Ни у кого из нас не было и тени сомнения в том, что война действительно близится к концу и что победа близка, но наша, советская победа!

Однако нелепо было допустить, что победа придет сама, упадет к ногам, как перезрелый плод, что командование немецко-фашистской армии именно сейчас, летом сорок третьего года, не совершит судорожной попытки переломить ход событий, изменить положение на фронтах.

Гитлер принял верховное командование. На Восточный фронт спешно перебрасывались дивизии из Франции, Бельгии, Голландии. В Германии вермахт под метелку выскребал все мужское население, способное носить оружие. Ставили под ружье и стариков и юнцов.

Наши разведчики сообщали об изменении возрастного состава перебрасываемых на фронт фашистских частей, отмечали, что новое пополнение кажется собранным с бору да с сосенки.

И тем не менее пополнение продолжало поступать, на фронт подтягивались техника и боеприпасы. Причем, насколько можно было судить по движению фашистских эшелонов в нашем районе, основной поток перевозок устремлялся не к северу и югу, а куда-то на центральные участки фронта.

Наша разведывательная сеть была к тому времени довольно широкой и разветвленной. Мы уже располагали

[193]

достаточным количеством проверенных, надежных разведчиков и подрывников во всех крупных городах и на всех крупных железнодорожных узлах. Взяли под свой контроль Брест, Барановичи, Пинск, Ковель, Сарны, Лунинец, Микашевичи. Создали новые разведгруппы в Житковичах. Наши товарищи работали на железных дорогах, в депо, даже в военных комендатурах врага.

Каждый день штаб соединения получал такой обильный поток информации, что радисты во главе с Сеней Скрипником работали не разгибая спины.

Донесения в Центр шли обстоятельные, развернутые. Это давал плоды опыт, накопленный руководителями разведгрупп и заместителями командиров бригад по разведке, сказывалось оперативное руководство ими.

В разведке необходим постоянный контроль над сообщениями того или иного разведчика. Хотя бы потому, что никто не гарантирован от ошибок, от случайного просчета.

Поэтому штаб строил разведывательную сеть так, чтобы иметь возможность быстро обнаруживать неточности в получаемых данных.

Получив, например, сообщение из Бреста о прохождении эшелона с артиллерией врага, мы сверялись со сведениями, поступавшими из Барановичей и из всех последующих пунктов.

Случалось, что брестская информация не совпадала с информацией из Лунинца: не сходилось, скажем, число платформ, количество орудий и солдат охраны. Тогда мы уточняли противоречивые данные с теми, что удалось добыть на перегоне Барановичи — Лунинец, и в конце концов получали точное представление о количестве техники, перевезенной в определенном направлении интересовавшим нас эшелоном.

Так было. Но в последнее время подобные «разночтения» в сообщениях разведчиков встречались редко. Одна информация наших людей обычно полностью подтверждала другую.

И все же мы продолжали проверять самих себя, чтобы случайно не ввести в заблуждение Центр.

* * *

В самом начале июня разведчик Василий Васильевич Ковалев, освещавший гарнизон Барановичей, оставил в

[194]

«почтовом ящике» сообщение о проводимых там учениях по противохимической защите.

Ковалев (псевдоним Антипов) писал, что в частях гарнизона минувшей ночью прозвучал сигнал тревоги. Поднятым в ружье солдатам офицеры сообщили, будто русские предприняли химическое нападение. Около полутора часов весь гарнизон Барановичей нес службу в противогазах.

Затем аналогичные сообщения пришли из Бреста и Пинска, а несколько позднее из Сарн и Ковеля. Волна химических учений докатилась до Микашевичей и Житковичей.

В информации, полученной штабом, указывалось, что все немецкие солдаты и офицеры получили приказ постоянно иметь при себе противогазы, что специальные команды заняты строительством убежищ, оборудуемых фильтрами.

Эти мероприятия немецкого командования совпали с усиленной кампанией фашистской печати, призывавшей солдат «тысячелетней империи» сделать последнее усилие, чтобы покончить с большевиками.

Фашистские органы печати прозрачно намекали, что «великий фюрер» приготовил для русских неожиданный «сюрприз», что германская армия обладает каким-то невиданным «сверхсекретным оружием», которое в самое короткое время решит исход войны в пользу Германии.

Мы не могли не насторожиться, тем более что из радиограмм Центра и сообщений информбюро знали: гитлеровцы уже применяли газы в Крыму.

Вопли фашистских писак о «новом оружии» и противохимическая подготовка в гарнизонах оккупантов наводили на мысль, что гитлеровское командование решило пойти ва-банк.

Что ж? От гитлеровцев можно было ожидать и химической войны. После всех чудовищных преступлений терять им, по существу, было уже нечего...

Отвечая на наши донесения о противохимической подготовке немцев в ряде оккупированных городов, Центр потребовал, чтобы мы пристально следили за возможными перевозками отравляющих веществ. Нам напомнили, что опознавательным знаком частей химической защиты в германской армии является желтый горшок, и приказали доносить о появлении эшелонов с желтым горшком на грузах вне всякой очереди.

[195]

Это требование, в свою очередь, как бы утверждало нас в мысли, что «новое оружие» фашистов будет именно химическим оружием.

Командование бригад получило от штаба соединения приказ усилить контроль за железнодорожными перевозками врага, и было предупреждено, что не исключено появление засекреченных эшелонов, о грузах которых надлежит сообщать немедленно.

Начиная с этого дня вся документация с мест просматривалась особенно тщательно. Однако время шло, а ни одно из сообщений разведчиков не упоминало об эшелонах с желтым горшком.

Хаджи озабоченно потирал голову:

— Кто придумал, что молчание — золото? Молчание — нож острый! Смотри, дорогой, в Барановичах опять фрицы в противогазах бегают, а наши молчат!

А между тем гитлеровцы «бегали в противогазах» не только в Барановичах: противохимические учения продолжались и в других крупных гарнизонах. А эшелонов с желтым горшком разведчики так и не видели. Эти эшелоны не появлялись. Впрочем, в часы тяжелых ночных раздумий у меня даже возникало сомнение: так ли это?

* * *

Хорошо, чуть ли не по часам, помню тот солнечный, душный, напоенный дурманными испарениями болот день.

Едва вышел утром из землянки, как обдало томительным, расслабляющим теплом. Вода для умывания тоже оказалась теплой. Я набрал из колодца холодной. Но и колодезная вода освежила ненадолго. Есть не хотелось. С трудом заставил себя выпить кружку чаю с куском хлеба.

— Тепло! — приговаривал Хаджи.

Возле землянки радиоузла, раскинув руки, обессилев, лежали свободные от дежурства радисты. Их пожелтевшие нижние рубашки из парашютного шелка валялись на муравьиных кучах.

— Отдыхайте, отдыхайте, — предупредил я товарищей, попытавшихся было подняться. — Санобработкой занялись?

— Так точно, товарищ майор... Жарко... Гроза, видать, будет.

Сеня Скрипник доложил, что никаких особых новостей нет. Сводки обычные.

[196]

— Баню-то будем нынче топить? — спросил он. — Пора бы, товарищ майор. Неделю не мылись.

Я распорядился насчет бани, проверил оружие у бойцов штаба, приказал оседлать коня и поехал с Петей Истратовым на южную заставу. Там было все спокойно. Только что вернулась очередная диверсионная группа.

Выслушав доклад командира, поблагодарил бойцов за успешные действия. Товарищи, свалившие четыре эшелона гитлеровцев, выглядели усталыми, их клонило в сон.

Попрощавшись с партизанами, вернулся на центральную базу.

Хаджи лежал на нарах, читая «Анну Каренину».

Увидев меня, он даже не пошевелился, и я понял: новостей по-прежнему нет.

Попросив дежурного узнать относительно обеда, я присел на нары рядом с Хаджи.