— Не было водки. Наливка была, — выкрикнул Вася и ушел.

— Но только, по словам Васи, от выпивки он скромно отказался.

— Как бы не так. Такой откажется, — не поверил кто-то.

— Вот чего не знаю — врать не буду. На званом обеде не был. Может, и впрямь для скромности не пил, а закуску уплетал за оба уха. А невеста напротив сидит, любуется женихом. «Отведайте супу с утятинкой», — предлагает теща и ставит перед будущим зятьком большую тарелку. Сверху, будто золото, расплавленный утиный жир. Ну, Вася как увидал такую щедрую порцию, зачерпнул деревянной ложкой самый утиный жир и — хоп в рот. А суп-то — живой кипяток. У Васи глаза на лоб, а выплюнуть стыдно, да и жалко. Он очухался, чуть разогнал ложкой жирок и снова уверенно в рот. А под жирком тот же кипяток. И снова та же картина. Короче, нахлебался наш Вася так, что на следующий день у него губы облезли и во рту кожа повисла лоскутьями. Неделю через трубку питали Васю. А вот выводов для себя он так и не сделал. Как была у него жадность к еде, так и осталась по сей день…

— Кончай. Котелки и ложки к бою!

Повар с заплечным термосом стоял, запыхавшись, утирал рукавом лоб.

С угрожающим завыванием просвистел снаряд, за ним другой, третий. Все насторожились, вытянули шеи, смотрели в сторону вражеских позиций. Там перебегали немецкие автоматчики. Готовилась контратака — это поняли все.

— По местам! — спокойно подал команду лейтенант Еж.

В голосе командира звучала уверенность. Это ободрило людей. Они легко вскакивали и бежали на отведенные им позиции.

В проломе стены стоял Вася Сучок. В каждой руке его — по котелку.

— Наш пострел и тут поспел! — позавидовал Скитов.

— Болтали вот, — ухмыльнулся довольный Вася, а я уж и харч получил.

…Вскоре начался бой.

РАЗГРОМ

Никто в то время, кроме нескольких доверенных лиц в Ставке и членов Государственного Комитета Обороны, не знал о том, что еще в сентябре 1942 года зародилась дерзкая, вряд ли тогда кому показавшаяся реальной идея о нанесении решительного удара по немецко-фашистской группировке под Сталинградом. Не все, даже участники того совещания в Ставке, верили в возможности ее осуществления…

Для нашей страны то был трагический период лета и осени 1942 года, мало чем отличавшийся от потрясшего всех, еще очень живого в памяти лета 1941 года — начала Великой Отечественной войны. Как и минувшее, нынешнее лето началось тяжелым поражением войск нашего Юго-Западного фронта под Харьковом. Немцы, окружив несколько наших армий, ринулись через Дон к Воронежу и Сталинграду, а через Ростов — к Кавказу.

Но и в этот тяжелейший период поражений и отступлений советских войск не была подавлена воля Верховного Главнокомандования и Ставки Вооруженных Сил. Она спокойно делала ту работу, которую считала необходимой.

В начале осени представители Ставки генерал армии Г.К.Жуков и генерал-полковник А.М.Василевский вылетели на самые «горячие» фронты: Сталинградский и Юго-Восточный, чтобы найти на местах реальные возможности для выполнения зародившегося замысла — решительного контрнаступления под Сталинградом… Генерал Жуков изучал состояние своих войск и противника, наши плацдармы на правом берегу Дона у Серафимовича и Клетской. Генерал Василевский проводил большую работу с командующими 57-й и 51-й армиями, нацеливая их на захват у немцев выгодных нам позиций и выходов на дефиле между озерами Сарпа, Цаца и Барманцак…

Никто из командующих фронтов и армий, с кем они вели подготовительную работу к контрнаступлению, не знали и не могли знать, для чего все это делается. Когда генералы Жуков и Василевский вернулись в Москву, Ставка в основном утвердила план будущего контрнаступления. Были окончательно определены главные направления ударов, силы и средства для их осуществления, выбраны районы и примерные сроки сосредоточения войск.

Решено было образовать в районе Сталинграда два самостоятельных фронта: Донской под командованием генерал-лейтенанта К.К.Рокоссовского, а Юго-Восточный переименовать в Сталинградский. На этом же совещании Ставкой был предрешен вопрос о Юго-Западном фронте, командовать которым предстояло генералу Н.Ф.Ватутину.

…Так было положено начало плану Сталинградского контрнаступления. Он долго оставался «тайной тайн» для всех, в том числе и для наших войск, которые, сами того не зная, выполняли его каждодневно согласно поставленным перед ними задачам.

В начале ноября в городе Серафимовиче-на-Дону, где размещался штаб Юго-Западного фронта, проводилось совещание. На него пригласили командующих армиями, командиров корпусов и дивизий. За длинным столом сидели представители Ставки: генерал армии Жуков, генерал-полковник артиллерии Воронов, командующие фронтами: генерал-полковник Ватутин, генерал-лейтенант Рокоссовский, член Военного Совета генерал-лейтенант Желтое, генералы и старшие офицеры Генерального Штаба. Заслушивались доклады командиров.

Командующий танковой армией генерал-лейтенант Кипоренко докладывал первым. Уверенно подойдя к карте, он четко и по-хозяйски деловито доложил о всех подготовительных мероприятиях, которые проделаны войсками его армии. Потом перешел к характеристике занимаемого плацдарма. Представитель Ставки генерал-полковник Василевский попросил подробнее остановиться на оперативной обстановке и особенно на противнике.

Кипоренко сообщил, что противостоящие части 3-й румынской армии в основе своей боеспособны и имеют хорошо подготовленную оборону. Но вот на участке совхоз-ферма № 3, хутор Большой, станица Верхне-Фомихинская, обороняются неустойчивые подразделения… Все присутствующие заинтересовались этими сведениями.

— Вот, чтобы не задерживать ваше внимание, — положил Кипоренко на стол листы допроса захваченных в последнюю неделю пленных. — Число перебежчиков непрерывно растет. Только в дивизии Маринина за прошлую неделю их было свыше полусотни человек.

— Чем вы это объясняете?

— Немцы, недовольные действиями румынских частей, посадили их на голодный паек. Двести граммов кукурузного хлеба и половник похлебки.

— Да, — сказал генерал Ватутин, — от такого харча, особенно в холодную пору, сбежишь не то что к противнику, а к черту в зубы.

— На нейтральной полосе, — продолжал Кипоренко, — осталась нескошенная пшеница и картофель. И как только стемнеет, румынские солдаты, как голодные крысы, бегут и ползут, чтобы добыть пропитание. Немцы и тут остались верными себе. Они расставили свои пулеметные расчеты и освещают ракетами позиции. Если обнаруживают румынских перебежчиков, расстреливают их из пулеметов.

— Ну и друзья-союзники, — переглянулись участники совещания.

— Получается так, — сказал Ватутин. — Избавь бог от таких друзей!

Кипоренко доложил свое решение. Главный удар предполагалось нанести правым флангом. Рассказал о плане взаимодействия в предстоящей операции.

— Какое количество танков вы имеете? — спросил Жуков.

— Всего триста семьдесят шесть. Сто тридцать в одном и сто семьдесят восемь в другом корпусе. Кроме того, шестьдесят восемь будут действовать как танки непосредственной поддержки пехоты со стрелковыми дивизиями.

Когда закончилось совещание, к Кипоренко подошли Ватутин и Желтов.

— Передайте от имени командования фронта и Военного Совета нашу благодарность разведчикам. По-гвардейски они потрудились.

Ночью генерал Кипоренко возвращался к себе в штаб, в Избушенский. Радовался, прислушиваясь к многоголосому разнохарактерному шуму, царившему в донских степях. Безжизненно голая, кое-где с белесыми латками снега, однообразная равнина с небольшими высотками, оврагами и балками днем словно вымирала. Но только начинали сгущаться сумерки, вокруг все оживало. Лязгали гусеницы танков, ворчливо и надсадно выли тягачи, шли колонны автомашин с боеприпасами, продовольствием, обдавая генеральский газик струями воды и грязи. На дорогах переругивались бойцы, застрявшие с повозками и орудиями в колдобинах. И к знакомому запаху размокшей земли примешивался запах бензина, горелого масла и добротной солдатской махорки.