* Пыланием губ расскажи о любви И дерзостью рук расскажи о любви. Блаженным безумием буйного тела И — памятью сердца скажи о любви. * Полузакрыв глаза, прильни, подруга, Дай захлебнуться в губ твоих вине! Мы через губы изопьем друг друга, Я растворюсь в тебе и ты во мне. Эти гедонистические мотивы, с большей полнотой представленные в уже упоминавшейся книге «У моря арабистики», сообщают лирике Аррани яркость и полнокровность, передача которых на другом языке подчеркнуто требует выразительного и свободно льющегося стиха, воспроизводящего фактуру подлинника. * «Люблю!» и «любим!» Онемей, Аррани, И эти два слова в себе огляни. Как солнце в темнице, венец на царице, Как небо в зарнице сияют они. * И мрак, и буря на лице твоем, И пламень молний на лице твоем. Я голову склонил, мы помирились. И дождь, и солнце на лице твоем. Негаданно счастье рухнуло. … Илен, Двадцатой весны ароматом полна, Навеки легла у кладбищенских стен. В лирику Аррани вливается новая, темная струя, не уходящая из его творчества до конца жизни. Я хожу и твержу: умерла. Умерла. Умерла. Ибо розу — тебя бестелесная тень сорвала И рассвета роса не умчалась к полдневному солнцу, А с твоих лепестков, как слезинка с ресницы, стекла. * Зачем любовь и счастье для чего, Коль время — недруг всех и враг всего? Любви и счастья утренняя роза Звездой упала с неба моего. * Целую жизнь мы искали друг друга. За ней Ныне нам общий воздвигнут с тобой мавзолей Запах земли и холодные желтые кости — Вот что осталось от страсти твоей и моей. * Не стало тебя. А я горестных слез не лью, И не вздыхаю и — утешительных вин не пью. Я розы моих стихов слагаю к твоим ногам. Их лепестки таят боль и тоску мою. * В лесу жила счастливая газель. Любила жизнь и милого газель. Раздался гром и молния сверкнула, Влетела в лес — и рухнула газель. * Глянул вслед — и оглянулась. Неужели это правда? Подошел — и улыбнулась. Неужели это правда? Ожидала, обжигала, освежала — и нежданно В смертный саван завернулась. Неужели это правда? * Я с тела твоего губами рвал цветы. Теперь, давно седой невольник нищеты, Целую тихо камни, по которым Ходила ты. * Нет, не могила твоя — это ложе встречает меня, Ложе несытой любви для тебя и меня. С воплями страсти мешаю свои поцелуи. Здравствуй, Илен, дорогая! Ты слышишь меня? * День, как и ты, засыпает. Но лишь Смежит ресницы вечерняя тишь, В чреве ее зарождается утро. Где ж твое утро? Что долго так спишь? * Я слушаю полдень. Но легких шагов не слышно. Я слушаю полночь. Но вздохов любви не слышно. Безумец, чего ожидаю в полудень и в полночь? Ведь в мире тебя никогда уж не будет слышно! * За медленным чаем из жарких стаканцев Чего не услышишь от наших ширванцев! В шатре пастухов, не в дворцовом покое, Однажды я слышал преданье такое: Поэт, обманувши придворные власти, Прокрался к любимой наложнице шаха, И сердце его разорвалось от страсти, А сердце ее — от истомы и страха. Два сердца швырнули на выжженный камень, Они там дымились и медленно стыли. А дикие звери со злыми зрачками Не смели их тронуть и жалобно выли. А нищий бродяга, на встречных людей Косясь настороженным взглядом, Два сердца в земле упокоил, и в ней Навеки легли они рядом. Стрелы Сатирическая поэзия Аррани ярко показывает идейные умонастроения этого утонченного лирика, обнаруживает общественную значимость его творчества. Это не последовательный практик — ниспровергатель основ, однако всей своей мятущейся душой он жаждет одного: справедливости в обществе. Его гнетет социальная кривда государства ширваншахов — богатство лживых и косных вельмож и нужда честных тружеников, преступления и страдания, но лишь под пером отточенного сарказма разрешаются его чувства. Инвективы Аррани против беспринципного стяжательства заставляют вспомнить известное послание Горация Меценату (сатира «Тантал»), переведенное одним из корифеев русского стиха в XVIII веке И. С. Барковым. В каждой из «стрел» живой ум ширванского поэта блещет новой гранью: Глаз любопытных, глубоких вздохов ловец, Скажи мне, Кунфуд, скольким ты детям отец? Пришел твой час, о, сотрясатель сердец: Султан тебя оскопил, наконец. Я не о том, о чем подумает мир, Я вот о чем: узду смиренья сорвав, Родил ты много остроязыких сатир, А ныне умер, вельможею став. * Мехмендар… Пред ним дворцы открыты. Он из тех, кто нынче знамениты, Не чета чиновной мелюзге. Многое и многие забыты Старому усердному слуге. * Спаси меня, творец моей души, Ответь уму, сомненья разреши. Поэт, конечно, не достоин рая, Но уж и ада ты его лиши. |
