив сотрудничества – напротив, интересы двух стран фатальным образом пересекались в Китае, где Германия традиционно поддерживала Чан Кайши, главного военного и политического противника японцев. Гоминьдановский режим активно закупал и в веймарской, и в нацистской Германии оружие и военные материалы, а в организации и обучении его армии участвовали германские военные советники, начиная с бывшего командующего рейхсвером фон Секта, активного сторонника германо-советского сотрудничества в 1920-е годы (кстати, под его началом в годы Первой мировой войны служил Риббентроп). Версия об инициативе Риббентропа в заключении Антикоминтерновского пакта была закреплена в «вердиктах» Нюрнбергского и Токийского трибуналов, а также в послевоенных мемуарах германских дипломатов, оценку достоверности которых мы дали выше. Доверия они не заслуживают.
В окружении Риббентропа на начальном этапе переговоров заметную роль играл Фридрих Гак, лоббист немногочисленной части военно-промышленного комплекса, которая стремилась к расширению торговли с Японией (прочие продолжали ориентироваться на Китай). За сближение с Японией выступал также соперник Риббентропа Розенберг, сыгравший решающую роль в признании японцев «почетными арийцами». Это приводило потенциальное сближение в соответствие с расовыми доктринами нацистов, которые, по понятным причинам, вызывали в Японии резко отрицательную реакцию. Достаточно перечитать, что написано о японцах в «Майн кампф»…
Исследуя в начале 1960-х годов историю Антикоминтерновского пакта, японский историк Т. Охата имел возможность основываться не только на документах, но и на личных свидетельствах участников событий. Он убедительно показал, что инициатива японо-германского сближения исходила от Осима. В этом бывший военный атташе сам признавался на старости лет, опровергая свои показания на Токийском процессе и предшествовавшем ему следствии, где он преуменьшал собственную роль и «валил» все на покойного Риббентропа. В 1966 г. Осима откровенно говорил американскому историку X. Бервальду: «Да, можно сказать, что Риббентроп и я были очень близкими друзьями. Мы часто встречались по вечерам, славно проводя время за вином и ликерами. Пожалуй, тот первый Антикоминтерновский пакт <1936 года. – В.М.> никогда не был бы заключен, если бы между Риббентропом и мной не существовала близкая дружба».[163]
Переговоры протекали полуконспиративно. Осенью 1935 г. Риббентроп, наконец, представил Осима Гитлеру. С этого времени они встречались неоднократно и достигли взаимопонимания и взаимного доверия. Осима надеялся на заключение хотя бы ограниченного военного союза, направленного против СССР, но не мог твердо рассчитывать на такой результат, не имея пока что необходимых полномочий и не будучи уверен в том, что его поддержит консервативная элита Токио, в том числе военная. Риббентроп же не стремился к военному союзу (и не считал СССР единственным противником Германии), а напротив, хотел сделать будущий пакт как можно более идеологическим и потому открытым для других стран. В расширении задуманного им соглашения он видел залог успешного продвижения к вожделенному министерскому креслу. Так что подходы к совместно задуманному пакту у них изначально были разные.
Слухи о переговорах – более того, об их успешном завершении – снова опережали события. Дневник антинацистски настроенного американского посла в Берлине Додда – источник популярный, но ненадежный ввиду обилия в нем сомнительных сведений и просто откровенной дезинформации – фиксирует сведения о том, что некий японо-германский пакт уже заключен (!), в записях от 25 марта, 26 мая, 29 мая, 25 июня, 11 июля 1935 г. и 29 февраля 1936 г., то есть за много месяцев до его действительного подписания. Среди информаторов (точнее, дезинформаторов) английский посол в Германии Фиппс и его советский коллега Суриц.[164] Не берусь утверждать, была ли дезинформация случайной или намеренной, но и Лондон, и Москва были неплохо информированы о переговорах по своим разведывательным каналам, используя эти сведения в соответствии с собственными политическими расчетами. В советской разведке эту работу осуществляли Рихард Зорге, получавший информацию от германского военного атташе в Токио Эйгена Отта, и резидент НКВД в Нидерландах, позднее шеф европейской резидентуры НКВД, Вальтер Кривицкий. Фантастические утверждения об уже состоявшемся заключении секретного японо-германского военно-политического соглашения в январе 1936 г. и даже в ноябре 1934 г. в эти годы можно найти в таких разных источниках, как донесение французской разведки, антияпонская книга английского публициста и лекция американского профессора.[165]
Подобные официальные и неофициальные заявления нервировали японское правительство. Бывший посол в Москве, а затем министр иностранных дел Хирота, неожиданно для самого себя ставший премьер-министром после февральского военного мятежа 1936 г., считал главными задачами внешней политики Японии обеспечение как можно более спокойной экспансии на континенте и благожелательного нейтралитета со стороны Великобритании, США и Советского Союза. Перспективу готовящегося альянса он воспринял без особого энтузиазма, не видя его реальных выгод для Японии, но зато хорошо представляя себе дальнейшее осложнение отношений с атлантистскими державами и тем более с СССР.
Министр иностранных дел его кабинета Арита Хатиро стремился не осложнять отношения с военными кругами, а потому отнесся к идее сближения положительно, но выступил против военного союза с конкретными взаимными обязательствами. Он предпочел бы заключить половинчатое соглашение, подписанное, не густой, а «разведенной тушью»: такая подпись тоже имеет силу, но ее при необходимости можно стереть. С подачи самого министра выражение вошло в Японии в широкий обиход.[166]
