— Люди меня ненавидят. Дело в том, что я родилась в год Огня и Лошади [88].

— Да хоть бы ты родилась в год Огня и Кошки, в год Огня и Волка — меня это не тревожит, — отвечал ей Дзэнтаро. — Я ем зеленых ящериц, и даже это меня не берет. Дожил до двадцати восьми лет, а у меня и глисты ни разу не заводились. И вы, господин Моэмон, следуйте моему примеру. Моя супруга столичного воспитания, неженка. Мне это не по нраву, но раз уж я получил ее из рук родственника…

Сказав это, он удобно расположился головой на коленях О-Сан.

Как ни грустно было обоим, они едва удерживались от смеха.

Но наконец он крепко уснул, и они вновь бежали и скрылись в самой глуши провинции Тамба.

Через несколько дней Моэмон и О-Сан вышли на дороги провинции Танго. Проводя ночь в молитвах в храме святого Мондзю [89], они вздремнули, и вот около полуночи во сне им было видение.

«Вы совершили неслыханный поступок, — раздался голос, — и куда бы вы ни скрылись, возмездие настигнет вас. Теперь содеянного уже не исправить. Вам надлежит уйти из этого суетного мира, снять волосы, как вам ни жаль их, и дать монашеский обет.

Живя порознь, вы отрешитесь от греховных помыслов и вступите на Путь Просветления. Только тогда люди смогут оставить вам жизнь».

«Ну, что бы там ни было в будущем, не беспокойся об этом! Мы, по собственной воле рискуя жизнью, решились на эту измену. Ты, пресветлый Мондзю, изволишь, наверное, знать лишь любовь между мужчинами, и любовь женщины тебе неведома…» — только Моэмон хотел сказать это, как сон его прервался.

«Все в этом мире — как песок под ветром, что свистит меж сосен косы Хакодатэ…» — отдаваясь таким мыслям, они все дальше уходили от раскаяния.

Плохое всякий держит про себя: игрок, проигравшись, помалкивает об этом; сластолюбец, не имея средств купить девушку для радости, делает вид, что ему не позволяет этого нравственность. Скандалист не расскажет о том, как его осадили, а купец, закупивший товары впрок, не сознается в убытке.

Как говорит пословица: «В потемках и собачий помет не пачкает!»

Самое ужасное для мужчины — это иметь беспутную жену. И толки людские, столь неприятные для мужа О-Сан, были замяты лишь известием о ее смерти. Правда, при воспоминании о прежних днях, проведенных вместе, на сердце у мужа становилось горько, но все же он пригласил монаха и справил панихиду по ушедшей.

Какая печаль! Из любимого платья О-Сан сделали надгробный балдахин. Ветер — он тоже непостоянен! [90] — колышет его и навевает новую скорбь.

Но нет в мире существа более дерзкого, чем человек!

Вначале Моэмон даже к воротам не выходил, но постепенно стал забывать о своем положении и затосковал по столице.

Однажды он оделся простолюдином, низко надвинул плетеную шляпу и, поручив О-Сан жителям деревни, отправился в Киото, хотя никакого дела у него там не было.

Он шел, осторожно оглядываясь, как человек, которого подстерегают враги. Вскоре со стороны пруда Хиросава подкрались сумерки. Лик луны и другой, неразлучный с ним, в водах пруда, — это он и О-Сан. И рукав Моэмона стал влажным от неразумных слез.

Остался позади водопад Нарутаки, без счета рассыпающий по скалам белые жемчуга. Омуро, Кита-но — это были хорошо знакомые места, и он пошел быстрее. Вот он углубился в городские улицы, и тут его охватил страх. Его собственная черная тень в свете поздней луны заставляла замирать его сердце. Достигнув улицы, где жил его хозяин, у которого он так долго служил, Моэмон стал потихоньку подслушивать разговоры. Оказалось, что запоздали деньги хозяину из Эдо, наводят справки. Молодежь собралась и обсуждает фасоны причесок, покрой платьев из бумажной материи. И все для того, чтобы понравиться женщине?

Толковали о всякой всячине, и наконец зашла речь о нем.

— А ведь этому прохвосту Моэмону досталась красотка, равной которой нет! Пусть даже он поплатился жизнью, аа такое счастье не жалко, — сказал один.

Кто— то добавил:

— Во всяком случае, есть что вспомнить! Но по словам другого, видимо рассудительного, — этого Моэмона и человеком считать не следовало. Соблазнить жену хозяина! Нет, что ни говори, невиданный негодяй!

Так он осудил Моэмона с сознанием своей правоты.

Моэмон слушал все это, сжав зубы, но — что будешь делать?

«Ведь это говорил мерзавец Даймондзия Кискэ, который всегда радуется несчастью других. Как он смеет так говорить обо мне? Да ведь он мне должен по векселю восемьдесят мэ [91] серебром! Придушить бы его за такие слова!» Но, вынужденный прятаться от всех, Моэмон терпел, как ему ни было досадно.

В это время заговорил еще один:

— Да Моэмон живехонек! Он, говорят, поселился вместе с госпожой О-Сан где-то возле Исэ. Ловкую устроил штуку!

Едва Моэмон услыхал эти слова, как весь затрясся — озноб пробрал его — и пустился бежать, не чуя ног под собой.

Остановившись на ночлег в гостинице Хатагоя в районе Сандзё, он, даже не побывав в бане, улегся спать, но как раз в это время проходили мимо собирающие для храма — те, что ходят в ночь семнадцатой луны [92], и он подал им на двенадцать светильников [93], молясь о том, чтобы его преступление до конца его дней осталось нераскрытым.

Но мог ли помочь ему, при его заблуждениях, даже сам бог Атаго-сама! [94]

На другое утро, тоскуя по знакомым местам в столице, он отправился к Хигаси-яма, а затем, всячески скрываясь, и Сидзёгавару.

В это время возвестили: «Сейчас начнется пьеса в трех действиях, с участием Фудзиты Кохэйдзи!» [95] «Что это за пьеса? — подумал Моэмон. — Посмотрю, пожалуй, а потом расскажу О-Сан!»

Получив циновку для сидения [96], он занял место позади и с беспокойством оглядывался, нет ли здесь кого-нибудь из знакомых.

По пьесе один из героев тоже похищал девушку, и это было неприятно Моэмону, а когда он присмотрелся к тем, кто сидел впереди, то узнал супруга госпожи О-Сан!

Дух замер у Моэмона! Вот когда он поистине занес ногу для прыжка в ад!

Утирая крупные, как горох, капли пота, он выскользнул наружу и вернулся к себе в Танго. И уж после этого боялся Киото как огня.

Приближался праздник хризантем. В доме составителя календарей остановился торговец каштанами, который каждый год приходил из Танго. Рассказывая обо всем, что делается на белом свете, он, между прочим, спросил:

— А что приключилось с вашей хозяюшкой? Всем стало неловко, и ответа не последовало. Наконец хозяин сказал с кислым выражением лица:

— Сгинула…

Но торговец каштанами продолжал:

— Бывают же люди похожи! В Танго, возле Киридо, я видел женщину — как две капли воды схожа с вашей супругой, да и молодец этот с ней…

Молвив это, торговец ушел.

Муж не забыл этих слов. Он послал человека в Танго, и так как это действительно оказались О-Сан с Моэмоном, он собрал надежных людей и отправил их поймать обоих.

Так пришло возмездие.

Расследовав все обстоятельства, привлекли по этому делу и помогавшую им женщину по имени Тама.

И вот, вчера живые люди, сегодня они — всего лишь роса на месте казни в Авадагути [97]… Всего лишь сон, что приснился на рассвете двадцать второго дня девятого месяца…

Они ничем не омрачили последних своих минут, и все это осталось в предании. И сейчас жива память о них, словно все еще перед глазами у людей то желтое платье, что носила О-Сан.