Обычно созерцание милых сердцу безделиц успокаивало Ридо, но на сей раз этого не случилось. Барон чувствовал, что гнев его ничуть не остыл, приятная расслабленность никак не наступает. Он сделал шаг, и его ноги по щиколотку утонули в мохнатых шкурах, расстеленных поверх ковров тулейской работы. Резной золоченый диван, заваленный шелковыми подушками, стоял почти посередине просторной каюты, сразу за овальным столом, выполненным в том же стиле. Четыре кресла, что были раскиданы вдоль стен, резной шкаф, маленький письменный стол и горка для посуды — так выглядел кабинет Ридо. Свет давала дюжина масляных светильников, расставленных по углам и развешанных над столом.

Взгляд отца вернулся к Каусу, виновнику его скверного настроения, и барон направился к сыну. Ярость душила его, и одна мысль не шла из головы: «Ну что задумал этот мальчишка!»

— Ты хоть соображаешь, о чем просишь?! — выкрикнул барон, остановившись перед отпрыском. — У тебя есть невеста, с которой ты помолвлен! Она умна, красива и богата! — Ридо прожег Кауса яростным взглядом. — Знатна, наконец! — привел он решающий довод. — А ты говоришь о браке с бывшей рабыней!

Каус старался не смотреть на отца. Он и без того едва сдерживал ироничную ухмылку, понимая, что отец на пределе и в любое мгновение готов взорваться. Он не боялся, но не хотел этого, по опыту зная, что барон станет и вовсе неуправляемым. Это значило, что спорить с ним нельзя, а тем более смеяться. Однако и отступать Каус не собирался, но пока считал возможным выражать свой протест высокомерным молчанием. Наконец до Ридо дошло, что он разговаривает с пустотой. Он посмотрел сыну в глаза и постарался успокоиться.

— Я, наверное, много лишнего наговорил, — сказал он, нарушая молчание. — Если обидел, извини, но только не делай вид, что не слушаешь меня. В конце концов, мы ведь с тобой одна семья, и я хочу, чтобы мы понимали друг друга.

— Я тоже, — ответил Каус. Он здорово удивился, хотя никак не показал этого. По правде говоря, он и не ожидал, что отец сумеет говорить спокойно. Вот только об истинной причине подобной сдержанности он даже не догадывался. — Но если под взаимопониманием ты подразумеваешь, что я должен отказаться от этой женщины, то мы не договоримся.

Ридо возмущенно вздохнул, но вновь подавил готовый вырваться поток брани. Это уже было. Только что он потратил уйму времени и ничего не добился. Он продолжал молчать. Он хотел было напомнить о матери, о том, что станет с ней, когда она обо всем узнает, но что-то во взгляде сына подсказало ему: это ничего не даст. К тому же он вовремя вспомнил о собственных замыслах и подумал о том, что станет делать, когда… Нет, не стоит в его положении говорить о морали, и напрасно он упомянул о достоинстве валузийского дворянина.

— Что ж… — Барон устало вздохнул и плюхнулся в кресло. — Конечно же, ты прав, — лениво согласился он. — Лионтина умна, смела, красива, не избалована — в свете таких нет. — Каус смотрел на отца во все глаза, ничего не соображая, — Но ты не понимаешь одного. Ты просто не можешь на ней жениться! С этим не поспоришь!

— А я и спорить не буду. Я просто женюсь, — с достоинством возразил Каус. — Она согласна. Единственное условие — смерть Кулла!

Сколько Ридо ни вспоминал потом тот разговор, он так и не смог понять, откуда у него взялись силы выслушать ответ сына с каменным выражением лица. Он-то, старый дурак, размечтался! А сынок его в это время обхаживал девчонку, которая, как теперь выяснилось, крутит мозги им обоим! Впрочем, чего же он ожидал? А ведь и верно… Ему она пообещала подумать, а Каусу, оказывается, пообещала свою руку… После смерти Кулла! Ловко! Он едва не расхохотался. Однако ее можно понять. Когда проклятый пират подохнет, девчонке поневоле придется подумать о своем будущем. Похоже, она раньше всех поняла, что происходит, коли раздает обещания всем желающим. Ай да умница!

— Я все знаю! — вдруг выпалил Ридо, сам немало удивившись внезапному порыву. — Она мне рассказала! — Барон с удовлетворением посмотрел в округлившиеся от изумления глаза сына и успокаивающе кивнул ему, мысленно поздравив себя с удачным ходом. — Я знаю, что ты тайком виделся с ней. — Отец продолжал лгать, ничем, в сущности, не рискуя. О своей замаранной враньем дворянской чести он даже не задумывался. — Однако она еще до вашего разговора просила меня оградить ее от твоих домогательств.

— Домогательств?! — вспылил Каус, возмущенный до глубины души. — Да о чем ты говоришь, отец?! Я ни разу не позволил себе…

Ридо жестом прервал сына:

— Я и не говорю, что ты вел себя непристойно. Я вообще не знаю, в чем дело. Она мне не сказала. Может, ты во время прогулки посмотрел на нее не так? — Барон вопросительно взглянул на сына, неопределенно пожал плечами, но по покрасневшему от стыда лицу Кауса понял, что попал в самую точку. — Просто попросила меня оградить… — Он неопределенно покрутил рукой в воздухе. — Сказала, что ты ей неприятен. Поверь, — торопливо затараторил он, словно оправдываясь, — я не хотел говорить тебе этого! Наоборот! Меня бесило, что какая-то рабыня смеет так относиться к моему сыну! — Он помолчал. — Потому-то я и пытался заставить тебя отказаться от нее, приводя привычные доводы, но ведь ты и слушать не хотел! А я не мог позволить этому продолжаться, ведь чем дольше длилось бы все это, тем больнее стало бы прозрение!

— Все, отец, хватит! — выкрикнул Каус. Он был красен, как вареный рак. — Перестань унижать меня! Я ведь все-таки тоже барон!

Он сделал несколько неверных шагов и без сил рухнул в кресло.

— Я рад, что ты вовремя вспомнил об этом, — коротко бросил отец. — Посиди, успокойся, — ласково посоветовал он, видя, что Каус собирается уходить. — Ты не можешь в таком виде появиться на палубе.

— Проклятая девка! — прошипел юноша и, поняв, что отец прав, вновь повалился в кресло, с которого только что вскочил. — Ненавижу! — процедил он сквозь зубы чуть позже и посмотрел на отца.

— Ничего, — успокоил его барон. — Хотя бы раз в жизни с каждым мужчиной нечто подобное случается… Рано или поздно.

— Именно такое? — Каус недоверчиво посмотрел на отца.

— Ну да, — ответил Ридо, не понимая, к чему тот клонит. — Чего уж греха таить, даже со мной такое бывало! — признался он, особый упор сделав на слове «даже».

— И кто же была она? — ядовито поинтересовался Каус.

— Маркиза Скар…

— М-м-м… — словно от невыносимой боли, замычал он.

Стиснув зубы и закатив глаза, Каус качнулся в кресле. Ему хотелось закричать от стыда и злости. Его выводила из себя тупость отца, который не понимал разницы между чувством, отвергнутым маркизой, и отказом рабыни, да еще столь оскорбительным! Но для

Ридо вся эта буря чувств так и осталась тайной, равно как и то, что хотел сказать младший барон, потому что в это время в дверь каюты постучали.

— Прошу прощения, господин барон, — вахтенный вытянулся в дверях, изо всех сил стараясь не встречаться с Ридо взглядом, — но только что прибыл гонец с Дуур-Жада. Говорит, что дело необычайной важности.

— Веди его!

Как только Родого ступил на борт «Лемурии» и сообщил Ридо свою новость, эскадра спешно двинулась на юг, к Вазии. Воспользовавшись начавшейся суматохой, Каус ушел в свою каюту и без сил повалился на кровать. Злые слезы душили его, тщедушное тело тряслось от рыданий, беспорядочные мысли роились в голове. Какой же он дурак! Позволил так провести себя! Поначалу он думал, что отец обманывает его, но почти сразу понял: это не так.

Он припомнил слова проклятой потаскухи, которая, явно издеваясь, сравнивала его с проклятым дикарем. Нет, отец не солгал! Каус не хотел себе признаваться в этом, но понимал, что девка не могла не замечать его вожделенных взглядов. Просто, когда он пришел, побоялась отказать. И правильно побоялась! Тварь! Он бы не простил ей отказа! Но ничего! Она еще пожалеет об этом! Жаль только, что отец почему-то взял мерзавку под свою опеку. Впрочем, это-то понятно: пока Кулл на свободе, она нужна ему как приманка.