После войны большинство членов синода бежали в Западную Европу и Америку и там продолжали Карловацкие традиции. Некоторые наиболее видные коллаборационисты вроде митрополита Парижского Серафима помирились с Москвой, получили прощение и вернулись в Советский Союз. Когда это было политически выгодно, Советы обнаруживали поистине поразительную готовность к прощению.
После войны на церковь в Советском Союзе обрушилась новая волна преследований, несмотря на демонстрацию ею полной покорности и хвалебные молебны в годовщины Октябрьской революции и дни рождения Сталина. Патриарх Алексий (Симанский) советовал священникам держаться потише, чтобы не навлекать на себя новые нападки. И все-таки в начале 60-х годов, при Хрущеве, началась новая широкая кампания против церкви. Многие храмы закрылись, милиция арестовывала и избивала священников и верующих, была запрещена даже продажа свечей в церквях. Если бы не желание Политбюро использовать церковь на частых конгрессах «в защиту мира», преследования, вероятно, зашли бы еще дальше.
После смещения Хрущева гонений стало меньше, но руководители русской церкви даже не попытались воспользоваться послаблениями, как это сделали, например, грузинская и армянская церкви.
Патриарх Алексий умер в 1970 году в возрасте 92 лет, в это время церковными делами, по-видимому, целиком заправлял его слуга Даниил Останов. Новым патриархом был избран Пимен (Извеков). Он побывал в заключении, прошел военную службу — был майором Красной Армии; поговаривали, что у него есть семья (незаконная). Он казался наиболее приемлемым из всех кандидатов, однако даже его сторонники и доброжелатели считали, что он страдает чрезмерным страхом перед властями[362]. Иначе трудно объяснить восхваления в адрес «любимого миротворца» Брежнева, особенно после вторжения в Афганистан. (Следует отметить, что некоторыс епископы временами занимали более независимую позицию без всякого вреда для себя.) После смерти Пимена наступило междуцарствие, но в том же 1990 году патриархом был избран Алексий II.
Коммунистическое руководство, несомненно, хотело, чтобы православная церковь исчезла, — впрочем, оно полагало, что рано или поздно будут ликвидированы все религиозные сообщества. Однако спешить было некуда: с точки зрения сохранения партийной власти над обществом церковь не представляла никакой опасности. Количество церквей и священников постоянно сокращалось, среди прихожан стариков было больше, чем молодых, женщин — больше, чем мужчин, и вообще костяк общества был представлен слабее, чем маргиналы. Если бы правительство приняло более жесткие меры, это могло бы загнать церковь в подполье и затруднить контроль над ней. Церковь использовалась также (хотя и в ограниченных масштабах) в качестве инструмента советской внешней политики: она была необходима как витрина, демонстрирующая, что Советский Союз — демократическое государство, где свобода совести, в соответствии с Конституцией (статья 52 Конституции 1977 года), осуществляется на практике.
В контексте настоящей книги нам важна не столько судьба православной церкви при коммунистической власти, сколько ее роль как объединяющей национальной силы и ее отношения с патриотическим движением. До перестройки русские националисты в общем и целом не слишком интересовались религией. Правда, верующие были и среди правых диссидентов, и среди официальных политиков. Даже неверующие националисты не принижали и не отрицали роли православной церкви в истории. Но если они, к примеру, протестовали против разрушения церкви, то заботились больше об историческом памятнике, чем о доме Божьем. Большинство националистов из авторов «Нашего современника» склонялись скорее к национал-большевизму, нежели к духовному идеалу православия. Возможно, они полагали, что избыток патриотизма в глазах властей простительнее, чем религиозно-националистический уклон. За немногими исключениями (Солженицын, Шафаревич, Солоухин, Осипов), националистический лагерь вновь увидел в церкви союзника лишь после 1987 года.
С другой стороны, власти строго ограничивали деятельность церкви, сводя ее к минимуму функций. Церкви не только нельзя было заниматься миссионерством, проповедовать слово Божье, заботиться о нуждающихся — ей не дозволялось иметь политическую позицию, даже если она полностью или частично совпадала с политикой коммунистов. Несомненно, православные священники в какой-то степени симпатизировали националистам и консерваторам и, возможно, тайно надеялись на национальное возрождение, которое в один прекрасный день даст им больше свобод. Но проявлять инициативу им категорически запрещалось.
Таково было в общих чертах положение церкви в канун эпохи реформ, открывшей перед церковью совершенно новые перспективы, но и поставившей ее перед лицом непредвиденных опасностей.
Раскол?
Как и все прочие религии, русское православие переживало расколы, и неудивительно, что в эпоху гласности они начались тоже. В 1989 году заявила о своей автономии украинская православная церковь, а годом позже в Суздале была основана первая община, объявившая о своей принадлежности к Русской православной церкви за границей. В дальнейшем такие же общины возникли и в других городах европейской и азиатской России, а организация, объединившая их, получила название Свободной православной церкви. Эти события вызвали серьезную озабоченность у руководства Русской православной церкви (РПЦ) и видных религиозных мирян. Патриарх Алексий II заявил в интервью, что раскол — самая серьезная проблема, стоящая перед церковью[363].
Несколько известных авторов, включая Белова, Распутина и Шафаревича, опубликовали манифест, в котором говорилось, что, хотя у них нет намерений вмешиваться в церковные дела, они не могут хранить молчание по поводу трагических и, возможно, необратимых событий. Различия между церквами вполне преодолимы: у них одна и та же литургия, один и тот же обряд причащения, всех ожидает неизбежный Судный день. Однако, если церковь за границей будет упорно противостоять Московской патриархии и запрещать московским прихожанам получать причастие, конфликт может привести к взаимным обвинениям и отлучениям[364].
Архимандрит Лебедев, представитель Свободной православной церкви, ответил, что единства нельзя добиться силой, ценой отказа от истины. Критики не чувствуют Божественной правды: им не следует протестовать против Свободной церкви — они должны требовать, чтобы весь московский епископат ушел в отставку[365].
Несмотря на призывы к примирению, раскол продолжался и даже углублялся. Соперники захватывали друг у друга церковные здания и имущество, срывали церковные службы, иногда споры доходили до физической расправы и судебных разбирательств[366]. Священника Глеба Якунина обозвали проклятым «жидомасоном» (еженедельник «День» даже провозгласил его «тайным хасидом») и предложили ему (как агенту ЦРУ) перенести свою деятельность в Израиль. Других православных священников обвиняли в работе на КГБ. Первое известное столкновение произошло в Кашире, районном центре неподалеку от Москвы. Здесь районные власти, после вмешательства митрополита Ювеналия, видного деятеля Русской православной церкви, отказали раскольникам в их требованиях. В Суздале Свободная православная церковь действовала более успешно и удержала свой храм, несмотря на отделение от Московской патриархии[367]. К концу 1991 года возникло около 40 общин Свободной православной церкви — от Санкт-Петербурга на западе до Барнаула на востоке. Несколько священников-раскольников были даже избраны в Верховный Совет.
Что же было причиной раздоров между двумя церквами? Некоторые разногласия были не слишком важными. В 1981 году Русская православная церковь за границей причислила Николая II и его семью к лику святых. Разумеется, при коммунистическом режиме в России такое было невозможно. Зато десятью годами позже Русская православная церковь была уже полностью готова последовать этому примеру, хотя с канонической точки зрения такой шаг представлялся весьма сомнительным: царь не погиб как мученик за веру и не совершал чудес. Так или иначе, на соборе в апреле 1992 года Русская православная церковь постановила начать процесс канонизации царя и его семьи.
