Ему нужен Долгов. Леонид Михайлович Долгов. Такой, какой он есть. В привычной обстановке. Минимум напряжения. Максимум естественных проявлений характера. Это, конечно, неинтенсивная методика, это, конечно, колоссальная потеря времени, это, конечно, работа на «авось» — «крутить воздух», называется на профессиональном жаргоне то, что проделывал сейчас Кудряшов. Ощущения, полученные от таких бесед, к делу не пришьешь, но они порой бывают в миллион раз полезнее конкретных фактов. Информацию, добываемую таким образом, сложно конкретизировать, но она иногда отворяет двери существенным открытиям.

Долгов терпеливо ждал ответа на свой вопрос. Слава медлил, он не знал, что ответить. И надо ли отвечать?

— Женская месть, — Кудряшов словно взвесил на ладони эти слова, — женская месть. У Алевтины были враги?

— В самом страшном для женщины смысле этого слова — нет. Самый грозный враг для женщины — ее соперница. Таковой у Алевтины не было.

— Страшнее кошки зверя нет? — подмигнул Кудряшов, мол, мы-то, мужики, понимаем, какая все это туфта.

Долгов вежливо улыбнулся, шутки, однако, не принял.

— Значит, говорите, соперниц не имела, — продолжал Слава, — но ведь вы, наверное, в курсе ее отношений с Юрием Агольцовым? Жених-то завидный.

— Вы всерьез считаете, что найдется дама, которая могла бы мстить господину Агольцову и его возлюбленной?

— Нет, — честно признался Кудряшов, — я так не считаю. Но ведь у Алевтины Григорьевны были когда-то и другие романы.

Долгов пожал плечами:

— Когда-то были. Когда-то, давно. След их теряется во мгле быстротекущего времени. Тридцать пять — сорок лет для женщины — период пустынный. Если она сама не ищет любовника, ее оставляют в покое.

— А вот Лариса Павловна говорит, что Коляда пользовалась большим успехом у мужчин и — простите за каламбур — широко пользовалась этим успехом.

— Ах, Лариса, — махнул рукой Долгов и сладко улыбнулся, — она всегда так нуждается в поддержке…

«Интересно, — подумал Кудряшов, — он ее поддерживает психотерапевтически или иными способами? Неужели он ее любовник? Я повешусь, если это так». Кудряшов смерил взглядом располневшую фигуру Долгова, его лицо без возраста, слащавую улыбку…

— Так, значит, Алевтина Григорьевна не искала внимания мужчин?

— То, что было вокруг, — уже не по рангу. Все же она была знаменитостью — банальный романчик удушил бы имидж неприступной ведуньи. А что-то яркое не попадалось. Очень, очень многие знаменитые женщины остаются одни по этой причине. И вообще проблема женского одиночества, знаете ли, непростая проблема. Если говорить конкретно, то Алевтина, по сути дела, ни в ком не нуждалась. В свите — да. В клиентах — да. В поддержании репутации — да. Она, конечно, не могла бы существовать на необитаемом острове — ей важно было иметь поле для манипуляции людьми. Но в их теплоте, в их отношениях она не нуждалась.

— Она была таким чудовищем?

— Ну почему сразу и чудовищем? «Ты царь — живи один», — как сказал великий поэт. Не многие смеют бороться в одиночку, но те, кто уже вкусил это сладкое состояние оди-но-че-ст-ва, вряд ли прельстятся призрачной надеждой найти родственную душу…

— Тогда что их связывало — Юрия Агольцова и Алевтину Коляду?

— Что их связывало, что их связывало?.. — вздохнул Долгов. — Что вообще людей связывает? Возможность решать свои внутренние проблемы за счет другого человека, вот что людей связывает. Может показаться странным, но если провести простейший психоанализ, легко доказать, что у Алевтины было серьезно нарушено внутреннее чувство безопасности. Более того, Алевтина являла собой хрестоматийный пример этого самого серьезного нарушения чувства безопасности. Алевтина как-то вспоминала при мне рассказ своей бабки о том, каким образом малышку отучали от материнской груди. В один прекрасный день, когда ее мать решила, что девочка уже взрослая и больше не нуждается в грудном молоке, малышке, потянувшейся привычно к маме, просто подсунули жесткую щетку. Это, кстати сказать, очень распространенный в народе способ отучения детей от материнской груди, весьма распространенный. Еще пускают в ход что-нибудь вроде горчицы. Теперь представьте, какой страшный стресс испытывает ребенок при этом. Ведь для него мать — сфера абсолютного доверия. Ну а чувство внутренней безопасности как раз и формируется примерно к году, к полутора годам. Вот так. Человек, с подсознанием которого в раннем детстве проделали нечто подобное, никогда не вырастет теплым и открытым, у него, как правило, нарушена самооценка. Обычно такие дети вырастают «избегателями»: они боятся близких отношений с людьми, подсознательно они помнят тот, детский, стресс. Алевтину устраивали поверхностные отношения с Юрой Агольцовым.

— Но, говорят, их отношения были как раз очень теплыми…

— Внешне — да, — быстро согласился Леонид Михайлович. — Но ни Алевтина, ни тем более Юра не страдали излишней эмоциональностью. И это, по-видимому, каждого из них устраивало.

Кудряшов слушал внимательно, пытаясь понять, что стоит на самом деле за словами Леонида Михайловича Долгова. Опыт убеждал: человек, о чем бы он ни вел речь, говорит прежде всего о себе, о том, что его больше всего волнует в данный момент, о том, что пытается лукаво скрыть, часто и от самого себя…

Леонид Михайлович Долгов, 46 лет, русский, уроженец города Липки Воронежской области, в партии не состоял, к уголовной ответственности не привлекался. По окончании средней школы поступил в Ленинградский медицинский институт. В городе на Неве у него был сын от незарегистрированных отношений с гражданкой Полугиной В.П. Сыну материально не помогал, официально не признал его, с ним не общался, равно как и с гражданкой Полугиной. Окончив институт, Долгов Л.М. женился на Зониной Аде Львовне, проживающей в городе Москве, и прописался по месту жительства жены в коммунальной квартире, устроился на работу, поступил в заочную аспирантуру.

Леня приходил домой в два-три часа ночи, объясняя это тем, что приходится задерживаться в библиотеке. На робкие замечания жены о том, что, дескать, библиотеки работаю до 22.00, говорил с чувством досады: «Ада, не будь такой провинциальной…» И отправлялся обиженно спать.

Ада была скрипачкой и, чтобы заполнить чем-то одинокие вечера, решила освоить смежную специальность: научиться играть на гитаре. Леня нашел ей лучшего в городе преподавателя. У Лени вообще был вкус к самому лучшему, он интуитивно понимал: только окружив себя всем самым современным, самым престижным, самым изысканным, самым красивым — самым, самым, самым, — он сможет когда-нибудь потягаться с настоящей московской элитой. А в том, что такое время настанет и он, Леня Долгов, будет когда-нибудь ногой открывать двери лучших московских домов, Леня не сомневался. Иначе зачем он здесь?

Итак, Леня пропадал до утра в «библиотеке», Ада училась у лучшего преподавателя игре на гитаре. Все были довольны и счастливы. Но однажды Ада сообщила Лене, что ждет ребенка от своего гитариста и вообще намерена выйти за того замуж. Леня слегка опешил, но, придя в себя, произнес с достоинством: «Хорошо. Мы современные люди. Я все понимаю. Только пусть он вернет мне 120 рублей, которые я ему заплатил вперед за уроки. Я его нанимал, чтобы он тебя не этому учил».

Ада и гитарист удалились из Лениной жизни, интеллигентно позволив ему — пока не построит кооператив — оставаться в коммуналке. К тому времени начинающий психиатр уже обзавелся достаточно приличной клиентурой. Тогда (да и сейчас) никто без принуждения не обращался в психоневрологический диспансер. Если у человека возникали проблемы с психическим здоровьем, он сам либо его родственники стремились найти частного врача. Обширность частной практики психиатра сопоставима только с практикой венеролога или гинеколога. А тут еще подняла голову дремавшая психотерапия — врачующая и вовсе неуловимое: дурной характер, плохое настроение, несбыточные надежды… В подобной помощи нуждается всякий рефлексирующий интеллигент. Долгов был хорошим диагностом-психиатром. Он стал незаменимым психотерапевтом: умением выслушать, посочувствовать и направить на путь истинный Леня владел профессионально. И он очень скоро построил себе кооперативную однокомнатную квартиру в престижном доме, в престижном зеленом районе.