запел Игнат.
— К чему это ты, солдатик? — насторожился Спирька.
— Сам ты, Чёрт, кашу эту заварил, — глядя в змеиные Спирькины глаза, сказал Игнат, — сам и расхлёбывать будешь, помяни моё слово.
И продолжал весело и бесшабашно:
Эх, всё плясал бы я,
Да ходить мочи нет!..
— Хорошо споёт тот, кто споёт последним. Князь-батюшка сам твою кашу топоровую пробовать будет, — прошипел Спирька. — Эй, снулые! — прикрикнул он на поваров. — Несите раков князю-батюшке. Да пива холодного с погреба малый бочонок катите!
И Чёрт убежал неслышными, мягкими шажками.
Топор кипел в котле. Игнат ломал голову: отчего это Спирька храбрым таким стал? Не иначе новая каверза Чёртом придумана… Но какая? Неладно что-то…
Голова ты, буйная головушка,
Двадцать лет и пять годков отслужила ты…
Ни корысти себе, и ни радости,
И ни славы, и ни слова доброго…
тихо напевал Игнат.
— Как, солдат, каша твоя? — спросил старый повар, вернувшись из княжеских палат.
— А твои раки князю по вкусу пришлись? — поднял голову Игнат.
— Одним даже из своих рук Данила Михайлович меня угостить изволил, усмехнулся повар. — Вестимо, потрафил я ему.
— Данила Михайлович мрачный, — сказал молодой повар. — Голова тяжёлая, поп Парамон пьявок ему поставил. И за одно ухо, и за другое! Потеха!
— Значит, лютовать ныне будет, — поёжился старый повар. — Беспременно лютовать. Не дай бог что ещё приключится — сразу батоги, в яму, на цепь.
— Спирька сказывал, собирался князь кашу мою пробовать, — покрутил ус Игнат, — кабы тут он и не осерчал. Топоровая каша вкусна, но на вкус, на цвет товарищей нет. Мне достанется да и вам под горячую руку.
— Как же делу пособить? — засуетился старый повар. — Присоветуй, солдат.
Игнат взял ковш, зачерпнул из своего котла кипящую воду, подул, остудил, попробовал на язык, сморщился:
— Крепкий навар… Нужно туда сольцы бросить горстку.
Старый повар дал соли. Игнат бросил её в котёл, помешал, снова попробовал.
— Ну, как теперь? — следя за лицом солдата, спросил молодой повар.
— Вроде подходяще. — Игнат поглядел на потолок, словно обдумывая что-то важное. — Нужно только туда немного проса добавить — для вкуса.
Второй повар поднёс мешок с просом. Игнат, прикинув, сколько ему нужно крупы, отсыпал десяток горстей в котёл.
— Каша — матушка наша, а хлеб ржаной — наш отец родной, — размешивая кашу, приговаривал Игнат. — Гости на печь глядят, видно, каши хотят… А горе наше, что без сала каша… Заварил кашу, так не жалей сала. А салом, что маслом, кашу, известно, не испортишь.
— Сколько тебе сала-то? — спросил старый повар.
— Да не мне, а каше. Подай эту вот жаровню. — Игнат выбрал чугунный котелок, чуть побольше солдатской фляги. — Клади сюда три куска сала да ставь на огонь…
Сало сразу зашипело, растопилось, забулькало. Игнат бросил в кипящее сало мелко резанного лука и чеснока. Потом вылил сало из жаровни в котёл с кашей.
— Распоясывайтесь, гости дорогие! — громко сказал Игнат. — Кушаки под лавки — каша топоровая поспевает, князь-батюшка пир горой начинает!
Повара оглянулись и замерли от испуга: в дверь кухни входил Данила Стоеросов собственной персоной. За ним шли Спирька и поп Парамон.
«Что-то Дурынды не видно нигде, — подумал Игнат, — куда же это его Чёрт услал?»
— Кашу, я слыхивал, солдат, ты из топора варишь? — спросил князь.
— Уже сварил! — вытянулся Игнат. — Изволите пробу снять?
— Неужто из топора? — покрутил носом поп Парамон.
— Нынче я занедужил, — сказал князь плаксиво. — В рот ничего не идёт.
«Сотню раков съесть — и не так заболеешь!» — подумал Игнат и громко произнёс:
— Больному и мёд невкусен, а здоровый и камень ест. Каша наша, солдатская, не побрезгуйте!
— Так то ж обычная просяная! — сунув нос в дымящийся котёл, захрипел Спирька. — А где топор?
— Топор на дне! — Игнат подмигнул поварам. — А навар сверху. Вот, Данила Михайлович, ложка — сами зачерпните.
— Невелик котёл, — сказал князь. — А дух от него великий!
Князь отведал каши — понравилась. Тогда и Спирька начал криво улыбаться.
Затем кашу попробовали все. Допробовались до того, что топор на дне показался.
Топор достали, отмыли, положили сушиться.
— Другой раз ты, Спирька, сам князю из топора щи сваришь, — сказал Игнат.
— Разве и щи можно? — удивился Стоеросов.
— Что хочешь, князь. Топор варят, парят, жарят. Даже блины из него выходят, — отрапортовал Игнат. — Не каша кормит — ложка, не припас стряпает, а рука. Со смекалкой солдатской не только из топора, из пушечных ядер гороховый кисель изготовить можно.
В дверях показался Дурында, поманил Спирьку.
Игнат приметил это. Спирька перехватил взгляд солдата, недобро ухмыльнулся.
— Перстень спрятал, — прошептал Дурында Спирьке в ухо, — как велели.
— Старой ведьмы Ульяны в избе не было? — спросил беспокойно Спирька.
— Не-е. С девчонкой, Стёпкой, к мельнице ушла, — улыбнулся Дурында. На воду смотрят, как она по полю течёт.
— Ну, иди отдыхай, — сказал Спирька. — Понадобишься — кликну.
— Молодец, потешил меня топоровой кашей, — сказал Стоеросов и вместе с попом Парамоном двинулся к выходу. Спирька склонился перед проходящим князем в низком поклоне.
«Ох, вырыли, видно, мне ещё одну ямку вороги мои, — подумал Игнат. Ну, да ладно — не такое видели…»
Но не успел ещё Игнат и с поварами проститься, как слуги принесли из княжеских палат дурную весть: пропал из шкатулки у князя перстень бесценный, алмазный.
— Вот и горе к нам пожаловало! — всплеснул руками старый повар. — Как чуяло сердце — быть беде!
«Заварил кашу Черт! — подумал Игнат. — Князь меня сейчас к себе призовёт, заставит отгадывать, где перстень. Прятал же перстенёк стоероовский, видно, Дурында… Об этом он Спирьке и шептал… А у князя разговор один: либо перстень найдёшь, либо голову потеряешь…»
Только подумал Игнат — и как в воду поглядел: кличут к князю.
Стоеросов возлежал, как обычно, на низком турецком диване, покрытом ковром, среди разноцветах подушек. Играли, искрились, мерцали камни разноцветные на пальцах княжеских рук.
Поп Парамон с горшком пиявок сидел у изголовья.
Спирька стоял возле двери, ведущей в княжескую опочивальню. Глаза Чёрта радостно сверкали.
— Ты, Игнатик, про беду нашу слыхал ли? — спросил поп Парамон.
— Перстень, сказывают, бесценный у князя пропал, — ответил Игнат.
— Ты сам, солдатик, похвалялся, что всё найти можешь, — проговорил хрипло Спирька. — Коня нашёл боярского… тогда, в лесу, у семи берёз.
— Вот и ныне покажи себя, — улыбнулся поп Парамон и взболтнул воду в горшке. — Найди, Игнатик, перстень княжеский. А батюшка Данила Михайлович наградит тебя по-царски.
От царя я награду богатую получил уже один раз, — усмехнулся Игнат, пять ран да пулю в ноге.
— Найдёшь — шубу с моего плеча получишь, — тихо молвил князь, и нога его в сафьяновом расшитом сапоге дёрнулась, словно за голенище заползла пиявка. — Не найдёшь — голову с плеч.
— Сроку тебе — два дня, — подал голос Спирька.
— Даже в сказках и то три дня на дело даётся, — сказал Игнат.
— С кем торгуешься-то, рядишься, солдатик? — грозно захрипел Спирька. — Как у тебя язык ворочается…
— Добрый разум наживают не сразу. — Игнат взглянул в немигающие Спирькины глаза. — Не князь мне два дня дал, а ты. С тобой и торгуюсь.
— Три дня и три ночи даю тебе, — почти простонал князь. — Ищи, солдат, ищи… Либо перстень сыщи, либо вора… Ох, плохой сон мне недаром привиделся. Корова безрогая — всегда к пропаже.
