Никогда я не забуду этого грозного и торжественного голоса, который мгновенно усмирил всю ссору. Мы ждали, в чью пользу он выскажется. Фарисей был убежден, что выиграет дело, но пророк восстал против обеих сторон и стал упрекать их в кощунстве, в осквернении храма господнего и в том, что презрели они создателя ради добра диавольского. Слова его произвели сильное впечатление на собравшихся; храм начал наполняться людьми, среди которых было немало приверженцев нового учения. Обе стороны уразумели, что от вмешательства третьей им будет только хуже. И в самом деле, они не ошибались, ибо возглас: «Прочь из храма!» вырвался как бы из одной груди. Народ на сей раз не думал уже о собственной корысти, но в пылу фанатизма начал опрокидывать меняльные столики и выгонять нас за двери.

На улице толчея все более возрастала, но народ больше обращал внимание на пророка, чем на нас; воспользовавшись всеобщим замешательством, я, крадучись, добрался домой. Я застал в дверях наших слуг: они только что вбежали со спасенными деньгами. Взглянув на мешки, я убедился в том, что, хотя и рухнули наши надежды на барыш, убытка, однако, не было никакого. При этой мысли я облегченно вздохнул.

Седекия уже знал обо всем. Сарра с тревогой дожидалась моего возвращения; увидев, что я весь в крови, она побледнела и бросилась мне на шею. Старик долго смотрел на меня, не говоря ни слова, тряс головой, как будто бы искал какую-то мысль, и, наконец, сказал:

— Я поклялся, что Сарра будет твоей, если ты удвоишь доверенную тебе сумму. Что же ты сделал с моими деньгами?

— Это не моя вина, — ответил я, — если непредвиденный случай опрокинул мои расчеты, я защищал твоё добро, не щадя собственной жизни. Ты можешь сосчитать твои деньги, ты ничего не потерял; более того, есть даже известная прибыль, о которой, однако, не стоит и говорить, ибо она не идет ни в какое сравнение с той, которая нас ожидала.

Тут внезапно счастливая идея пришла мне в голову, и, решив все сразу бросить на чашу весов, я прибавил:

— Если ты, однако, хочешь, чтобы нынешний день был днем прибыли, я могу иным способом восполнить ущерб.

— Как это? — воскликнул Седекия. — Понимаю, наверное снова какое-то предприятие, которое удастся так же, как и предыдущие.

— Нет, — возразил я, — ты убедишься, что я предлагаю подлинную ценность.

Сказав это, я поспешно вышел и миг спустя возвратился, неся подмышкой мой бронзовый ларец. Седекия испытующе на меня взглянул, улыбка надежды пролетела по устам Сарры, я же тем временем отворил ларчик, вынул находящиеся в нём бумаги и, разодрав их надвое, отдал старику. Седекия в одно мгновение сообразил, в чем дело; он судорожно сжал бумаги, выражение неизъяснимого гнева исказило его черты, он поднялся. хотел что-то сказать, но слова замерли у него в груди. Судьба моя должна была решиться. Я бросился к ногам старца и зарыдал.

Видя это, Сарра пала на колени рядом со мной и, сама не зная отчего, вся заплаканная, стала целовать руки своему деду. Старик свесил голову на грудь, тысячи чувств боролись в его душе; он молча разрывал бумаги в клочья; наконец он встал и поспешно вышел из комнаты. Мы остались одни, погруженные в горестнейшую неуверенность. Признаюсь, что я утратил всякую надежду; однако после того, что произошло, понял, что я не должен оставаться больше в доме Седекии. В последний раз я взглянул на заплаканную Сарру и вышел, как вдруг увидел в прихожей необыкновенную возню и толчею. Я осведомился о причинах такого волнения, и мне с улыбкой ответили, что я меньше, чем кто другой, должен задавать подобные вопросы.

— Ведь, — прибавляли люди, — Седекия выдает за тебя свою внучку и велел насколько возможно ускорить приготовления к свадьбе.

Вы можете себе представить, как я из глубины отчаяния сразу пришел в состояние неописуемого счастья. Спустя несколько дней я взял Сарру в жены. Мне недоставало только, чтобы друг мой участвовал в столь замечательной перемене моей судьбы; но Герман, увлеченный учением пророка из Назарета, принадлежал к тем, которые изгоняли нас из храма; поэтому, несмотря на нашу дружбу, я порвал с ним всякие отношения и с тех пор совершенно потерял его из вида.

После того, как я испытал столько превратностей судьбы, мне казалось, что я начну наслаждаться мирной жизнью, тем более, что я отрекся от ремесла менялы, ибо опасное это занятие мне уже опротивело. Я хотел жить на проценты с моего состояния; но, чтобы не терять времени даром, решил давать деньги в рост. Не испытывая недостатка в клиентах, я извлекал большие барыши. Сарра с каждым днем все более услаждала моё существование, как вдруг нежданный случай изменил все.

Но солнце уже заходит, приближается час вашего отдыха, меня же призывает могущественное заклятье, которому я не могу сопротивляться. Какое-то странное чувство переполняет мою душу: а что, если это конец моих страданий? Прощайте.

С этими словами бродяга скрылся в ближайшем ущелье. Меня удивили последние его слова, и я спросил каббалиста об их значении.

— Я сомневаюсь, — ответил Узеда, — чтобы мы услышали продолжение приключений Агасфера. Негодяй этот, сколько раз ни доходит до эпохи, когда за нанесение обиды пророку он был обречен на вечное паломничество, обыкновенно исчезает, и уже никакими силами невозможно призвать его обратно. Последние его слова нисколько меня не удивили.

С некоторых пор я и сам замечаю, что бродяга сильно одряхлел и состарился, но, однако, к смерти это его отнюдь не приведет, ибо в противном случае что бы сталось с вашим почтенным преданием?

Видя, что каббалист намерен шествовать по стезе замечаний, которых не следует слушать правоверным католикам, я прервал дальнейшую беседу, отдалился от прочего общества и вернулся в свой шатер.

Вскоре все возвратились, однако не отправились сразу на покой, ибо я долго ещё слышал голос Веласкеса, развивающего перед Ревеккой нескончаемую цепь каких-то математических доказательств.

На следующий день цыган сообщил нам, что он ждет нового подвоза товаров и ради безопасности решил некоторое время провести в этом месте. Мы с удовольствием приняли эту новость, ибо во всей горной цепи Сьерра-Морены невозможно было найти столь же чарующий уголок. Утром я отправился с несколькими цыганами на охоту в горы, возвратившись же к вечеру, присоединился к обществу и слушал продолжение рассказа вожака, который начал такими словами:

Я вернулся в Мадрид с кавалером Толедо, который искренне собирался наверстать время и вознаградить себя за дни, проведенные в обители камедулов. Приключения Лопеса Суареса живо его заняли; в дороге я рассказывал ему ещё некоторые подробности этих похождений, кавалер внимательно слушал и, наконец, произнес:

— Вступая как бы в новую эпоху жизни после покаяния, следовало бы начать с того, чтобы сделать кому-нибудь добро. Мне жаль этого бедного юношу, который без друзей и знакомых, больной, заброшенный, да к тому же ещё и влюбленный, сам не знает, как быть в чужом городе. Аварито, ты проводишь меня к Суаресу, может быть, я ему окажусь полезным.

Намерение кавалера Толедо нисколько меня не удивило: ведь я уже с давних пор имел возможность убедиться в его благородном образе мыслей и готовности оказать помощь ближним.

И в самом деле, приехав в Мадрид, кавалер тотчас же отправился к Суаресу. Я пошел вслед за ним. Сразу же, как только мы вошли, нас поразило странное зрелище. Лопес метался в жесточайшем приступе горячки. Глаза его были открыты, но он ничего не видел; иногда только бледная улыбка пролетала по его запекшимся губам, должно быть, при мысли о возлюбленной Инес. В кресле, что стояло рядом с его ложем, развалился Бускерос; он даже не обернулся, когда мы вошли. Я подошел к нему и увидел, что он спит. Толедо приблизился к виновнику несчастий юного Суареса, схватил его за плечо и потряс. Дон Роке очнулся, протер глаза, вытаращил их и завопил: