— Мне еще нужно печенки, почек и хороших костей. Не сделаешь ли?
Мясник рассмеялся, потер руки и с явным удовольствием сказал:
— Позволь мне распорядиться. Я тебе устрою такой набор, что будешь богу за меня молиться… Верну тебя на двадцать лет назад…
Хишт извлек печенку из одной туши, почки — из другой, костей отрубил от третьей, добавил к этому кусочек бараньего курдюка, завернул все в бумагу и протянул Шеххате со словами:
— Возьми это добро, заложи в глубокую посудину и кипяти до тех пор, пока жир не расплавится. Воды не добавляй. Суп получится что надо — густой, наваристый. Потом добавь всяких специй и приправ. Поешь, и станешь богатырем!
Шеххата забрал оба свертка, потоптался в нерешительности и стыдливо произнес:
— Деньги я тебе отдам на обратной дороге, когда с работы пойду. Ладно?
— Чего уж там, Шеххата эфенди, хоть даром бери, мы же как-никак соседи!
— Бог в помощь! Салам алейкум!
— Шагай с миром!
Шеххата вернулся домой. Умм Амина удивилась, услышав его шаги. Она с тревогой спросила:
— Ты чего вернулся? Или что случилось, не дай бог? Может, забыл что?
— Нет, просто занес фунт мяса. Свари нам его на обед.
— Зачем этот напрасный труд? Шуша дал мне денег, да и сам принесет чего-нибудь, когда вернется.
— Э-э, пустяки. Свари к мясу немного овощей или добавь приправ, как хочешь в общем.
— Бог тебе воздаст! Вечно ты утруждаешь себя понапрасну.
— Какой там труд. Бери.
Передавая старушке свертки, он добавил:
— Это мясо. А тут немного мозговых костей. Свари для меня, а то что-то спину ломит. Мне сказали, что костяной отвар укрепляет поясницу. Только кипяти их подольше и не добавляй воды. Так, чтоб отвару набралось не больше чашки.
Умм Амина не обратила внимания на советы Шеххаты. Больше всего ее занимала боль в его спине.
— Спина ломит? Экая напасть… Простудился, верно… С открытым окном спал… Сегодня закрой. Разбитое стекло заклей бумагой. А лучше всего при простуде банки. Вечером сделаю. Попрошу Закию принести…
Бабка могла еще долго причитать, потому ему пришлось прервать ее наставления:
— Хватит тебе, ничего не нужно. Все гораздо проще, дело привычное. Свари мне костей, и дело с концом. Мне это лучше всего помогает. Давно пользуюсь этим средством.
Но Умм Амина запротестовала:
— Разве это лекарство? Бог с тобой!
— Да сделай то, что я прошу! Больше ничего не надо.
— Будь по-твоему. Бог даст, к обеду будет готово.
— Вот и спасибо.
Успокоившись за судьбу костей и потрохов, убедив Умм Амину в отсутствии всякой надобности доставать банки, Шеххата быстро пошел по направлению к кофейне «Для благородных».
Придя туда, он увидел, что его собратья в большой запарке. Они бегали взад-вперед, суетились, переругивались. Хозяин лавки похоронных принадлежностей Сурур погонял своих помощников. Шеххата понял: предстоят большие похороны, а он опаздывает. Увидев его, Сурур заорал:
— Поторопись хоть немного! А то останешься без дела!
— Это как же так — без дела? Да мне не одни похороны нужны, а целых пять! Они мне позарез нужны.
— Что это тебя так заставляет?
— Красивая женщина.
— Тогда торопись… Толк в женщинах ты знаешь… До конца дней своих будешь за юбками волочиться… От этих излишеств и помрешь…
— Ты и вправду так считаешь? Дал бы бог!
Шеххата быстро повязал красную тряпку, схватил привычный ему подсвечник и крикнул остальным:
— Пора двигаться, люди! Где хоронить-то будем?
— Нужно добраться до старого Каира, а затем в квартал аль-Мугавизин.
— О черная весть! Поближе нельзя было? Никак это кладбище аль-Имам? Не ошибаюсь?
— Что делать, так получается. Его могила, как и склеп родственников, находятся в квартале аль Мугавизин.
— Чего ж он поселился в старом Каире, если знал, что хоронить его будут в квартале аль-Мугавизин? Жил бы в квартале Дираса, или аль-Хусейн, или, на худой конец, в квартале Кахкин. А то и в Красном переулке или на улице Гамалия. Угораздило его поселиться в старом Каире, когда кладбище находится в аль-Мугавизин.
Подошел пятый номер трамвая. Сурур заторопил всех:
— Кончай болтать! Скорее, скорее, а то не успеем! Уже девять часов, а в десять нужно быть на месте.
Братия «благородных» со своими подсвечниками, музыканты с инструментами — все ринулись в вагон, сразу наполнившийся шумом, гамом, шутками и прибаутками. Можно было подумать, что едут подружки к невесте.
Шеххата сел напротив шейха Сейида аль-Холи преднамеренно. Он рассыпался в самых льстивых приветствиях. Старик оставался глухим к этим излияниям, не внимал громким и звучным словам, относясь к ним так же равнодушно, как к блеску фальшивой монеты. И так всегда. Его глаза прикрыты. Он вечно кажется погруженным в дрему, как будто покрыт панцирем бесчувственности. Ничто не находит отзвука в его душе — ни радость, ни печаль, ни гнев. Сидел ли он, двигался, говорил — все, как во сне.
Как ни изобретателен был Шеххата, но поток красивых слов иссяк. Он наклонился тогда к уху шейха Сейида и зашептал:
— Не найдется ли толики гашиша?
Это был единственный вопрос, который мог заставить старика проснуться, расколоть панцирь равнодушия и безразличия. Он приоткрыл веки и, не глядя на говорившего, тихо высказался, произнеся необычно длинную для себя тираду:
— Вот ведь прорва ты какая? Только позавчера взял целую порцию.
— Сегодня нужно еще!
Пробормотав несколько ругательств, шейх полез за пазуху, вытащил оттуда грязный пакетик, не спеша открыл его, вытащил шарик шоколадного цвета величиной с орех и грязным ногтем разделил его на две части. Взял одну из половинок и попытался разделить и ее, но безуспешно. Пальцы оказались неуклюжими. Тогда он пустил в дело зубы. Тут Шеххата взорвался:
— Давай же сюда, приятель! Там и делить нечего!
— Это тебе так кажется. А впрочем — бери, пользуйся моей добротой, наслаждайся.
Шеххата быстро схватил протянутое ему стариком, запихнул в жилетный карман и успокоился. Переждав немного, он снова начал величать шейха Сейида. Завершив словесную подготовку, наш приятель подвинулся поближе к старику и вкрадчиво заговорил:
— Может быть, у тебя и имбирь есть?
На сей раз мрачный старик встрепенулся сильнее. Удивленно поднял брови, раскрыл глаза насколько хватило сил у век, потом прищурился и воскликнул:
— Что с тобой сегодня? Да ты никак не на похороны собрался, а на свадьбу? Никак зван куда?
— У меня веселье на целую ночь.
— С кем?
— С кем, с кем… С красивой женщиной! Сочной, сливочной!
— Довольно, заткнись! Ты всеядная свинья. Что ни проглотишь — переваришь. На вот, бери.
И снова старик полез за пазуху, вытащил небольшую круглую железную коробочку, похожую на табакерку, извлек оттуда малость черного вещества, похожего на ихтиоловую мазь, попытался спичкой уменьшить долю, но тут Шеххата схватил его за руку.
— Ты что делаешь?
Старик, или вернее говоря, ходячий склад наркотиков, презрительно посмотрел на соседа краем глаза и пробурчал:
— Никак, передумал? Имбиря уже не надо?
— Разве это имбирь? Давай сюда, старик, будь пощедрей! А то через два дня помрешь. Давай всю коробку! Не будь скрягой!
Шейх Сейид поленился начинать торг. Ему было легче отдать всю коробку, чем торговаться. Освободившись от товара, старик снова погрузился в дремоту.
Шеххата запрятал коробку туда же, куда и гашиш. Лицо его расплылось от удовольствия. Он забормотал про себя:
— Теперь только арака (восточной водки) не хватает.
Трамвай пересек квартал Омар-шах, миновал площадь аль-Сейида, приблизился к скотобойне. Когда подъехали к кварталу Абу Рейш, паломник Сурур крикнул:
— Пошли, слезаем! Отсюда проберемся проходными дворами.
Галдя, толкаясь и ругаясь, вся братия вывалилась из трамвая, пересекла улицу Тыби и двинулась по направлению к кварталу Фамм аль-Халиг. Но почему-то нигде не было признаков близких похорон. Ни тебе плача, ни причитаний. Шеххата забеспокоился:
