— А вы пионеры?

— Так точно, товарищ капитан первого ранга! — выпалил Костик.

— Не вижу. Галстуки где ваши?

Вася растерянно посмотрел на Костика: это он сказал ему, что юнгам галстуки носить не положено, потому что они носят форму.

Комбриг точно прочёл его мысли:

— Пока вы не надели форму, галстуки снимать я не рекомендовал бы…

Вася тут же достал из кармана галстук и ловко повязал его. У Костика галстука не было.

— Ну вот… — сказал комбриг. — А документы у вас с собой?

— Нет… А какие документы, товарищ капитан первого ранга? — деловито осведомился Костик.

— Заявление от родителей и школьные табеля.

— Мы не знали… Мы бы обязательно принесли… Мы завтра же… — начал было Вася, но тут же замолчал, вспомнив, что ему, чтобы принести заявление и табель, надо было съездить в посёлок.

— Ладно. Время терпит, — сказал капитан. — Мы вот что сделаем: садитесь-ка вы к столу; вот вам бумага и ручки, пишите на одном листе биографию, на другом — заявление… А я пока займусь своим делом.

Как ни коротки были биографии, писали их ребята целый час. Правда, Вася написал быстрее, но он стал терпеливо ждать, когда напишет и Костик. А тот сопел, пыхтел, грыз ручку и перечёркивал слова и буквы.

Потом капитан первого ранга сел к столу и принялся проверять работы ребят. Когда он, проверяя Васину биографию, поставил в двух местах запятые, Вася вдруг понял, что комбриг просто-напросто устраивал им экзамен. Понял это и Костик, понял и помрачнел: он знал, что двумя запятыми ему не отделаться. Так оно и вышло.

— Слабовато… Весьма слабовато, — сказал комбриг. — Я бы сказал — на двойку работа. А как у тебя с арифметикой? Или с цифрами ты тоже не в ладах?

Костик ничего не ответил, только покраснел, как сигнальный флажок.

Капитан долго расхаживал по каюте, заложив руки за спину и опустив подбородок на грудь. Ребята молча следили за ним, ожидая решения своей судьбы. Неожиданно комбриг остановился, посмотрел на Васю и спросил:

— В Нахимовское училище ты поступить хочешь?

Васе хотелось крикнуть «хочу», но горло так перехватило, что он еле смог выговорить:

— Очень хочу, товарищ капитан…

— Тогда запиши вот здесь свой адрес и жди от меня вызова… А тебя, Костик, — извини, я человек прямой и строгих правил, — я пока не могу рекомендовать в училище.

Костик качнулся и скомкал на груди рубашонку. Он хотел что-то сказать и не мог.

Комбриг смотрел на Костика ласково и сочувственно:

— Я всё знаю, всё… Знаю, что ты любишь флот, и верю, что будешь моряком. Знаю, что ты готовил себя к морской службе. Ты уже и сейчас не спутаешь бак с ютом, камбуз — с ходовым мостиком. Но ты допустил одну очень крупную ошибку… Морскому делу мы тебя сами научили бы, а вот научить тебя грамоте, настоящей грамоте, мы не можем. Это надо усвоить в школе… Что такое наш корабль? Это большой и сложный завод. У нас на каждом шагу химия, физика, математика. И если ты действительно по-настоящему любишь флот, то поймёшь меня правильно. Даю тебе год отсрочки. Займись самым главным. Помни: лучшей рекомендацией будет твой табель… А сейчас, ребятки, я распоряжусь отправить вас в город на катере. — Капитан нажал кнопку звонка. — Вот видишь, и здесь у нас техника, — сказал он, улыбаясь, и взъерошил Костику волосы.

В каюту вошёл дежурный офицер.

— Отправьте ребят на моём катере в город, — приказал комбриг.

Когда дежурный офицер пришёл доложить, что приказание выполнено, комбриг спросил его:

— А что, этот беленький не плакал?

— Было, товарищ капитан первого ранга…

— Хорошие ребята! Тёмненький по дружбе плакал. Обидно ему за дружка. Ну ничего. Я в них обоих верю. Они на правильном курсе, как сказал бы тот беленький… А меня они расстроили — вспомнил я двадцать третий год…

Офицер вопросительно посмотрел на комбрига.

— В двадцать третьем году я тоже так вот пришёл на стенку к борту линкора… Это было в Кронштадте…

В это утро настроение у Андрейки было очень скверное. При таком настроении человеку просто необходимо с кем-нибудь поговорить, услышать слово сочувствия. Но все на корабле точно сговорились не обращать на юнгу внимания. Правда, на корабле заканчивали ремонт, и все были по горло заняты, но Андрейка понимал: дело было не в этом…

Всё же юнга не терял надежды найти собеседника. Обойдя все жилые кубрики и никого не встретив, он направился в кормовой тамбур, в гости к боцманской команде. Матросы плели маты[3] и кранцы[4], делали швабры. За работой они о чём-то разговаривали, но, увидев Андрейку, умолкли. Юнга сделал вид, что оказался здесь случайно, и поторопился пройти в машинный отсек. У мотористов его всегда принимали очень радушно.

Но сегодня и мотористы были сдержанны. Они заканчивали ремонт дизелей. Андрейка спросил таким тоном, будто ничего не случилось:

— Товарищ мичман, значит, скоро опробуем дизеля?

— Значит, скоро… — сухо ответил Савушкин и даже не взглянул на юнгу.

Делать было нечего. Постоял, помялся Андрейка у дизелей, но в разговор пускаться не решился. Боялся, что скажут: «Не мешай. Занимайся и ты своим делом — учи уроки, а то опять…»

Андрейка пошёл к комендорам.

Артиллеристы чистили орудие. Увидев среди них старшину Орешкина, Андрейка остановился. Он не хотел попадаться ему на глаза. Но старшина что-то рассказывал матросам, и юнге захотелось послушать. Ведь рассказывать Орешкин был мастер.

Думая, что его никто не видит, Андрейка тихонько подошёл поближе и притаился за башней.

— …Плывём мы, значит, по океану. По Северному, заметьте, — подмигивая комендорам, рассказывал Орешкин. — День плывём, два плывём, неделю… И ещё нам неделю плыть, а земли не видать. Так и по всем картам значится: нет у вас на пути ни островка, ни материка. И вдруг вахтенный сигнальщик кричит: «Земля!» Смотрим: верно, земля. Подходим, видим: тигры по джунглям рыщут, обезьяны с попугаями из-за кокосовых орехов дерутся, и всё это зверьё от холода ёжится. Что такое? «Да ведь это, товарищи, Мадагаскар…» Что, думаем, за история приключилась с географией? Как этот сугубо южный остров попал в Северный океан? Тут прибыли на корабль местные жители и жалуются нашему командиру: так, мол, и так, произошло всё это по распоряжению одного юного географа, молодого моряка Сажина, юнги с вашего корабля. Ему не понравилось, как нанесены острова и материки на немой карте, и он решил расположить их по-своему…

У Андрейки даже уши покраснели. А старшина продолжал:

— Не понимаю, чего вы, комендоры, смеётесь? Смешного тут нет ничего. Человек серьёзную работу проводит, новую географию сочиняет… открытия делает…

— А награда ему за это ещё не вышла? — спросил кто-то из артиллеристов.

— Ну, а как же? Конечно, вышла. Ему такую выразительную фигурку в табеле нарисовали…

Описание «фигурки» Андрейка слушать не стал. Он пулей вылетел на палубу. Хватит с него!

Первым поднял его на смех баталёр Ершов. Выдавая юнге подбитые ботинки, он при всех сказал:

— Два ботинка — необходимая двойка; две перчатки в зимних условиях — тоже хорошая двойка, нужная, а вот двойка в табеле — сомневаюсь. Без неё, я так полагаю, всегда прожить можно…

«Вот привязались все! Подумаешь, происшествие какое, — злился Андрейка. — Одна двойка за весь год, и все накинулись. Вот подам рапорт, чтобы перевели на другой корабль… Сами потом жалеть будут. И что я сделал этому Орешкину? Почему он меня так не любит?»

На палубе Андрейку обдуло ветерком. Успокоившись, он решил подняться наверх, посмотреть, что делается в затоне.

Солнышко припекло так, что доски на крыше тамбура[5] дымились и ветерок разносил по кораблю лесные запахи.