Я взглянул на нее недоверчиво.

— Он не любит меня, — продолжала она. — Поверь, уже три года как не любит… Живет с другой женщиной. И если б не дети, ушел бы от меня и женился на ней!

— Мне жаль, Дария…

— Чего тебе жаль?

— Жаль тебя и себя.

— Если б ты любил, то не чувствовал бы жалости!

— Для меня такое положение невыносимо…

Глаза Дарии покраснели. Она отвернулась.

— Ты едва знаком с ним, — тихо сказала она. — И успел уже так подружиться! Но любовь сильнее дружбы, а ты не любишь меня…

Я молчал, не находя слов. Так, в молчании, уходила от нас наша грустная надуманная любовь. Уже на улице я словно со стороны посмотрел на молодую цветущую женщину, которой жизнь принесла столько разочарований, и сердце мое сжалось от сочувствия к ней. Как удары хлыста, обрушивались на нас в ночной темноте порывы холодного ветра.

В моей памяти он, как и Гаафар Халиль, Халиль Заки и Ханан Мустафа, неразрывно связан с нашей старой Аббасией, необъятными просторами ее полей и буйной зеленью садов. Вместе с тем имя его для меня — символ высоких идеалов и несгибаемой воли человека, преодолевающего в упорной борьбе невзгоды и отчаяние. Как и наш друг Сурур Абд аль-Баки, Реда Хаммада — личность выдающаяся. Еще в ту пору, когда мы гоняли футбольный мяч на площадке среди кактусов, он заметно выделялся из всех нас. Это он, один из немногих, смело противостоял Халилю Заки. В начальной школе Реда слыл горячим патриотом. О Сааде Заглуле говорил с большим восторгом, нежели о Хусейне Хигази или Чарли Чаплине. Всем этим он, конечно, был обязан своей семье, выделявшейся в нашем квартале патриотизмом и ученостью. Отец Реды был главным врачом инфекционной больницы, мать — преподавателем, одной из первых женщин, получивших высшее образование. Сестра его училась столь же успешно и была послана в Англию, брат с отличием окончил Юридическую школу.

Однако семья эта стала печально известной и выпавшими на ее долю несчастьями. Мать умерла, когда Реда был еще ребенком. За активную деятельность в партии «Вафд» в первые годы ее существования уволили со службы его отца. Умерла в Англии сестра. В революцию 1919 года погиб его брат. Реда гордился братом и часто вспоминал его. Это страшно злило Халиля Заки.

— Во имя чего погиб этот сумасшедший? — спросил он меня как-то с раздражением.

— Во имя независимости, — ответил я простодушно.

— Можно подумать, что англичане не давали ему житья, — заметил на это Халиль иронически.

Когда я познакомился с Редой, он жил с отцом и старым слугой в их опустевшем доме. Его тяготила унылая обстановка, и сам дом казался ему тюрьмой. Отца он побаивался. После увольнения со службы доктор замкнулся в себе, из дома выходил редко, только когда его приглашали на частную консультацию. Реду он, видимо, хотел воспитать таким человеком, который вознаградил бы его за все утраты. Был с ним весьма строг. Требовал, чтоб сын стал образцом в учебе, поведении, патриотизме. Ни в чем не давал ему поблажки. И Реда вырос безупречно честным, даже аскетом, однако в нем с детства жила потребность в доброте, ласке.

— Расскажи мне о своей матери, — просил он меня, — какие у тебя с ней отношения — любите ли вы друг друга.

Ему нравилась популярная песня, и он часто ее напевал:

Голос Реды дрожал, когда он доходил до строк:

Однажды отец Реды отругал его за что-то тут же, на улице, в нашем присутствии. Реду это как громом поразило. Он молча ушел в дом. Когда появился снова, никто не заметил в нем перемены. И тут внезапно он весь скорчился, судорожно схватился руками за живот и громко вскрикнул. Повалился на землю у дерева и от невыносимой боли стал грызть его обнаженные корни. В испуге мы столпились вокруг него. Подходили люди, кто-то вызвал машину «скорой помощи». Реду отвезли в госпиталь Каср аль-Айни, где выяснилось, что он выпил карболовой кислоты с намерением отравиться. Его с трудом спасли. Этот случай глубоко потряс меня.

— Как же ты решился на такое? — спросил я его, когда все уже было позади.

— А ты разве не слышал, как он оскорбил меня при всех? — тихо сказал он, печально улыбнувшись.

Отчаянный поступок Реды заставил его отца изменить к нему отношение. И у него вызывали уважение редкие способности сына. Он отлично учился в школе и находил время для активного участия в политической деятельности, терявшей, правда, остроту по мере того, как спадала революционная волна. К моменту достижения нами сознательного возраста кровопролитная революция превратилась уже в святую легенду. Память любого из нас хранила какой-то эпизод или образ погибшего героя, зажигательные лозунги, но не больше. Все мы приняли участие в демонстрации, которая была организована Надиром Бурханом в поддержку Саада Заглула (в то время премьер-министра) в его конституционном конфликте с королем Фуадом[38].

В средней школе Реда Хаммада тесно сблизился с Бадром аз-Зияди на почве общности их политических взглядов. Когда к власти пришло правительство Мухаммеда Махмуда, Бадр сказал:

— Раньше у нас был один враг — англичане.

— И король, — добавил Реда.

— Это одно и то же.

— Согласен!

— А вот теперь появился новый враг…

Когда Бадра аз-Зияди убили в школьном дворе, Реда сильно горевал.

— Бадра нет, а Халиль Заки живет! — с горечью сказал он мне.

— И Мухаммед Махмуд тоже жив! — в тон ему грустно сказал я.

Реда все серьезнее занимался политикой. В составе студенческой делегации он заседал рядом с Мустафой Наххасом в парламенте. При правительстве Мухаммеда Махмуда был арестован. Чуть не убит во времена Сидки. Учась на юридическом факультете, стал одним из лидеров студенчества. Не раз слушал я в университетских аудиториях его пламенные речи. Он был убежденный вафдист, искренне верящий в конституцию, независимость и демократические нормы жизни. С негодованием наблюдал он за ходом политической жизни в Египте и в конце концов пришел к убеждению, которое как-то высказал мне:

— «Вафд», а вернее, народ потерял свою ударную силу в тот день, когда были арестованы руководители организации «Черная рука»[39].

— Но ведь «Вафд» призывает к законным действиям! — возразил я.

— Мало ли что они говорят, — засмеялся Реда. — У нас нет другого выхода, кроме как уничтожить монархию и партии меньшинства, а затем единым фронтом выступить против англичан.

Он полюбил Сураю Раафат и, когда учился на юридическом, собирался сделать ей предложение. В то время я об этом ничего не знал, так же как и он не знал тогда о моих отношениях с Сураей. История эта стала известна мне лишь в 1967 году, после поражения. Реда был в кабинете Салема Габра в тот день, когда туда пришла Сурая. Через несколько дней мы встретились с ним у него дома, в Гелиополисе.

— Ты помнишь ту женщину, что была в кабинете Салема Габра? — спросил он.

— Сураю Раафат?

— Когда-то она жила в квартале Сакакини, и я любил ее, — улыбнулся Реда. — Я посватался бы к ней, если бы не…

— Если бы не что?

— Если бы не встретил ее в обществе нашего приятеля Ида Мансура.

Тут и я в свою очередь рассказал ему историю моих отношений с Сураей.

В 1934 году Реда закончил юридический факультет и стал адвокатом. Отец его умер, оставив ему приличное состояние. По мере того как имя Реды приобретало все больший вес в адвокатских кругах, он становился известен и как писатель-публицист. На выборах 1942 года он стал членом парламента. Побоище 4 февраля[40] глубоко потрясло меня и под корень подкосило мои вафдистские чувства. Я откровенно признался в этом Реде.