пятилетнюю упрямицу. И каждый раз она проходит молча. «Ой, она такая стеснительная» — у
меня тоже речевка есть.
Михална — единственная соседка, с которой моя псевдостеснительная дочь не просто
здоровалась, а здоровалась первой, громко, четко, начиная с расстояния пяти метров.
В каждой семье, наверное, есть страшилка для «разгулявшихся» детей. Кого-то пугают
дядей-милиционером, кого-то — выброшенными с пятого этажа игрушками. У нас заветное
словосочетание — «Михална услышит».
«Тише! — командует моя дочь толпой (кто не знает, трое детей в квартире — это уже
толпа). — Михална сегодня на смене. Ма, уже есть десять?»
Мой ребенок, не понимающий по часам, четко знает, что десять часов — это граница между
детским беспределом и началом ночи. Причем «комендантский час» распространяется только
на ЕЕ смену и исключений не имеет. Новый год и дни рождения включены.
Я никогда не понимала графика наших вахтеров. Скорее всего, та пара человек, которые
иногда были замечены в окошке-амбразуре, только заменяли Михалну в некоторые дни. Но на
праздники — никаких замен!
Не помню, какой-то праздник был, типа Дня машиностроителя. Ну, не праздник, скорее
повод. Звонят друзья. Может, кто-то из них таки машиностроитель, не помню. «Мы едем! С
детьми, гитарой, пивом. Встречай!» Я обрадовалась, дочка в восторге, следующий звонок:
«Выйди, пожалуйста, забери нас, мы в подъезде». Выхожу. Немая картина. Две семейные
пары, двое детей, гитара (пива не видно, бутылки в рукавах). Взрослые, состоявшиеся люди
стоят, как школьники, пред бабушкой-вахтером и не ругаются, не спорят, не оправдываются.
Слушают. Вспомнилась линейка в пионерском лагере. Вожатый зачитывает распорядок дня:
«Ровно в десять — отбой!»
Как она это делает? Не кричит, не ворчит. Говорит мало, четко и главное — доходчиво.
Как? Чужой человек. Я перед родителями так не стояла на вытяжку.
— Мы будем только тихие песни петь, честно. А детей сразу спать уложим. Всех. (Под
гипнозом, добавляю про себя.)
— Бред! Свободная страна! — доказываем мы друг другу уже в безопасном месте, за
дверью квартиры. Но, несмотря на это, начиная с десяти, по очереди одергиваем детей:
«Тише!»
Сами переходим на спокойные романсы. Вопрос: «Кто пойдет за пивом?» звучит как
приговор.
Смотрю в окно. Венки. Ее больше нет. Воскликнуть цинично: «Свобода!»? Не то чтобы я не
цинична. Просто не хочется. Конечно, смерть — это всегда страшно, даже если совсем чужая.
Я подумала, а вдруг бы она не умерла, а переехала. В другой дом, в другой город. Мне
кажется, мы, жители этого подъезда, все равно ощущали бы потерю. Парадокс? Скорее
закономерность.
Кем она была? Может быть, учитель? Актриса? Физик-ядерщик?
Михална — это и возраст, и профессия, и пол, и семейное положение. Это образ, легенда.
Какое невиданное чувство мы испытывали к этому человеку? Любовь? Ненависть? Уважение?
Страх? Не знаю. Но, кажется, все мы, жители первого подъезда, и каждый из нас в
отдельности, потеряли что-то очень важное.
Еженедельник «Объектив-Но» № 10 от 9 марта 2006 г., колонка «Невыдуманная история»
ОН СУЩЕСТВУЕТ, И ОН МЕНЯ ЛЮБИТ. Несвятому Валентину посвящается
(По многочисленным просьбам трудящихся, или ЧАСТЬ ВТОРАЯ*)
— Ты опять не выключила свет в коридоре.
— Если тебе так важен этот свет, выключай его сам.
— Ну неужели это так сложно, нажала на кнопку —
и все.
— У меня в голове просто не хватает места для этой кнопки, там полно более важных вещей.
— Ну конечно, думаешь у нас только ты.
— Короче…
— Все понятно…
Монолог Золушки и принца. За занавесом.
Там, где заканчивается сказка и начинается быль, всегда есть занавес.
Но «The end», «Finitа» и «Конец» — это не все. Почему? Потому что у любой сказки всегда
есть продолжение. А когда продолжение заканчивается, начинается следующее продолжение
или… Или следующая сказка. А монолог Золушки и принца за занавесом — это переход. Для
удобства.
Мы всю ночь пили шампанское на берегу Красного моря. Море почему-то было синим. Темно-
синим. Я, наверно, даже под гипнозом не вспомню, о чем мы говорили тогда. Романтическая
чушь. Мне нравится это словосочетание. Обычно, когда в кино наступает такой момент, я иду
мыть посуду. Наверное, только два человека, сидящих с шампанским на берегу моря, способны получать кайф от бреда, который несут. Остальные должны скривиться и уйти мыть
посуду. И это правильно.
Шесть утра. Впереди шесть часов езды по пустыне и шесть дней с Ним. Хочется еще
добавить шестьдесят градусов жары, но совру, конечно. Скажем так, было ОЧЕНЬ жарко.
Дорогу из центра Израиля в Эллат местные жители называют «адский путь в райское
место».
«Райское место» находится где-то между Египтом и Иорданией. У меня мобильный «завис», пытаясь определить координаты. А главное — из всех этих стран почти одновременно пришли
sms-ки: «Вас приветствует такая-то страна». Приятно. Меня столько стран одновременно
никогда раньше не приветствовали. Я почувствовала себя главной героиней сказки.
Поразили верблюды. Они были маленькие и одногорбые. Я, наверное, проболела нужный
раздел зоологии. Или географии. Мне казалось, они должны, просто обязаны быть огромными
и непременно с двумя горбами. По скученности напоминали наших коров. Как будто по
Харьковской области едешь и встречаешь стадо то тут, то там.
Пальмовые плантации я себе такими и представляла. А бедуины очень похожи на наших
цыган.
Он спал. Хорошая возможность рассмотреть мужчину повнимательнее.
Я уселась на сиденье перед ним и… И задумалась над темой диссертации «Отличия полов в
свете разницы влияния на них романтических ночей».
Эллат. Если с термином «адский путь» я бы еще поспорила, то «райское место» — идеальное
название, без сомнений. Такая себе отдельно взятая Ялта, умноженная на двадцать пять — по
красоте, сервису и концентрату хорошего настроения. Тут все отдыхают. Отдыхают в широком
(глубоком) смысле этого слова. Персонал в гостиницах напоминает актеров, играющих приторно
положительные роли.
Гостиницы. В них хочется жить вечно. Бассейн. Огромный, голубой. Метра два глубина, не
больше. А спасатель всегда рядом. Стоит целый день возле бассейна без дела, аж жалко.
Утонуть, что ли, разок, ну чтоб ему не обидно было.
Какие-то чересчур вежливые люди. Отсутствие драк и пьяного пения напрягает. Все
здороваются. На разных языках. Пожалела, что проболела и английский заодно с географией.
Я, видимо, часто болела в школе. Болезненная была.
Кроме пропущенных уроков, я вообще жалела только об одном: НИКТО НЕ ВИДИТ! Блин, столько счастья привалило, и ни одной подружки рядом! Приеду, расскажу, не поверят же!
Жадно запоминаю детали.
Рыбный ресторан. Представьте себя внутри аквариума. Да, да, внутри. То есть стены, пол, потолок и даже колонны стеклянные. За ними — жизнь. Красная, синяя, желтая, полосатая и
пятнистая — это декоративные рыбки. А еще морские коньки, звездочки, ежи и, по-моему, даже медузы. Все это живет вокруг и тебя не замечает. Конечно, цинично при этом есть рыбу.
Даже неудобно как-то перед ее декоративными собратьями. Но есть мясо в таком антураже, наверное, было бы глупо.
Джаз. Здесь играют только джаз. Наш первый медленный танец.
Это никогда не закончится, потому что так не бывает — ага, дома ждет дочь, я в
Днепропетровске, а оттуда возвращаются. Всегда.
Мы воровали финики за забором. Нам обоим за тридцать. Мы могли покупать их
килограммами, тут же, не выходя из гостиницы. Но не покупали, потому что не любили
