Теория параллельного развития (полицентричности) была выдвинута с целью как-то объяснить присутствие свастики в далеко находящихся друг от друга странах — однако автор настоящей работы более предрасположен в пользу теории миграции и подражания.

Когда знаки и символы, мифы и сказки, обычаи и верования, предметы, приспособления и оружие, народные промыслы, орудия труда и инструменты оказываются обнаруженными в странах, столь далеко отстоящих друг от друга, — в частности, в странах, где установлен примерно одинаковый уровень материальной культуры, то может быть одно из двух: или это независимые изобретения, к которым разные народы подтолкнула общность нужд и интересов, либо же всё это появилось в одной стране, откуда было перенесено в другие места путём миграции населения либо при культурных контактах и взаимопроникновении идей. Говоря об идее параллелизма, утверждающей полицентричность культурного развития, автор настоящего труда ясно и чётко выражает свою предубеждённость против неё. Порою велосипед изобретается в разных странах и в разные времена, но так бывает нечасто — поскольку это алогично. Изобретение «по второму кругу» — скорее не правило, а исключение. Разум человеческий основывается на столь зыбкой почве, столь неопределён в плане путей мышления, колеблем столь многими противодействующими друг другу аргументами и приходит порой к столь парадоксальным выводам, что при столь многообразном проявлении человеческих потребностей, шансы изобрести одно и то же в разных местах в разное время, при отсутствии контакта хотя бы на уровне идей, я считаю, минимальны.

Старая пословица гласит: «Сколько голов, столько и умов», прекрасно отражая различия между людьми по отношению к разнообразным сторонам жизни. Если чему-то суждено быть изобретённым, то оно будет изобретено, рано или поздно. Нет ничего более неизвестного, чем пол ожидаемого родителями ребёнка⁸⁶, однако угадать его сравнительно несложно, и шансы сделать это верно — 50 на 50. В других случаях шансы угадать ничтожно малы, порою один к миллиону. Не только разум различных людей делает разные выводы из одинаковых посылок, но и один и тот же человек в разные периоды жизни принимает по одному и тому же поводу разные решения. Бесполезно умножать примеры, но пару иллюстраций привести не помешает. Много людей могут наблюдать одну и ту же драку, но будучи спрошены в суде об увиденном, расскажут все по-разному, почему мы и держим присяжных заседателей, чтобы они разбирались в произошедшем без предубеждения. Документы расследования и показания свидетелей одни и те же для всех них, но как часто заседатели не могут прийти к одному убедительному суждению, как часто они кричат и спорят в комнате для совещаний, руководствуясь кто здравым смыслом, кто материалами дела, кто христианским чувством сострадания. Что было бы с нашей судебной системой, если бы мы добивались, чтобы они приходили к единомыслию после первого голосования? И это при том, что этих присяжных выбирали из честных граждан, что они приносили клятву и проходили специальный курс проверки на соответствие, и все они искренне желают наилучшим возможным образом разобраться и вынести наиболее справедливый приговор по порученному им делу. А если мы помыслим, сколько всяческих соображений за и против может возникнуть в сознании каждого отдельного из этих заседателей?! Иллюстрации разномыслия мы прекрасно видим на сессиях нашего Верховного суда, где после серьёзнейшего разбирательства по важнейшим делам лучшие люди нашей нации принимают решения с перевесом всего в один голос⁸⁷.

Граф Гоблет д’Альвиелла в книге «La Migration des Symboles» пишет об истории множества древнейших символов от первого их появления до нынешнего распространения⁸⁸. Основная идея этого труда выражается в его заголовке: «Миграция символов».

Священное древо ассирийцев. — Он считает символ древа одним из древнейших. А ранее всего мы видим этот символ в Месопотамии, являющейся, пожалуй, колыбелью человеческой цивилизации. Начав с простейших форм, идея священного дерева развилась в сложную и разветвлённую модель, неизменно сочетающуюся с культовыми центрами. На древних печатях вокруг мирового древа обычно стоят, обратившись лицами к нему, два бога или других сверхъестественных существа. Сперва они были чудовищами, вроде крылатых быков или грифонов, а впоследствии сделались полулюдьми или людьми — жрецами или королями, порою слагающими длани в молитвенном жесте. Граф утверждает, что миграцию обоих этих художественных типов несложно проследить. Древо, растущее между двух чудовищ или зверей, пришло в Месопотамию из Индии, где оно находилось в ритуальном багаже брахманов и продолжает использоваться в этой стране до настоящих времён. Затем идея древа была передана финикийцам, а оттуда в Малую Азию и Грецию. Через иранцев она попала к византийцам, а в Тёмные века — в христианскую символику Сицилии и Италии, распространившись даже до запада Франции. Другой тип — то есть, древо, расположенное между двух получеловеческих персонажей, — проделало тот же путь в Индию, Китай, восточную часть Азии и далее, вплоть до ацтекских и майянских рукописей, что, по мнению графа, доказывает возможность, если не факт, контактов Старого с Новым Светом в доколумбову эпоху. Далее в тексте он обсуждает детали одежды, позы и выражения лиц персонажей, число и расположение ветвей дерева и пр.

Священный конус Месопотамии. — Пользовался глубокими симпатиями западных семитов, будучи прообразом или ипостасью их великой богини, поклонение которой проводилось в облике конического камня. Его схематическое изображение было неоднократно обнаружено на памятниках, амулетах и монетах. Лучше всего его видно на финикийских памятниках, где к конусу порою пририсовывается горизонтальная планка, к середине которой приделана ручка. Эта комбинация поразительно напоминает египетский анкх (рис. 4), бывший, подобно ей, символом жизни в широчайшем и наболее абстрактном плане. Сходство между ними, как предполагается, привело к их перепутыванию и замещению, так что один символ или талисман занял место другого. Утверждают, что образ Артемиды Эфесской был не более и не менее, как антропоморфизированным священным конусом семитов, хотя, относительно конкретно Артемиды, предлагалась связь и с крестом анкх.

Крест анкх (crux ansata), символ жизни. — Сегодня это, скорее всего, наиболее известный общественности древнеегипетский символ. Иероглифическое чтение анкх обозначало глагол «жить». В этом смысле он объединяет в себе мужское и женское начало, и порою изображался в руках богов и богинь, присутствовал на сосудах при изображении ритуального обливания фараона водою, равно как и около рта мумии на настенной росписи, видимо, стремясь оживить её. Из Египта знак анкх (порою его называют еще «египетский крест») распространился среди финикийцев, а от них и по всему семитскому миру — от Сардинии до Суз.

Крылатый шар. — Этот знак был окружён глубоким почтением и почитанием в Древнем Египте. Из Египта он распространился, с небольшими изменениями, по всем странам Старого Света. Основой знака является шар, несомненно символизирующий Солнце, занимавшее столь большую роль в солярной религии Нила. Вокруг этого шара обвиваются две змеи — урея с поднятыми, как у кобры, головами, а из-за шара либо диска простираются ястребиные крылья, тогда как сам шар увенчан козьими рогами. Этот знак олицетворял победу принципа добра и света над тёмным и злым началом. Знак этот быстро приобрёл популярность среди финикийцев, где он изображался подвешенным на священном древе либо рядом со священным конусом и распространился во всей зоне пунического мореплавания — на запад до Карфагена, в Сицилию, Сардинию и на Кипр, на восток до Средней Азии. В очень раннее время этот символ попал к северным хеттам, а когда он добрался до Месопотамии, в эпоху Саргонидов, крылатый шар обрёл форму колеса (или розетки), помешённого на фоне свитка со скручивающимися краями и снабжённого веерообразно развёрнутым хвостом из перьев. В диск порою вписывается человеческая фигурка, изображённая то в молитвенной, то в боевой позе. В таком контексте этот шар более не представляет собою солярную эмблему, но передаёт общую идею божества. Из Месопотамии бродячий символ переместился в Персию, будучи в основном представленным в антропоморфном облике. До Греции крылатый шар, однако, не добрался, и на остальной части Европы нигде не встречается кроме, как отмечалось выше, тех средиземноморских островов, куда его принесли финикийцы. Когда греки заимствовали у малоазиатских семитов символические комбинации с этим знаком, они чаще всего заменяли его на значок молнии. Ореол, окружающий головы греческих героев и божеств, откуда христианская иконография и позаимствовала нимб, является прямым продолжением этого древнего семитского знака.