Хотя зубочистка из криптомерии, но век ее недолог [61]
«Беру на себя смелость пригласить Вас шестнадцатого числа сего месяца разделить с нами отоги [62]. Если соблаговолите прибыть, доставите чрезвычайную радость.
Недостойный горожанин здешний
Кодзия Тёдзаэмон».
В нашей жизни месяцы и годы проходят как сон. Вот наступила и пятидесятая годовщина смерти отца Тёдзаэмона. Радостно, что сам Тёдзаэмон еще здравствует и может совершить поминальный обряд.
С древности ведется так: в пятидесятую годовщину — утром ешь постное, вечером — вкуси рыбы и с песней осуши чарку. А после этого делай что хочешь, с тебя не спросится.
Поскольку это были последние поминки, расходов не жалели, устроили все чин по чину. Собрались соседки, что обычно заходили помочь по хозяйству, привели в порядок хозяйскую утварь — кувшины, тарелки, миски, блюдца. Каждую вещь перетерли и составили все в посудный шкаф.
Жена бондаря, издавна пользовавшаяся благосклонностью хозяев дома, тоже пришла предложить свои услуги по кухне. И так как она всегда слыла искусницей, хозяйка сказала: «Разложи-ка покрасивее на подносе сласти, что приготовлены в задней комнате».
О— Сэн, осмотревшись, принялась затейливо укладывать на подносе мандзю -сладкие пирожки с начинкой из бобов, госёгаки — красную хурму с мелкими семечками, китайские орехи, сухое печенье из рисовой муки, называемое ракуган, зубочистки из дерева криптомерии.
Случилось так, что как раз в это время хозяин Тёдзаэмон хотел достать с полки ирэкобати — миски, которые вкладываются одна в другую, но уронил их О-Сэн на голову, и ее красиво уложенная прическа сразу же растрепалась. Хозяина это огорчило, но О-Сэн успокоила его: «Совершенно не о чем волноваться!» Она собрала волосы в пучок на макушке и так вышла в кухню. Тут она попалась на глаза жене Тёдзаэмона, и у той возникли подозрения.
— Твои волосы только что были уложены, а в задней комнате вдруг распустились. Что бы это могло значить? — спросила она.
О— Сэн, не чувствуя за собой никакой вины, спокойно рассказала все, как было: хозяин, мол, изволил уронить с полки посуду, вот так и получилось… Но хозяйка не поверила ее словам.
— Да где же это видано, чтобы среди белого дня миски с полок падали? Ну и миски-проказницы! Конечно, если лечь второпях, даже без изголовья, то волосы распустятся. И это на склоне лет, в день родительских поминок!
Все сасими [63], что с таким старанием было уложено, она разбросала по полу, целый день не переставала твердить одно и то же, и в конце концов все, кто здесь был, стали с любопытством прислушиваться.
Иметь женой такую ревнивую женщину… не иначе это возмездие, посланное Тёдзаэмону! [64]
О— Сэн, хоть ей и было очень неприятно, молча терпела попреки, но ее все больше разбирала досада. «Вот завлеку Тёдзаэмона да натяну ей нос, раз она такая! Все равно мои рукава уже подмочены, теперь мне море по колено», -подумала она, и с этого началось.
Не прошло много времени, как эти мысли разбудили в ней страсть. Она украдкой сговорилась с Тёдзаэмоном, и теперь они ждали только подходящего случая.
Второй год Тэйкё, январь месяц. В ночь на двадцать второе число влюбленные играют в хо-бикинава — тянут «счастливую веревочку» [65]. Для женщин это весенняя забава — развлекаются всю ночь напролет, наперебой тянут веревки. Кто, проиграв, сразу уходит домой, а кто, раз выиграв, продолжает без устали. Иная сама не заметит, как начинает клевать носом.
У бондаря светильник уже едва горел, муж, утомленный дневным трудом, спал так крепко, что, кажется, схвати его за нос — и то не проснется. В это время О-Сэн вернулась домой, и Тёдзаэмон, последовав за нею, заявил, что пришла пора выполнить их тайный уговор.
О— Сэн не возражала и тихонько провела его в дом. Вот каково было начало их любви. Они уже распустили шнурки нижнего белья, как вдруг бондарь открыл глаза и закричал:
— От меня не улизнешь!
Тёдзаэмон, оставив свое кимоно, пустился бежать в чем мать родила, не помня себя от страха, и еле живой добежал до одного своего знакомца, — а тот жил на порядочном расстоянии, в Фудзи-но тана!
Что же касается О-Сэн, то она сразу поняла, что ей не уйти от судьбы. Взяла она стамеску, проткнула себе грудь и тут же умерла.
Ее мертвое тело было выставлено на публичный позор рядом с ее легкомысленным любовником.
Сложили о них разные песни, и имена их стали известны людям по всей стране, до самых далеких провинций.
Да, не избежать человеку возмездия за дурные дела. Сколь страшен этот мир!
ПОВЕСТЬ О СОСТАВИТЕЛЕ КАЛЕНДАРЕЙ, ПОГРУЖЕННОМ В СВОИ ТАБЛИЦЫ
Лучшие календари составляются в столице!
Застава красавиц
По календарю первый день новой луны второго года Тэнвы [66] — день счастливой кисти. Все записанное в этот день принесет удачу. Второй день — день женщины. С самой древности, с века богов, птицы, познавшие тайны любви, учат науке страсти [67]. Потому и нет конца проказам мужчин и женщин.
Жила тогда одна красавица — жена придворного составителя календарей. Молва о ней с уст не сходила, кажется, горы бы сдвинула страсть, возбужденная ею в столице. Брови ее могли поспорить с лавром, с лунным серпом на праздничной колеснице. Обликом она была как первые вишни в Киё-мидзу, когда они вот-вот начнут расцветать, а прелесть ее губ напоминала багряные листья кленов горы Такао. Немало сложили об этом песен.
Дом их находился в проезде Муромати. Даже в огромной столице, среди тогдашних щеголих, блиставших модными нарядами, не найти было второй такой, как она.
Все больше расцветает весна, заставляя трепетать человеческое сердце. В эту пору глицинии в Ясуи — словно лиловые облака, даже краски сосен блекнут рядом с ними. Здесь по вечерам толпятся люди, и гора Хигасияма дивится такому множеству людей.
Как раз в это время на всех перекрестках столицы пошли толки о «четырех королях» — компании молодых повес. Уж очень они выделялись, всех превосходили своей внешностью.
Беспечно тратя то, что им оставили родители, они от первого до последнего числа месяца развлекались любовью, не пропуская ни одного дня.
Вчера встречали рассвет в Симабаре с гейшами Морокоси, Ханасаки, Каору, Такахаси; сегодня — в театре на Сидзёгаваре с актерами Таканакой Ки-тидэабуро, Карамацу Касэн, Фудзитой Китидэабу-ро, Мицусэ Сакон… что с мужчинами, что с женщинами — каким только любовным утехам они не предавались!
Однажды после представления все сидели в ресторане Мацуя. Говорили о том, что ни разу до сегодняшнего дня не появлялось на улицах столько миловидных простушек. «Глядишь, попадется какая-нибудь и нам по вкусу!» И вот они выбрали самого сметливого из актеров главным судьей и принялись ждать сумерек, когда женщины возвращаются с любования цветами. Это обещало необычное развлечение.
Однако женщины большей частью проезжали в носилках, и разглядеть их лица, к сожалению, нельзя было. В толпе же, что беспорядочно сновала здесь, хотя и не было дурнушек, но зато не встречалось и такой, которую можно назвать красавицей.
Тем не менее они решили взять всех хорошеньких на заметку. Придвинули тушечницу, бумагу и приступили к описанию: «На вид можно дать лет тридцать пять. Шея длинная, стройная, разрез глаз четкий, линия волос надо лбом естественна и красива. Нос несколько крупнее, чем нужно, но не слишком. Нижняя кайма подкладки, отвернутая наружу, — из белого атласа, средняя — бледно-желтая, верхняя — оранжевая. На левом рукаве рисунок от руки: преподобный Ёсида при лампаде читает старинные книги. Такой рисунок на платье говорит, во всяком случае, о необычных для женщины склонностях. Пояс из рубчатого бархата в клетку, на голове повязка, какие носят при дворе, таби светлого шелка, гэга на коже, с тройным шнурком. Походка неслышная, движения бедер естественные.
