Второй такой промашки допустить было нельзя. Выгоды ставки на больных или напуганных болезнью паломников уже наглядно несколько десятилетий демонстрировал быстро богатеющий орден св. Антония. И тогда, в 1129 году, это было совершенно очевидно и папе, и святому Бернару, и Гуго де Пейну. Все они почувствовали запах больших денег. Как только «священный огонь» вновь возгорелся с невиданной силой, все проблемы ордена оказались решенными. Гуго тут же вернулся домой в Шампань с рекомендательным письмом Балдуина II к Бернару Клервоскому и вскоре с одобрения папы организовал в Труа, в десяти километрах от своего имения, тот самый церковный собор, утвердивший особый орден для охраны паломников. Как писал кардинал Жак де Витри: «прожив совместно и, согласно своему призванию, в бедности девять лет, они заботами папы Гонория и Стефана, патриарха Иерусалимского, обрели устав»[153].
Паломников, как всегда во время массовых эпидемий, ожидалось великое множество. Их надо было пасти и охранять от конкурентов. Для этого орден тамплиеров и предназначался. Деньги должны были доставаться церкви и ордену, а не случайным магометанским и христианским придорожным разбойникам. Но главное — в случае смерти паломника не упустить его имущество. Лучше всего сложившуюся ситуацию понимал святой Бернар, тогда еще просто Бернар Клервоский, опытный харизматичный демагог и мистик, бесспорный авторитет церкви своего времени и «прославленный церковный мракобес» (как его характеризует Заборов). Папа Гонорий II с радостью поддержал проект, дела у него в то время шли плохо. Он только что проиграл войну с Рожером II, и его попытка присоединить Южную Италию к своим владениям закончилась безрезультатно: армия папы была разбита. Эпидемия эрготизма давала Гонорию шанс поправить пошатнувшиеся дела. Надо полагать, условия сотрудничества, предложенные Гуго, показались Гонорию привлекательными. Впрочем, трудно сказать, кому именно принадлежала инициатива, существует также версия проекта св. Бернара и клюнийцев — «ордена за спиной ордена».
Собор был представительным, собрались многие заинтересованные лица: два архиепископа — Реймсский и Сансский, десять епископов, семь аббатов, ученые клирики. Формально в устав ордена был сразу внесен пункт «О том, чтобы воины Храма имели десятины» (LXVI), но только «Если епископ церкви, которому по справедливости положена десятина, с любовью захочет вам ее дать». Как делились доходы неформально, нам теперь не узнать. После разгрома ордена в 1312 году его архив, хранящийся на Кипре, был передан старым конкурентам храмовников — госпитальерам. Далее следы записей якобы потерялись в 1571 году после захвата Кипра турками[154].
Исходя из поправленной даты собора, следует также признать, что распространенная легенда о португальской королеве Терезе, которая якобы в марте 1128 года отдала тамплиерам владение Сур на реке Мондего вместе с замком, преграждавшим южный путь из ее королевства, имеет мало прав на существование. Ибо до официального признания никто каким-то безвестным еще рыцарям ничего бы не подарил. А вот после собора, когда стала очевидна серьезная поддержка ордена папой, это уже реально, и именно тогда сын Терезы Альфонс пожаловал тамплиерам еще и обширный лес Сера, находившийся в руках сарацин. Тереза же к этому отношения иметь не могла, поскольку к тому времени была уже сослана в монастырь.
После собора патрон ордена св. Бернар пишет апологию рыцарям Храма «Похвала новому рыцарству» (Liber ad Milites Templi de Laude Novae Militiae), используя привычную для него демагогию и игру слов: тамплиеры — это истинные солдаты, реальные выразители рыцарских идеалов, милиция (militiae), а остальные, светские, рыцари — плуты и мошенники (malitiae). «Милиционеры» лучше других рыцарей даже тем, что лишены грехов тщеславия и роскоши: «Редко моются и никогда не сооружают причесок, довольствуясь видом растрепанным и запыленным, несущим отметины солнца и их доспехов» (гл. 4).
Теперь очередная церковно-рыцарская «турфирма» могла заработать в полную силу. Считается, что тамплиеры сразу же занялись ростовщичеством, ссужая деньги на паломничество в Иерусалим. Дабы избежать обвинения в ростовщичестве, залоговый заем обычно маскировался двумя взаимными дарами, сделанными «из милосердия». Но основные деньги делались не на этом. Узуфрукт (т. е. право пользования чужим имуществом) подписывался хитро: «с гарантией залога недвижимого имущества, каковое должно стать полной собственностью, если должник в путешествии умрет». Мельвиль приводит несколько образцов таких грамот. Сколько больных должников не вернулось из тяжелого и долгого путешествия в этот период первоначального накопления капитала орденом и сколько из них осталось похороненными на чужбине, расставшись со своим имуществом, никто теперь не узнает. На это и был расчет. Поэтому орден быстро начал по образцу антонитов создавать самое необходимое для своей деятельности — кладбища. Вскоре орден уже был также богат, как и госпитальеры.
Уже в XII в. на Западе храмовников открыто обвиняли в алчности — за деньги они готовы были и на предательство «христианского дела». Вюрцбургский хронист считает, что во время осады Дамаска в 1148 г. рыцарями Второго Крестового похода осажденные подкупили храмовников, которые втайне оказали им поддержку, что и послужило одной из причин провала предприятия. И тамплиеры, и госпитальеры всячески злоупотребляли своими привилегиями в целях обогащения и наживы. Путешествовавший по Иерусалимскому королевству церковный деятель Теодерик в «Книге о святых местах» (1172 г.) не без удивления писал о богатствах обоих орденов, о принадлежащих им жилых и хозяйственных постройках, о церквах в Иерусалиме, об их крепостях и замках: «Сколько богатств у тамплиеров — никому не дано знать»[155].
«Христианское дело», о котором говорит Заборов, однако, одинаково предавали все, или, наоборот, никто — в зависимости от того, что мы будем подразумевать под этим абстрактным понятием. Здесь надо учесть, что постоянные обвинения храмовников со стороны духовенства — это отражение обычной конкуренции за кусок сладкого пирога между орденом (сиречь — папой) и местными церковниками. Папы старались иметь дело с орденом напрямую, отгоняя своими буллами епископов от кормушки.
Целью буллы Иннокентия II 1139 г. было учредить институт братьев-капелланов для обслуживания Дома. Истинное же ее назначение заключается в том, чтобы освободить тамплиеров от всякой церковной власти, кроме власти Папы, и передать магистру и капитулу ответственность за управление орденом. Этим и объясняется досада архиепископа Тирского, когда он пишет, что тамплиеры стали на добрый путь, но потом в гордыне отвергли власть епископов и патриарха[156].
«Преданные ордену люди считались свободными от повинностей, — от них были избавлены тамплиеры, — каким бы ни было мнение сборщиков налогов. Папская булла запрещала приходским священникам налагать (даже под видом покаяния) на них денежные штрафы». Особенно нервничали епископы, несмотря на то, что в похоронных делах они принимали прямое участие в виде получения трети прибыли. Но это казалось им недостаточным. Архиепископ Тирский негодовал: «Отрицая права духовных лиц и похищая у них десятины и первые плоды, они постыдно стеснили их в пользовании своим добром». Третья привилегия буллы окончательно отстраняла епископов от всякого контроля над делами ордена Храма, оговаривая епископские права в том, что касается десятин, даров и погребений. Не брезговал орден и другими доходами: булла Milites Templi от 1144 года давала тамплиерам право собирать пожертвования раз в год в каждом храме, чем те с удовольствием пользовались, собирая деньги с тех, кого церковь предала анафеме, ибо «тамплиеры в полной мере сознавали возможную выгоду». Папа тем временем продолжал давить на епископов[157].
