Шель прибавил шагу. Джонсон ждал в условленном ме­сте у ратуши. Повернувшись спиной к мостовой, он следил за поднимавшимся на крышу трубочистом.

— Здравствуй, Пол. Как самочувствие?

— О, ты уже здесь! — американец кисло улыбнулся.— Ничего. А у тебя?

— С утра голова трещала, но теперь как будто ничего. Надеюсь, твое дурное настроение тоже прошло?

— Настроение?

Шель посмотрел на него в упор.

— Послушай, Пол, мы вчера немного выпили, и мне ка­жется, что ты кое-что видел в искаженном свете.

— Ты имеешь в виду Кэрол и ее явное заигрывание с то­бой? — Джонсон махнул рукой. — Ты с ней танцевал, а я с ней спал, — сказал он грубо. — Но не будем об этом. Мы как, поедем в блиндаж или пойдем пешком?

— Пока что идти туда незачем. Визит можно отменить.

— Почему?

— Ты помнишь мой рассказ о вчерашней встрече с Лют­це? Он упоминал о каком-то чемодане…

— Конечно, ведь за этим мы к нему и идем.

— Сегодня утром я получил письмо. В конверте лежала квитанция камеры хранения. — Он достал бумажку из кар­мана. — На, прочти.

Джонсон посмотрел на квитанцию и нахмурил брови.

— Ну и что ты предполагаешь?

— Думаю, что это тот самый чемодан, который Лютце получил от Леона. Непонятно, почему он сдал его в камеру хранения. Меня интересует также, почему он не дождался утра и не передал мне квитанцию сам.

— Я отнюдь не уверен, что квитанцию прислал тебе Лют­це, — сказал Джонсон.

— А кто же еще? Ведь это он говорил о чемодане!

— Не забудь, что он был пьян.

— Согласен. Но допустим, что у нас квитанция именно на «его» чемодан. То, что он сдал его на хранение, доказы­вает, что он боялся кого-то.

— Или не доверял сам себе?

— Возможно. Но мне почему-то кажется, что есть люди, которым мешает содержимое этого чемодана.

— Я знаю всех видных людей Гроссвизена, — сказал Джонсон, подумав. — Их политическое прошлое, быть мо­жет, не безукоризненно, но все они были мелкими сош­ками.

— Почему именно политическое прошлое? — удивился Шель. — Возможно, дело здесь совсем в другом.

— Например?

— Может быть, это касается какого-нибудь уголовного преступления или шпионской деятельности, а может, Леон сделал ценное изобретение? Но не будем гадать. Поехали по­скорее на вокзал, там узнаем, в чем дело.

— Верно, — согласился американец. — К этому делу нужно отнестись со всей серьезностью. Но я не могу сам ве­сти следствие. Если за этим действительно что-нибудь кроет­ся, нам лучше прибегнуть к помощи полиции. Зайдем ко мне на службу. Это ведь отсюда недалеко. Я позвоню в полицей­ский участок и попрошу прислать сопровождающего. Со­гласен?

Они пришли в суд, и Джонсон ввел Шеля в кабинет про­курора.

— Старика нет на месте, — объяснил он.— Уехал в Ган­новер и вернется только к вечеру. Располагайся.

Он придвинул телефон, снял трубку и набрал номер.

— Алло? Говорит Джонсон из прокуратуры. Соедините меня с инспектором Грубером.

Шель рассматривал статуэтку Фемиды на книжном шкафу.

— Здравствуйте, инспектор! Мне нужна ваша помощь в одном запутанном деле… Нет, по телефону я вам не могу всего объяснить… Расскажу вкратце. В Гроссвизене появил­ся какой-то таинственный чемодан. Сейчас он находится в ка­мере хранения на вокзале. Есть предположение, что его со­держимое представляет большой интерес. У меня в руках ба­гажная квитанция… Она к нам попала случайно, и мы бы хо­тели немедленно отправиться на вокзал и ознакомиться с содержимым чемодана. Так как это дело не входит в мою компетенцию, прошу вас прислать сопровождающего… Я у себя в суде… Да, мы подождем… Кто? Мой приятель Ян Шель из Польши… Вчера приехал… Хорошо, до скорого сви­дания.— Джонсон положил трубку.

— Они приедут?

— Да, инспектор Грубер будет здесь через несколько минут, и мы вместе поедем на вокзал. — Они закурили. Джонсон играл спичечной коробкой. — Ты знаешь, — ска­зал он после минутного молчания, — я думаю о том, как плохо я, в сущности, знал Леона. Он был очень скрытен. По­хоже, что он родился с комплексами и пронес их сквозь все свое печальное детство и сквозь войну. Типичный неудачник, вечно всем недовольный. Лагерь и другие тяжелые пережи­вания сделали его еще впечатлительнее… Я пытаюсь найти в прошлом Леона, в его образе жизни хоть что-нибудь, что могло бы соответствовать твоим предположениям.

— Возможно, это дело связано с его сотрудниками по ра­боте?

— Он работал в нескольких местах, дольше всего — в городской управе. Считался честным и добросовестным работником, но как-то не сумел нигде удержаться. Право же, я не знаю, в каком направлении строить догадки.

— Чемодан из подвала, — буркнул Шель, — письмо с просьбой о срочной помощи, внезапное самоубийство… Я упомянул вчера о неплотно закрытой двери в комнату Ле­она, но считал эти подозрения слишком смутными, чтобы ос­танавливать на них твое внимание.

— А что ты думаешь сегодня?

— Известно, что большинство самоубийц кончает с собой в изолированных местах. Готовясь в свой последний путь, Леон, несомненно, запер дверь. И все-таки с утра она была открытой.

— Ну и?..

— Думаю, что кто-то пробрался в комнату к покойному и что-то оттуда унес.

— Предположим, что так оно и было, — сказал Джон­сон. — Но откуда человек, не сумевший запереть за собой дверь, знал, что Леон Траубе покончит с собой именно в эту ночь?

— Ты прав, — согласился Шель. — Я сейчас подумал, что в чемодане могли находиться предметы, представлявшие ценность именно для Леона, — какие-нибудь сувениры, па­мятные вещи. Но какую роль играет Лютце во всем этом? Почему он ведет себя так странно?

— Возможно, он послал багажную квитанцию по почте, потому что не хотел с тобой встречаться…

В дверь постучали.

— Герр Штайнер пришел, — доложила секретарша.

— Мне некогда, Эльза.

— Он настаивает. Говорит, у него к вам срочное дело.

— Я могу подождать в приемной, — предложил Шель.

— Ладно, — нехотя согласился Джонсон.— Зови его, Эльза.

Проводив посетителя в кабинет, секретарша обратилась к Шелю:

— Не хотите ли посмотреть свежие газеты? Вот «Дас мекленбургер тагеблат» и «Гроссвизенер анцайгер».

Шель сел за столик и развернул местную газету. Он про­смотрел заголовки политических материалов, скользнул взглядом по рекламам, но ему никак не удавалось сосредоточиться. Он машинально переворачивал страницы, пока, на­конец, не дошел до последней. Там печатались сообщения о помолвках, бракосочетаниях, рождениях и смертях, а так­же хроника происшествий. Шель улыбнулся, вспомнив, как много лет назад ему пришлось составлять подобную «хрони­ку» для «Вроцлавской трибуны».

Но внезапно улыбка исчезла с его лица.

«Прошлой ночью, в 22 часа, — прочитал он, — попал под машину житель Гроссвизена Герберт Лютце. Машина не ос­тановилась, и номер ее до сих пор не установлен. Герберта Лютце доставили в городскую больницу в тяжелом со­стоянии».

В это время дверь из коридора открылась, и в приемную вошел крупный, широкоплечий мужчина. У него были квад­ратный, выдвинутый вперед подбородок, толстые губы и вы­сокий лоб. Светлые волосы были откинуты назад.

— Здравствуйте! Где прокурор Джонсон?

— Прокурор занят, — ответила секретарша, вставая. — А вы…

— Привет, Грубер — раздался голос Джонсона. — Вы пришли как раз вовремя, — он проводил посетителя и пред­ставил своего польского приятеля.

Инспектор посмотрел на Шеля с нескрываемым любопыт­ством и протянул ему руку:

— Очень приятно.

— Пол! — Шель повернулся к Джонсону. — Лютце в больнице.

— Что такое?

— Вчера вечером попал под машину.

— Кто сказал?

— Вот, прочти.

— Действительно, — покачал Джонсон головой, пробе­жав глазами заметку. — Бедный пьянчуга!

— Объясните, ради бога, о чем идет речь, — вмешался Грубер.

— Ян приехал в Гроссвизен навестить Леона Траубе…

— Того, что повесился пять дней назад?

— Того самого. Хозяйка рассказала Яну, что дверь в комнату самоубийцы была приоткрыта. Это вызвало у не­го подозрения. Оттолкнувшись от этой детали, он стал стро­ить дальнейшие догадки. В частности, отыскал друга Леона Траубе, Лютце. Пытался поговорить с ним о покойном, но Лютце был, как всегда, пьян. Спьяну он говорил о каком-то чемодане. Ян оставил ему записку, предупреждая, что зай­дет к нему сегодня утром. Но утром на имя Яна пришел конверт с квитанцией камеры хранения на чемодан. Есть предположение, что это тот самый чемодан, который Леон почему-то передал Лютце. Мы решили просить полицию по­мочь нам в дальнейшем расследовании. Если тревога ока­жется ложной, мы принесем вам свои извинения и пойдем все вместе обедать.