Итак, после максимально доступного нам изучения всего материала, мы видим, что свастика использовалась в основном дома, в быту, а не в храме — ею стремились себя украсить, защищаясь от злых чар, но ей отнюдь не поклонялись. Образцы этого рода составляют отношение до девяноста девяти к одному, употреблённому на предметах культа. С видимым перевесом в пользу бытового употребления мы считаем, что свастика, за исключением некоторых обрядов буддистов и ранних христиан, а также значительно менее культово ориентированных действ североамериканских индейцев, не может признаваться особого рода священным символом, а скорее к ней следует относиться (за вышеупомянутыми исключениями) как к оберегу, талисману, амулету, вероятно могущему принести его обладателю счастье или удачу, в качестве украшения и в качестве атрибута магической защиты.

Вопрос о миграции свастики, равно как и предметов, на которые она наносилась, — ведь нематериальная субстанция всегда нуждается в субстанции материальной в качестве носителя для своего распространения — остаётся открытым. В дальнейшем мы бегло попытаемся рассмотреть не только миграции самой свастики, но также и её предметов-носителей, в первую очередь, пряслиц, стремясь методом археологического сопоставления⁸³ определить сходство и отличие форм, которые данные предметы принимали у разных народов. Таким образом, открытым остаётся вопрос о сходстве форм свастики и предметов, на которых этот мотив был обнаружен, — что происходит в результате контактов или торговых связей между населяющими не граничащие между собой территории народами. Неясно, бывали ли подобные символы создаваемы в одном месте, а затем распространялись посредством миграции, или придумывались в разных местах в разное время, что дополнительно свидетельствует о параллелизме человеческого мышления.

Доктор Бринтон, держа речь на заседании Американского философического общества («Proceedings», XXVI, с. 177) следующим образом высказал свои воззрения на предмет миграции свастики, особенно по поводу её проникновения на американский континент:

«Я намереваюсь оспорить мнение таких авторов, как доктор Хэми и господин Бовуа, равно как и целого ряда прочих, которые утверждают, что поскольку ряд хорошо известных восточных символов, вроде Та Ки, трискеле, свастики и креста, известны культурам североамериканских индейцев, то они непременно являются образном монгольских, буддийских, христианских или индоарийских миграций в доколумбову эпоху — и я попытаюсь также доказать ошибочность положения, выдвигаемого теми, кто, подобно Уильяму X. Холмсу из сектора этнографии, утверждает, что невозможно дать убедительное объяснение значению креста в качестве религиозного символа в Америке.

В противовес обоим этим точкам зрения я полагаю возможным доказать, что изначальное значение всех этих широко распространённых символов совершенно ясно, и что можно утверждать, что они развились из определённых постоянных отношений человека к окружающей его среде — а оно повсюду примерно одинаково, — и отсюда мы видим примерно одно и то же графическое исполнение у племён, далеко отстоящих друг от друга и географически и этнически, и посему таковые символы имеют небольшую ценность в решении вопросов насчёт этнических связей и контактов между цивилизованными народами».

По-человечески мне неприятно то, что моё личное мнение по этому вопросу диаметрально противоположно мнению уважаемого доктора Бринтона. Я не буду много спорить об этом, но что бы я ни сказал в этом отношении — всё будет противоречить подходу этого господина, ибо его подход не подкреплён реальными материалами и наблюдениями. Естественно, большая часть рассуждений и аргументации по этому вопросу не должна выходить за рамки теории, но уже известные нам факты, будучи подвергнуты анализу с позиций здравого смысла, без труда приведут к выводам, не согласованным с теми, к которым пришёл доктор Бринтон.

В этнографии уже установилось мнение, что независимое появление креста в культурах разных, далеко друг от друга отстоящих народов не является свидетельством миграций и контактов между этими народами, сколь бы схожи формы креста у них ни были. Сам по себе знак креста столь незамысловат, представляя собою всего лишь две пересекающиеся под прямым углом линии, что нам проще всего будет заявить о том, что появление этого знака было плодом независимого мышления и практики различных древних народов⁸⁴. То же заключение можно вынести относительно свастики. Но дальше следовать по этой скользкой дорожке сопоставлений опасно.

Во-первых, я оспариваю тезис о том, что свастика, словно крест, является простейшим символом — таким, который без труда придёт в голову кому угодно и когда угодно. В подтверждение этого я приведу хотя бы тот аргумент, что сей знак, в любой из разновидностей, не известен семитам и практически не употребляется среди христианских народов, нечасто встречается в узорах и орнаментах и непопулярен среди ныне живущих корифеев декоративно-прикладного искусства — как в Старом, так и в Новом Свете. Чтобы убедиться в этом, опросите обычных художников-оформителей, часто ли им в их деятельности приходится сталкиваться со знаком свастики, и сами ли они придумали её (если они вообще знают, что это такое), и не придумал ли её кто-либо из их собратьев. Если даже кто-то и ответит утвердительно, то таковых наберётся весьма и весьма немного⁸⁵. Если кто из этой братии и видел где в молодости свастику, которая кстати, в силу своей симметричности, и запоминается сразу, и без труда воспроизводится, то это было не более чем культурным влиянием — а вообще, начиная с эпохи Возрождения, свастика в Европе использовалась крайне редко.

Змигродский высказывает мнение, что наличие свастики на стольких археологических образцах, особенно на троянских пряслицах, закрученной то в одну, то в другую сторону, связано с простотой ее исполнения быстрым движением руки — воспроизведение этого знака не требовало от древнего художника никаких особых умений — ведь видно, что большая часть этих значков наносилась неумелой рукою и второпях. Он сравнивает эту практику небрежных рисунков с практикой подписывания документов схематической подписью, когда нет желания выписывать своё имя полностью. Он сравнивает эту практику с обыкновением папистов исподтишка крестить своего собеседника столь быстро, чтобы тот даже не догадался, что его перекрестили. Приведя эти доводы, Змигродский пускается в утверждение, что в своё время свастика якобы ограничивалась исключительно бытовым использованием, приводя попутно ряд плохо подогнанных примеров. Однако такое рассуждение основывается лишь на этих наспех собранных примерах, к тому же немногочисленных. Свастику, по мнению автора настоящей работы, не так уж просто изобразить, гораздо проще нарисовать какую- нибудь форму креста — настоящая же, правильно изображённая свастика, не может быть признана простейшим символом. Кто в этом сомневается, может без труда убедиться в обратном сам, быстро начертив правильную свастику, например такую, как на нашем рисунке 9. Нарисовать «греческий» крест со взаимопересекающимися ветвями элементарно просто, но когда он начинает преобразовываться в свастику, особенно классическую, он перестаёт быть столь примитивным. Аккуратности и внимания потребует задача нарисовать заломанные концы свастики равной длины, загнуть ветви под одним и тем же (прямым) углом — а если свастика повторяется два или три раза, образуя орнаментальную ленту, так что линии одной переходят в другую, сложность увеличивается. Если кажется, что аккуратно нарисованная свастика, с прямыми или загнутыми концами, такой уж простой знак, то первый же опыт беглого карандашного наброска на бумаге убедит вас в обратном. Художник, готовивший рисунки для настоящей книги, сообщил мне, что труднее всего ему давались спирали — их витки параболичны, окружности не пересекаются, но взаимопереходящи, круги постепенно расширяются, причём никакие два круга, ни две секции одного круга не имеют одного центра. Чтобы сделать линии параллельными, витки правильными и красивыми, расстояния между окружностями равными, а линию раскручивающейся во внешнем направлении, художнику пришлось воспользоваться профессиональным приспособлением (лекалом), причём действовать надо было осторожно, не торопясь и с неусыпным вниманием (рис. 295). Даже квадратные и меандрические свастики (рис. 10, 11) требуют для качественного исполнения угольника и линейки. Всё это показывает, что желающий нарисовать свастику не мог сделать это просто так, походя, — но имел чётко выраженное намерение передать определённую идею, создавая символ, талисман или амулет, а не просто какую-то фигуру, предназначенную заполнить пустующее место.