— Хорошо, когда тебя кто-то любит.

Назойливый пейджер, лишенный голоса, откликнулся на этот раз каверзной вибрацией, ощутимой даже для большого сафьяновского тела. Сафьянов раздраженно пресек сей неуместный акт.

— Ты думаешь? — все еще витая в своих эмпиреях, переспросила Нина, но, взглянув на гостя, все же переключилась: — Но тебя же тоже… любят, — подчеркнув множественное число глагола, проговорила, — тебе ли плакаться-то, Андрюша?

Сафьянов снова вздохнул, потянулся к сигарете.

— Кстати, — совсем вроде и некстати сказала Нина, — а где Лариса? Я ей обзвонилась. Вчера, сегодня… Ты не знаешь, что там со Стрелецким ее?

— Не знаю, — так на всякий случай решил ответить Сафьянов.

Нина подозрительно вглядывалась в него. Зазвонил телефон. Нина потянулась было к нему, но Андрей бросил небрежно:

— Потом.

И Нина покорно подхватила аппарат, оттащила в комнату, чтобы не мешал.

— А куда она вообще-то подевалась, Лариса? — спросила, возвращаясь. — Вроде не собиралась никуда…

— Ты же в курсе, Нин, мы в последнее время с Ларисой и не общаемся практически.

— Да? — недоверчиво переспросила Нина.

Сафьянов предпочел промолчать. «Господи, скорей бы все это кончилось, — подумал, — как же я умаялся! Когда все решится наконец, возьму под мышку первую попавшуюся барышню с круглой попкой и уеду на неделю в какое-нибудь славное местечко. Позабуду обо всем». Приятная перспектива помогла снова сосредоточиться.

— Завидую я тебе, Нинок, — начал Андрей осторожно, словно одними только пальчиками ноги касаясь чутко-тонкого льда, проверяя, можно ли всей ступней опереться, — все у тебя впереди, ты знаешь, чего хочешь. Строишь и строишь потихоньку свою жизнь, как тебе нужно, как ты себе ее представляешь. Молодец. Так и надо. И все у тебя будет в итоге.

— Господи, — всплеснула руками Нинка, — тебе ли говорить! Уж кто-кто…

Осеклась и испуганно вгляделась в глаза Андрея: не обиделся ли, не оскорбился ли? Но Сафьянов оставался грустно-лиричным, печальным, как лорд Байрон. Нинка тогда осмелела вконец:

— Я тебе так скажу, Андрюша, ты мне верь. Вон посмотри, каких я мальчишек вырастила. Никто не скажет, даже самые злые языки не скажут, что парни мои плохие. Значит, и я кое-что стою в жизни. И к моим советам прислушаться можно. И так я тебе скажу, Андрюшечка. Суетишься ты слишком, а много ли человеку нужно? Да совсем чуть-чуть и требуется. Только понять важно: что именно. Это сложно, да. Согласна, сложно. Но ты мечешься туда-сюда, туда-сюда. Остановись. Полегчает, ей-Богу полегчает. Ты же знаешь: я тебя люблю. Не любила бы — не говорила бы так.

— Запутался, — кивнул Сафьянов и спохватился тут же: — Очень все запутано вокруг, не знаешь, кому верить. Все тебя предать готовы ни за понюх табаку. Просто так, из азарта, из принципа.

Нинка очи долу опустила, потупилась, как если бы сама неловко соврала что-то. Она ведь и в самом деле искренне всех их любила, всех, кого друзьями считала, на все была готова ради них.

— Я, Нин, все понимаю, — снова начал осмотрительно Сафьянов, — но так тяжко бывает иногда. Особенно когда близкие люди уходят. Алевтинина смерть вообще меня из колеи выбила. До сих пор в себя прийти не могу. Все думаю, думаю, почему так случилось? Почему вообще все это произошло? Они, эти следователи, говорят: убийство. Кто мог это сделать? Не знаю, ума не приложу. Вот ведь и знал хорошо Алевтину, был вроде в курсе всего. Не знаю. Да что за черт! — снова завибрировал Сафьянов и в который раз прихлопнул пейджер.

Нинка вздохнула.

— Все рано или поздно выяснится, — сказала. — Что же делать, надо жить.

— Но ты представь себе, только представь, кто-то да сделал это. Кто-то не чужой скорее всего. Кто-то из наших.

— Я не верю в это, — Нинка была тверда голосом, — не верю. Ты же знаешь, Алевтина в последнее время с банком была связана. А там — деньги большие. А где нынче деньги большие — там смерть поселяется на постоянку. Все время рядом. Почему и говорю всем: не гонитесь вы за деньгами за этими. На хлеб с маслом хватает — и ладно. Но ты ж посмотри вокруг, все словно с цепи сорвались. Жрут и ртом и жопой, а все мало.

— И меня в прокуратуре все про банк спрашивали… Ты, значит, считаешь, что это из-за банка? — переспросил Андрей.

— Мне кажется, да. Никаких других причин не вижу. Ну а если из-за банка, сам понимаешь: ищут не ищут — не найдут никого. Однозначно.

— Алевтину жалко.

— Да, — апатично согласилась Нина.

— И тебе небось сейчас труднее будет. Все же Алевтина тебе помогала.

— Помогала, — эхом отозвалась Нинка, — она всем помогала. Теперь уж дело прошлое, и Оксане твоей тоже помогала. А толку-то? Как не любил ты ее, так и не любишь. Прости, конечно.

— Жизнь сложилась как сложилась, — увернулся Андрей. — У тебя следователи про Оксану ничего не спрашивали? — И постарался взглянуть на Нинку без особой заинтересованности.

— Спрашивали, конечно, — с готовностью подтвердила Нина. — А они вообще обо всех спрашивали. Да так, знаешь ли, вопросы ставят, что и не поймешь, чего хотят-то от тебя. Говорят, предположим: «Не замечали ли вы, Нина Ивановна, того, что Алевтина Коляда в последнее время кого-то опасалась?» Я им честно: «Нет, не замечала». Они тогда: «А у кого-нибудь были причины бояться Коляды?» «Ну, — говорю, — всякое могло быть. Все же она ведьма». А они мне тут же листок бумажки подвигают: напишите, дескать, кто да кто. Но ты же меня знаешь, Андрюша, на мне где сядешь — там и слезешь. Обратно бумажку двигаю: «Теоретически могло быть. А практически чужая душа — потемки».

— Да, жизнь сложилась как сложилась, — повторил Сафьянов задумчиво.

— Это верно. Как к ней относиться, к жизни, так она и представится. Теперь-то что, теперь-то поздно что-нибудь менять.

Андрей вздрогнул.

Нина с удивлением посмотрела на него. Помолчала. Сделала только постную физиономию.

— Тебе-то уж точно, Андрюш, жен менять — только время терять. Не приспособлен ты к семейной жизни. Не нужна она тебе. Прости, что я тебя вроде как поучаю. Но мне так кажется. Оксана она ведь баба-то неплохая. С ней ведь договориться можно, а?

Сафьянов с трудом подавил дрожь в руках. Он вдруг посмотрел совсем иначе на Нинку. На Нинку, которую все, кому не лень, простушкой считали. А она и не возражала. Не строила из себя умницу-разумницу. Так удобнее. Всем. И ей в том числе — простушкой-то быть. И он, воробей стреляный, на эту удочку попался. Дурень, какой же он дурень! В голове Сафьянова в один момент пронеслись все события последних недель. Он просто остолбенел от ужаса. Кретин самонадеянный! На что он надеялся? На то, что все кругом такие же кретины — ничего не видят, не понимают? Ничего знать не хотят? Спокойно, спокойно. Без паники. Ничего страшного-то нет. И не в таких переделках бывали. Прорвемся. Но с Нинкой лучше уж не хитрить так примитивно.

— Да что ты знаешь, — возмутился почти натурально, — о моей жизни? Думаешь, Лариса твоя распрекрасная мне на шею бы не села? Еще как! И ножки бы свесила. Это она с тобой, может, ласковая, добрая, хорошая. А мне будь здоров сколько гадостей сделала. Фыркала все. Ей можно. Ей все можно. Я покоя хочу. Покоя. Поймите вы все. А уж с Ларисой точно, с ней покой только и будет сниться. В бреду тяжелом. Она-то ничего не простит. Никогда. Там такие бы скандалы были, если бы я тогда поддался, о-го-го. Любая баба скандалить бы стала, — в изнеможении добавил Андрей.

— Да, конечно. Ты не волнуйся, Андрюша, — запричитала Нинка, — чего уж так-то кипятиться? Не нервничай.

— В общем, не все так просто.

— Конечно, конечно, — быстро согласилась Нина.

— И если ты думаешь, что мне легко живется…

— Не думаю.

— Тогда не трави мне душу. Моралями своими.

— Прости, — Нинка положила свою лодочку-ладошку на большую сафьяновскую руку и нежно, примирительно погладила, будто растирая больное место.

— Ладно, Нин, пойду, — Сафьянов грузно поднялся, — у меня к тебе просьба будет. Если Лариса позвонит, попроси ее со мной связаться. Она мне очень нужна. Так и скажи: очень нужна.